Главной темой разговора было критическое положение Табы. У Гидеона были в деревне свои информаторы, главной задачей которых было теперь не выпускать из поля зрения хаджи Ибрагима. Если бы Ибрагима убили, осталось бы мало надежды, что жители шести деревень не смоются.
Закончив трапезу, Фут разлил кофе, зажег сигары и сменил тему.
— Пока что ни одно еврейское поселение не попало в беду, — сказал он, — но эти негодяи все больше наглеют. Как только Каукджи начнет околачиваться возле первого же киббуца, в Багдаде очередь новобранцев на следующий же день удлинится на милю. Я разделяю веру Еврейского агентства в Хагану, но мы рискуем быть свидетелями, что муфтий повернет дело посвоему.
— Если бы вы перестали использовать энергию английской армии, чтобы гоняться за иммигрантами, то стали бы гораздо эффективнее в борьбе с реальным противником, — ответил Гидеон.
Это была вечная жалоба евреев.
Фут выпустил колечко табачного дыма.
— Это верно, будь наших войск тысяч на двадцать больше. Вы же знаете, у генерала Клей-Херста связаны руки. Он не может получить больше сил и не в состоянии преследовать политические цели.
— Вот что мы хотели бы знать, — сказал Гидеон. — Если дела пойдут хуже, сдержите ли вы Арабский легион в Трансиордании?
— Если только мы позволим Абдалле перейти Иордан, то беру на себя смелость сказать, что он больше уже никогда не уйдет из Палестины. Так что и в интересах евреев, чтобы он оставался там же, где сейчас. А что касается Хаганы, то ей в конце концов придется принять Арабский легион на себя. Это чертовски хорошая маленькая армия. Таково наше положение. Мы не можем задать жару муфтию, на нас обрушится весь арабский мир. Мы всерьез обдумываем некоторые блестящие идеи.
— А именно?
— В штабе недавно появился один молодой офицер. Он немножко темная лошадка, один из тех людей бродяжьего типа, что возникают то здесь, то там. Он увлек генерала некоторыми оригинальными взглядами.
— Что он собой представляет?
— Капитан. Шотландские предки. Глубоко религиозное детство, сын миссионера. Он, знаете ли, неистовый поклонник сионизма и к тому же говорит на иврите как еврей.
— Что он знает об арабах?
— Долгая командировка в Судан. В нем что-то от пустынной крысы. Стяжал себе кое-какую славу, отправившись в одиночку в Ливийскую пустыню на поиски потерянного оазиса Зарзура. А в его познаниях в Библии не сомневайтесь.
— Что же он задумал? — спросил Гидеон, сдерживая растущее любопытство.
— Небольшой элитный отряд еврейских ночных бойцов с позволенной ему свободой действий там и тогда, где и когда это потребуется, без письменного приказа. И никто никогда не спросит, что они делают. Ваше мнение?
— Интересная идея.
— Позвать его?
Гидеон кивнул. Полковник Фут нажал кнопку звонка и поднял трубку телефона, соединившись с баром.
— Господин Ротшильд, там у вас в конце бара один парень… да, капитан. Будьте добры, не позовете ли его наверх? Нет, нет, спасибо, кофе у нас достаточно.
Постучавшись, вошел небольшого роста стройный темноволосый человек слегка за тридцать.
— Вы, должно быть, Гидеон Аш. — Он говорил дружелюбным тоном. — Я ваш давний поклонник. Я странствовал по вашим картам Синая. Орд Уингейт[6], к вашим услугам.
Первое рукопожатие ознаменовало начало дружбы на всю жизнь.
— Ну, так на что вы годитесь, капитан Уингейт?
Шотландец очаровательно улыбнулся, и Гидеон заметил в его глазах прелестную сумасшедшинку.
— Мы должны отобрать у муфтия ночь, — сказал он. — Вы ведь наполовину бедуин, мистер Аш. Вы знаете, что сделать это можно маленькой и надежной ударной силой. Она должна быть хорошей, очень хорошей, самой лучшей. Она должна поддерживать традицию царя Давида. Я их этому научу.
— Сколько ребят вам надо?
— Дебора и Барак разгромили здоровенную ханаанскую армию у подножья горы Табор тремя сотнями отборных людей. Они сумели это сделать, потому что знали, что ханаане неграмотны и суеверны, и воспользовались ночью и ужасным шумом как смертельным оружием.
— Капитан Уингейт, допустим, я смогу продать эту идею Хагане и Бен-Гуриону. У нас тревожная ситуация в Аялонской Долине. Это будет означать загнать пятьдесят-сто человек муфтия далеко в Баб-эль-Вад. Когда вы сможете приступить к делу и сколько человек вам надо?
— Десять-двенадцать. Они должны бегло говорить по-арабски. Я покажу им, что значит Баб-эль-Вад для еврейских воинов, если вы нам наметите путь. Дайте мне две недели.
— Вечером у меня будет для вас ответ, — сказал Гидеон.
— Я же говорил генералу Клей-Херсту, что вы за это ухватитесь, — торжествующе сказал Фут.
— Капитан Уингейт, — сказал Гидеон, — не осенило же вас откровение посреди ночи. Что у вас за теория?
— Я убежденный сионист. Я убежден, что это страна евреев. Я считаю также, что способы, как использовать для обороны все эти долины, холмы и пустыни, записаны в Библии. Я чувствую, что если когда-нибудь в Палестине суждено быть еврейской стране, то мне назначено судьбой внести в ее становление и свой вклад.
— В чем далее состоит ваша теория, капитан?
— Евреи, сионисты, — сказал он, — никогда не смогут разместить здесь больше нескольких миллионов человек. Это реальность. Реальность также тот факт, что такое государство всегда будет в окружении десятков миллионов враждебных и ничего не простивших арабов. Нельзя рассчитывать, что вы всегда сможете держать их в страхе. Обыкновенное численное превосходство и мусульманское общество, которое увековечивает ненависть, делает это невозможным. Если вам суждено выжить, то вы должны установить правила возмездия. К примеру, я собираюсь попросить несколько отрядов таких ночных бойцов для охраны иракского нефтепровода до Хайфы. Он проложен на сотнях миль, и ясно, что несколько дюжин человек не смогут защитить его от диверсий. Прежде чем перерезать нефтепровод, арабы должны подумать о том, что тем самым навлекают на себя репрессии — массированное возмездие, и в этом ключ к контролю над силами, в сотни раз превосходящими ваши собственные.
— Капитан Уингейт, — сказал Гидеон, — что же вас так долго удерживало?
Глава двенадцатая
Лето 1937 года
В зависимости от того, чья бабушка рассказывала историю о масличном прессе, принадлежавшем Ибн-Юсуфу из деревни Факим, этому прессу было то ли двести, то ли две тысячи лет. Скорее всего, четыре-пять столетий. Поколениям предков Ибн-Юсуфа пресс обеспечивал скудное, но все же сносное существование.
Деревня Факим находилась на полпути к Баб-эль-Ваду, в стороне от главной дороги, среди крутых оврагов и террас дебрей Иудеи. Несмотря на такое ужасное местоположение, жители отдаленной округи приходили сюда, чтобы воспользоваться прессом Ибн-Юсуфа, имевшего волшебную репутацию. Ничто не могло сравниться с его продукцией. Чем древнее пресс, тем великолепнее аромат масла, его вкус и свойства.
Даже евреи со всей их современной техникой не могли тягаться с масляным прессом Ибн-Юсуфа, и в конце концов представители одного за другим киббуцев прокладывали себе нелегкую дорожку через холмы к Ибн-Юсуфу, чтобы перерабатывать свой урожай. Ибн-Юсуф наскребал себе на жизнь, обычно беря плату за свои услуги зерном и другими продуктами. И вот как-то раз управляющий оливковыми рощами киббуца Шемеш явился к Ибн-Юсуфу с предложением, резко изменившим его жизнь.
Идея была проста. Вместо того, чтобы принимать зерно, Ибн-Юсуф будет получать небольшой процент от производимого масла. Киббуц соорудил для него предприятие, всего один домик для консервирования масла, и это масло они продавали через свой собственный кооператив. Жестянки были на один или два литра и имели надпись «ОЛИВКОВОЕ МАСЛО ИБН-ЮСУФА» на арабском, иврите и английском. Рядом помещалось изображение знаменитого старинного пресса и слова: «ОСНОВАНО В 1502 ГОДУ, ФАКИМ».
У Ибн-Юсуфа и его жены не было детей — большая трагедия, омрачившая их жизнь. Поскольку дела его с евреями велись на постоянной основе, они убедили его позволить осмотреть его и жену в еврейской больнице в Иерусалиме. Оказалось, что после простой операции его жена могла бы рожать. И она родила ему двух здоровых детей, в том числе желанного сына.
В младенчестве мальчик едва не погиб из-за несчастного случая на шоссе. И спас ему жизнь опять-таки еврейский госпиталь. Ибн-Юсуф был робкий и скромный маленький человек; благодарность его была безгранична.
Гидеон Аш встретил его, когда все шло как обычно, и годами устанавливал особые отношения. Поскольку Ибн-Юсуф был посвящен в слухи из многих арабских деревень, пользовавшихся его прессом, он нередко заранее знал о любом движении, замышлявшемся против евреев.
Факим служил также отличным местом для организации набегов шаек муфтия, а позже — добровольцев Каукджи. После акции бандиты стекались обратно в Факим, прятали оружие и добычу в тайниках и уходили обратно в Иудейские холмы, пока не прекращалась английская погоня. С деревенскими они обращались жестоко, забирали урожай, насиловали женщин, но приходилось терпеть. Молодежь нередко принуждали поступать к ним на службу. Когда деревню превратили в полупостоянную базу, несколько раз появлялся и сам Каукджи. Ибн-Юсуфу приходилось плохо. Его однокомнатная фабрика была самым большим зданием в Факиме, и ее отобрали для мятежников. Несколько сотен жестянок оливкового масла забрали в качестве «взноса» в «Забастовочный фонд бедствующей Палестины». Становилось ясно, что в Факиме и вокруг него сосредоточиваются силы, и это указывало на подготовку крупной акции, целью которой без сомнения была Таба.
Между тем, двадцать тщательно отобранных молодых членов Хаганы, сливки Палестины, собрались в киббуце Шемеш, чтобы образовать первый Особый ночной отряд под командованием Орда Уингейта.
Уингейт обращался с ними как в преддверии ада. Он буквально превращал день в ночь, устраивая вынимающие душу ночные марши с лазанием по отвесным скалам в полной темноте. На их телах множились шишки, порезы, синяки, их ноги кровоточили от ходьбы по непроходимой местности и еще больше от жестоких тренировок в рукопашных партизанских схватках. Он так обучил их, что они умели украдкой подобраться к ничего не подозревающему молодому оленю. Выслеживание, стрельба, скалолазание, бой с ножом, удушение, ползание, передвижение под водой, лисья и псовая охота, дзюдо, способы допроса, походы без компаса и св