Арабские погромщики жестоко обошлись с Табой. Две дюжины его жителей были убиты или пропали без вести. Хаджи Ибрагим понимал, что не будь Хаганы и Особых ночных отрядов, итог был бы куда хуже. Но он никак не мог заставить себя думать в благодарственных выражениях. Наоборот. Араб, дерущийся с арабом, был образом жизни, заведенным сотни лет назад. Спасение, пришедшее от евреев и англичан, было новым унижением.
— Ты слишком стар, чтобы идти на войну, — сказал хаджи Ибрагим Гидеону, наливая ему кофе.
— Не на эту, — ответил Гидеон.
— Если у тебя сто друзей, отбрось девяносто девять и подозревай сотого, — сказал Ибрагим. — Иногда я знаю, что ты мой единственный настоящий друг. Родственники и члены племени — это другое. Они не могут быть настоящими друзьями, потому что они соперники. Часто сыновья могут быть твоими врагами. Но религия не позволяет нам дружить с чужаками. Ну и кто же остается? Я в одиночестве. Я не могу встретиться с человеком и не думать о том, что это мой враг. А мы с тобой по крайней мере можем… можем разговаривать…
Ибрагим становился сентиментальным, и Гидеон сменил тему.
— Симха — новый секретарь киббуца. Ты с ним имей дело.
— Он в порядке. Он в порядке. Мы с ним поладим. Наверняка англичане собираются сделать тебя генералом.
— Да нет, ничего подобного.
— Полковником?
— Да всего лишь обычным советником по арабским делам.
— Ты для этого очень хорошо подойдешь, — сказал Ибрагим. — Я знаю, почему тебе надо идти и драться с немцами, — продолжал он. — А что до меня, то мне не важно, кто выиграет и кто проиграет. Я не ссорюсь с немцами. Я на них не сержусь. Я даже не знаю, говорил ли когда-нибудь хоть с одним, может быть только с паломником. — Он вздохнул и поворчал. — Теперь немцы дают нам такие же обещания, как англичане, чтобы получить нашу поддержку в войне. Я слышал передачу на короткой волне из Берлина. Они говорят, что нацисты и арабы — братья. Но когда приходит война, все лгут. Они воспользуются нами, а потом оставят нас гнить, как это сделали англичане.
— Если немцы дойдут до Палестины, то тебе по крайней мере не придется больше беспокоиться из-за евреев, — сказал Гидеон.
— Я не за немцев только из-за того, как они обращаются с евреями, — сказал хаджи Ибрагим, — но я и не за евреев. В Палестине не осталось арабских лидеров, а тем, кто за границей, я не верю.
— Это относится почти ко всем.
— Почему мы следуем только за теми, кто держит нож у нашего горла? — вдруг воскликнул Ибрагим. — Мы знаем, что должны подчиняться. Так говорит нам Коран. Подчиняться! Подчиняться! Но те, которым мы подчиняемся, выполняют волю не Пророка, а только свою собственную. Когда ты вернешься, Гидеон, что будет с нами? Мы ведь еще по-настоящему не воевали друг с другом. А это должно случиться. Ты будешь продолжать доставлять евреев в Палестину, а мы будем протестовать.
— Ты очень расстроен!
— Это у меня всегда в голове! Я не хочу, чтобы сюда пришли сирийцы! Не хочу египтян! Теперь я остаюсь наедине с этими мыслями. Евреи умные. Вы отправляете тысячи своих парней в британскую армию, чтобы их научили быть солдатами.
— Не думаю, что они бросят нас в бой, пока не дойдет до отчаяния.
— Но когда настанет война между нами, вы уже будете готовы. Вы образовали правительство в правительстве, а мы? Мы получим благословение от еще одного великого муфтия или еще одного Каукджи или царя вроде того дегенерата в Египте. Почему Аллах посылает нам таких? Извини, Гидеон. Мои мысли идут то так, то сяк. Что бы ни… что бы ни… я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Гидеон хлопнул руками по подлокотникам обширного кресла и встал.
— Кто-то однажды меня спросил, есть ли у меня друзья среди арабов. Я ответил, что в самом деле не знаю. Думаю, у меня есть друг. Это начало, не так ли? Ты мне поверил, правда?
— Ты единственный и из своих, и из ваших, кому я доверяю.
— Может быть, если бы мы, евреи, не перегружали нашу жизнь боязнью погибнуть… Она властвует над нами! Всегда боимся погибнуть. Мне пятьдесят три, Ибрагим. Я ношу оружие с четырнадцати. Это прекрасно — всю жизнь, каждую минуту знать, что есть силы, желающие твоей смерти и что это не кончится, пока ты не будешь мертв… и никто не услышит твоего крика… Потому и иду на войну, что знаю, что немцы хотят нашей смерти еще больше, чем вы.
— Возвращайся, — сказал хаджи Ибрагим. — Мы спустимся вниз на дорогу.
Глава четырнадцатая
1940 год
Средоточием общественной жизни мужчин Табы было радио в кафе. Когда мир размеренно и неуклонно шагал ко второму глобальному пожару, радио приняло на себя роль еще большего авторитета.
В эти дни арабы получали удовольствие от своей доли реванша. Их надменные владыки — правительства Англии и Франции теперь стали политически робки и боязливы. Обнаглевший Гитлер захватил Австрию, превратил Испанию в испытательную площадку для своего нового ужасающего вооружения, а у демократий глаза ослепли и уши оглохли.
На конференции в Мюнхене арабы видели, как парочка дрожащих и морально обанкротившихся демократий предавала еще одну пока еще свободную страну — Чехословакию. Через несколько месяцев после мюнхенской распродажи Германия окончательно определилась в своих намерениях, образовав союз с фашистской Италией, и вместе они были готовы сожрать западную цивилизацию. Все это доставляло Табе одну радость за другой.
— Ты слышал, хаджи Ибрагим? Война!
Хаджи Ибрагим улавливал перемену в настроениях своих людей, напуганных тем, что немецкие танки всего за несколько недель искрошили Польшу.
Позиция хаджи Ибрагима состояла в том, чтобы давать мудрые советы и не поддаваться изменчивым настроениям односельчан. Он был уверенной рукой в строю людей с уверенными руками, управлявших судьбами в своей деревне. Завоеватели приходили и уходили, и кто-то поладил с ними. Бесконечная борьба с природой была важнее: она была всегда.
Но даже хаджи Ибрагима охватила лихорадка при известиях о том, как в первой половине 1940 года Германия катилась от одной невероятной победы к другой. Эйфория разлилась по арабской Палестине. Хаджи Ибрагим отправил своего брата Фарука в Иерусалим купить карты Европы и Ближнего Востока, и кафе превратилось в комнату военного совета. Каждая новая булавка и линия на картах вызывали бесконечные разговоры о непобедимости немцев и о том, что арабский мир должен заключить с ними союз.
Гидеон Аш ушел на войну. Англичане использовали его особые отношения с арабами и знание муфтия и поручили ему выследить хаджи Амина аль-Хуссейни. Сбежав в начале войны из Дамаска на более надежную землю Багдада, муфтий мог причинить новое зло, поскольку сильные прогерманские группировки в иракской армии замышляли установить контроль над правительством, слабо управляемым юным регентом.
У Гидеона Аша были белые волосы и белая борода, и при его одежде и мастерском владении языком он легко мог сойти за араба. Возле колледжа Мустансирия, может быть старейшего в мире университета, он устроил отличное шпионское кольцо, использовав главным образом иракских евреев. Он подкупил многих иракцев, занимавших ключевые правительственные и военные должности.
С падением материковой Франции война внезапно и пугающе подкатилась к порогу Палестины. Большинство французских владений было захвачено новым правительством Виши, сотрудничавшим с нацистами. Тотчас же Сирия и Ливан оказались в прогерманских руках, и настала очередь Ирака.
Еще одна угроза Палестине вырисовывалась в Северной Африке. Большая Западная пустыня накрывала границы Египта и Ливии, где итальянцы накопили крупные военные силы — свыше трехсот тысяч человек, чтобы бросить их через пустыню и захватить Египет, Суэцкий канал и Палестину.
Несмотря на свою малочисленность — один к десяти, англичане предприняли дерзкое наступление; оно сжевало итальянские войска, и десятки тысяч были захвачены в плен и отправлены в глубь Ливии.
Гитлеру снова пришлось броситься на выручку своему партнеру. В начале 1941 года молодой генерал по имени Эрвин Роммель приземлился в Триполи в Ливии и с помощью высоко механизированных войск, известных как Африканский корпус, отбил потерянную итальянцами территорию. Но пути снабжения сильно растянулись, и Роммелю пришлось остановиться на египетской границе для перегруппировки.
Палестина оказалась в клещах и с востока, и с запада.
Англичан жестоко побили, но они собрались с духом, наскребли свежих сил из австралийцев, индийцев и Свободных французских бригад и организовали вторжение в Сирию и Ливан из Палестины. Их направляли отряды еврейских разведчиков, большинство которых до того служило в Особых ночных отрядах Орда Уингейта и все без исключения в то или иное время — под командованием Гидеона Аша. Экспедиция плыла на потоке разведданных, поставляемых группой Гидеона Аша в Багдаде и другими еврейскими шпионскими группами, внедренными раньше.
В тот же самый момент в Ираке прогерманская группировка захватила контроль над правительством. Спешно собранные британские войска штурмовали со стороны суши Басру, единственный иракский морской порт в Персидском заливе — порт Синдбада, его семи путешествий и «Тысячи и одной ночи». Басра находилась в нескольких сотнях миль от Багдада, и другая группа войск была брошена по суше из Палестины, опять-таки направляемая разведкой Гидеона Аша.
Когда англичане оказались в пределах видимости Багдада, пронацистских иракцев охватил маниакальный раж; в последний момент они ворвались в городское еврейское гетто. Четыреста еврейских мужчин, женщин и детей были убиты. Гидеона Аша, выданного перебежчиком, спасавшим собственную шкуру, вытащили, чтобы подвергнуть пыткам. Когда англичане ворвались в город, взбесившийся иракский офицер отрубил Гидеону левую руку. И война для него закончилась.
Хаджи Амин аль-Хуссейни бежал из Багдада, на этот раз в соседний Иран, в страну путаной политики двадцатидвухлетнего шаха. Англичане быстро вошли в страну, закрепляя ее за собой. Тогда японцы предоставили муфтию убежище в своем посольстве в Тегеране, а потом вывезли его из страны. Хаджи Амин аль-Хуссейни снова всплыл в Берлине. До конца войны он вел передачи от нацистов на арабский мир. Он также послужил орудием в формировании дивизии из югославских мусульман, воевавших вместе с немцами.