— Через час они будут в Иерихоне!
— Их бомбардировщики уже летят!
— В Восточном Иерусалиме убили тысячи людей!
— Рашид! — обратился отец к возглавлявшему их пожилому шейху. — Выйди вперед!
Рашид повернулся к толпе, поднял руки, чтобы успокоить их, и один подошел к нам с отцом.
— Это без толку, Ибрагим, — сказал Рашид.
— Мы когда-то сбежали без остановки из дома, и посмотрите, как мы пострадали из-за этого! Нельзя снова бежать!
— Нас убьют!
— Ибрагим, отойди в сторону, — предостерег Рашид
Толпа наступала вперед.
— Я был на Горе Соблазна! — крикнул Ибрагим, как Моисей. — Я говорил с Мохаммедом!
Толпа разом стихла.
— Мохаммед приходил ко мне ночью! Он сказал мне, что Аллах наложил проклятие на этот мост и эту реку! Первый, кто попробует ее перейти, не дойдет живым до другой стороны! Аллах ослепит его! Прежде чем он достигнет Иордана, Аллах раскроет ему живот и пустит туда стервятников!
— Ибрагим лжет! — крикнул Рашид.
Отец отступил в сторону, оставляя открытой дорогу через мост.
— Я приглашаю шейха Рашида перейти первым! — произнес отец через мегафон. — Если ты дойдешь живым до другой стороны, пусть Аллах поразит меня!
Как будто чудом, их ярость прекратилась. Шейх Рашид предпочел не вступать на мост. Он ретировался.
— Кто спасет нас от евреев?
— Я, хаджи Ибрагим аль-Сукори аль-Ваххаби, даю вам священное слово Мохаммеда, что вам не причинят вреда! А теперь возвращайтесь домой!
— Хаджи Ибрагим велик!
— Аллах нас спасет!
Маленькие группки мужчин и женщин откалывались, начиная движение обратно к Иерихону… и еще… и еще… и еще. Тогда и Рашид пошел назад.
Через некоторое время мы с отцом снова остались одни. Он взглянул на меня и похлопал по плечу.
— Ты храбрый юноша, Ишмаель, — сказал он. — Пошли, забери меня домой. Я устал.
— Я люблю тебя, отец, — воскликнул я. — Я люблю тебя.
Глава двенадцатая
Через неделю после войны я вернулся на гору Нево. Всеобщее горе и замешательство охватило беженцев, но с отцом и мной произошло иное, необычное. Вместо того, чтобы отчаиваться, хаджи Ибрагим, казалось, прошел через длинный темный туннель. Он снова стал уповать на реализм. Он больше не пойдет за полковником Насером. И пару раз он намекнул, что жизнь, может быть, уготовила для нас кое-что получше Акбат-Джабара. Он не говорил прямо о возвращении в Табу или о том, чтобы договориться с евреями. Однако он несколько раз заходил к доктору Мудгилю. По-моему, он разнюхивал достойный способ покончить с нашим изгнанием.
Находясь в пустыне, я, возможно, позволил себе успокоиться звездами и тишиной, но волна надежды прокатилась у меня по жилам. Отец прислушивается ко мне. Было бы время как следует подумать и подготовиться, я смог бы убедить его, что жизнь не кончится, если я поеду учиться. Разумеется, не позже чем через пару лет все мы сможем соединиться и переселиться в хорошее место. Может быть, даже за пределами Палестины или арабских стран.
Да что я, с ума сошел? А как же Нада? Отец никогда не должен узнать, что она потеряла невинность. Тогда конец любому плану. Первым делом мне надо постараться помирить их. Иногда они, кажется, выказывали заботу друг о друге, но всегда их встречи заканчивались кисло.
Что-то было у них под самой кожей, готовое вспыхнуть. Свою жизнь Нада осуждала, но никогда она прямо не высказывалась против Ибрагима. Иногда я чувствовал, что она его ненавидит. По правде сказать, он никогда бы не пришел к согласию с независимой женщиной; но оба они были такие личности, что нужно найти способ взаимного уважения.
Почему он всегда был готов затеять спор?
Да, моя первая задача — добиться взаимной симпатии между ними. А тогда уж можно мечтать о переезде.
Я пригляделся к небу. Оно не выглядело благополучным. Завтра Нада приезжает домой на три дня, но у меня еще целая секция не накрыта гофрированной крышей, чтобы предупредить непогоду.
Я связался с доктором Мудгилем по радио.
— Да, Ишмаель.
— Я думаю, мне лучше остаться до завтра и закончить крышу, — сказал я. — Не хочу оставлять эту секцию открытой на три дня.
— Молодец.
— Не могли бы вы известить Наду, что я опоздаю?
— Да, конечно. Я об этом позабочусь. В остальном все в порядке?
— Да, все отлично. Мне здесь очень хорошо.
Ибрагим должен был признаться себе, что и в самом деле ждет Наду на следующий день. И почему не признаться? Он скучает по ней. Когда пришел доктор Мудгиль с вестью, что Ишмаель вернется с опозданием, еще одна приятная мысль пришла ему в голову. Может быть, во время этого посещения, если Ишмаель опоздает, он с Надой пойдет погулять и поговорит с ней по душам. Он никогда этого не делал. Кажется, она многому научилась в Аммане.
Он давно составил себе мнение о детях. Он должен признать, что из всех одиннадцати, которые родились, умерли, выжили, женились, Нада — самая любимая после Ишмаеля. Он твердо решил, что при этом ее посещении он скорее откусит себе язык, чем будет говорить ей резкости. Если она так ему дорога, то почему же он всегда старается ее обидеть или причинить боль?
Женщины кудахтали над Надой, как в курятнике. Как она красиво выглядит! Она еще больше похорошела с последнего приезда несколько месяцев назад. В ее манерах появилось что-то особенное. У нее была уверенность, редкая для женщины.
Детям Фатимы Нада снова стала тетей. Она привезла подарки — маленькие пустячки, которые уже надоели детям Отмана. В таком месте, где игрушек вовсе не существует, они были как драгоценности.
— Иди, Нада, отец тебя ждет, — сказала Агарь. Она почувствовала, как материнские руки подталкивают ее из кухни. — Пожалуйста, не старайся на этот раз бороться. Ибрагиму в самом деле хочется тебя повидать.
Нада вошла в гостиную. Женщины последовали за ней и быстро расселись по своим стульям.
Ибрагим расположился в своем новом глубоком кресле, а дочь встала перед ним и поклонилась. Она улыбнулась, но это не была милая улыбка. Под ней был горький напиток. Ибрагим пил его долго, но подавил всякую мысль говорить об ее очаровании. Он показал ей жестом, чтобы она придвинула свой стул поближе.
— Как твоя поездка?
— Езда между автобусной станцией в Аммане и автобусной станцией в Иерихоне не меняется.
— Надо было послать Ишмаеля сопроводить тебя, но он состязается с погодой на горе Нево. Знаю, это не дело — позволять тебе ездить одной, но раз это прямой путь, мне казалось, что один раз обойдется. Больше так не случится.
— Не о чем беспокоиться, отец.
— Ах, но ведь ни одна женщина из моей семьи не ездит одна.
— Разумеется, отец.
— А как досточтимый Хамди Отман?
Нада лишь кивнула.
— А твое положение?
Она снова кивнула.
Ее замкнутое поведение начало раздражать его. Ее глаза были устремлены на него так, что ему становилось не по себе. Ибрагим как-то раз видел, как женщина выказывает протест. На этот раз это делала Нада. «Позвать ее на прогулку? Нет, не в таком настроении. Надо быть терпеливым», — подумал он.
— Должно быть, тебе много есть о чем рассказать, — сказал он.
— Ничего особенно интересного в том, чтобы ухаживать за тремя маленькими детьми. Фатима может подтвердить.
Фатима хихикнула в подтверждение.
— Наверно, это очень здорово — жить в такой чудесной вилле, со всеми этими важными персонами.
— Едва ли это меня касается, отец. В жилую часть я захожу только изредка, обычно просто показать детей перед тем, как они ложатся в кровать.
— Мадам Отман добра к тебе?
— Настолько, насколько можно при данных обстоятельствах.
— Что за обстоятельства, Нада?
— Я же служанка. А у них много слуг.
— Но ты же особая.
— Я не очень-то чувствую себя особой.
— Конечно, ты особая. Ты дочь хаджи Ибрагима аль-Сукори аль-Ваххаби! — Ибрагим неловко почесал свою ладонь под ее продолжающимся твердым взглядом. — Нам надо поговорить во время этого твоего приезда. Да?
— Как хочешь, отец.
Он слегка покраснел от ее холодного немногословия. Он это подозревал. Будучи на такой вилле в большом городе, она постоянно мешалась с девчонками, не уважающими традицию. Может быть, было ошибкой устроить ее на такое место, первое для нее. Ну ладно, маленький бунт. Ему, конечно, не хочется драки, но он не собирается позволить ей уйти с таким с ним обращением.
— У меня для тебя сюрприз, Нада. После твоего прошлого приезда я вдруг осознал, что ты уже перешагнула тот обычный возраст, когда надо найти тебе мужа. Из-за жестоких обстоятельств нашей здесь жизни я решил было не слишком торопиться с этим делом. Но наши условия изменились к лучшему. Омар скоро отправится в Кувейт, будет там работать служащим в отличном отеле. Ишмаель неплохо зарабатывает у доктора Мудгиля, и у меня тоже удобное положение. Пришло время снова подумать о твоем браке. Много отцов обращалось ко мне, желая это устроить. Я хотел убедиться, что у тебя будет такой же хороший муж, как у твоих сестер. Ты взрослеешь, и твоя цена как жены значительно увеличилась. Я ждал, пока будут существенные предложения. Больше ждать не надо.
Женщины радостно всплеснули руками и издали длинные ахи.
— Я не тороплюсь. Мне очень хорошо в Аммане.
«Ага, — подумал Ибрагим, — теперь моя дорогая дочка не так самонадеянна! Она снова знает, кто такой ее отец. Конечно, я не собираюсь так скоро выдать ее замуж, но немножко поиграю. Пусть она догадывается…»
— Мы поговорим о твоих возможностях замужества под конец, пока ты здесь, — нажимал Ибрагим. — Раз ты моя последняя дочь, я даже собираюсь позволить тебе участвовать в решении… но от меня будет зависеть, какого именно человека мы выберем. Я в этом деле знаю толк.
Нада встала со стула и подошла к нему.
— Я не выйду замуж, пока не захочу сама, — сказала она, твердо выговорив первые в жизни слова вызова.
Женщины отпрянули.
Глаза Ибрагима сузились.