Теперь, будучи свободен от школы, я мог тратить время на изучение деревенских книг и записей. Это дало мне власть над Камалем. Я притворялся, что нашел новые участки земли, за которые не платили арендную плату. Говорю «притворялся», потому что и раньше знал о них. У меня был тайный договор с Камалем, что мы будем делить плату за эти участки. Камаль слишком боялся раскрыть хаджи Ибрагиму наш договор. Это оставляло мне возможность «натолкнуться» на новый участок, когда Агарь или я чего-нибудь от него хотели. Может быть, хаджи Ибрагим знал, из-за чего я его обманываю, потому что он определенно делал достаточно замечаний, что Фарук и Камаль искажают книги. Со всей искренностью должен сказать, что не чувствовал себя слишком плохо из-за этого, потому что деньги я отдавал маме.
Однажды вечером, как раз когда окончилась война, радио Дамаска донесло новость, что в Германии и Польше обнаружены лагеря смерти. Адольф Гитлер и нацисты уничтожили газом миллионы евреев. В следующие дни все газеты были полны разоблачений, и чуть ли не каждый вечер по радио сообщали об открытии еще одного лагеря смерти. Радио Каира говорило, что Черчилль, Рузвельт и папа Римский уже во время войны знали о лагерях уничтожения, но хранили молчание и позволили нацистам убивать евреев, не выражая протеста.
Для нас это была новость странная и шокирующая. Мы уже больше двадцати лет жили бок о бок с киббуцем Шемеш без каких-либо серьезных проблем, всего лишь с обычной неприязнью к евреям. Весть о лагерях смерти вызвала у жителей деревни странную реакцию. Это было так, как будто их истинные чувства к евреям хранились где-то глубоко в пещере с заваленным входом. Скалу взорвали, и тысячи кровожадных летучих мышей вырвались наружу. Я даже не знал, что наши люди могут так радостно реагировать.
Тогда я еще ходил в школу, и в Рамле происходили уличные торжества по поводу лагерей уничтожения, возглавляемые членами Мусульманского братства. Господин Салми читал нам суру за сурой, чтобы показать, что лагеря смерти были исполнением пророчества Мохаммеда о Дне сожжения евреев. Все это было в Коране, доказывал господин Салми, Мохаммеду было волшебное видение от Аллаха, и это подтверждает главный пункт ислама: что станет с неверными.
По субботам дядя Фарук обычно произносил скучные проповеди о тех благах, которые придут к благоверным с их смертью, или о жертвовании денег бедным, или наставления для повседневной жизни. После известий о лагерях уничтожения он стал проповедовать из самых страшных сур и стихов — тех, в которых говорилось об уничтожении евреев. Мой отец, всегда авансом одобрявший дядины проповеди, почувствовав новые настроения деревенских, позволил продолжать проповеди, суббота за субботой. Добродушные отношения с Шемешем внезапно сменились подозрением и напряженностью, каких я никогда не ощущал раньше.
Арабская пресса с торжеством сообщала о геноциде, но теперь она сделала полный поворот. Месяцами газеты печатали на первых страницах фотографии газовых камер и печей. И вдруг они заявили, что никакого геноцида не было, что все это — трюк сионистов, чтобы завоевать симпатии победоносных союзников. Теперь союзники позволят всем евреям Европы ехать в Палестину.
В первый раз я увидел, как мой народ сегодня верит одному, а завтра — противоположному. Жители Табы быстро приняли воодушевляющую новость о сожжении евреев, и так же быстро они приняли на веру, что все это — сионистская выдумка.
Хаджи Ибрагим был в неуверенности. Он не вовлекся, как другие, в это мгновенное воодушевление, а хотел продумать дело до конца. Ему это было трудно, потому что не было господина Гидеона Аша, с которым он мог бы поговорить. Что бы ни случилось там в Европе, это было очень плохо, так как повсюду в Палестине возникло злобное брожение, еще более свирепое, чем во время мятежа муфтия.
Евреи начали пробивать себе путь из Европы в Палестину, заявляя, что им больше некуда деваться. Если и в самом деле был геноцид, то должно быть, это те люди, кто выжил. А если геноцид — сионистская ложь, то этих евреев нарочно посылали в Палестину, чтобы вытеснить нас.
Хаджи Ибрагим нередко ошибался, но не хватался за слова. В Табе только у него были вопросы к радио, газетам и даже к духовенству, только он пытался найти логику и истину. И пока я ему читал, отец бормотал и самому себе задавал вопросы.
Ему было подозрительно, как это арабская пресса мигом перевернула всю историю с геноцидом. Он был подозрителен, потому что англичане ведь делали все, чтобы не пускать евреев в Палестину. Тысячи и тысячи строевых британских войск прибывали в страну. Отец не видел в этом смысла. Он знал, что многие тысячи евреев сражались за англичан на войне. Если бы это были арабские войска, то, как он считал, арабы ожидали бы в качестве награды управления Палестиной. Англичане победили, и в этом им очень помогли евреи. Почему же тогда англичане их не пускают? Всю войну он изучал карты, у него был невероятно развит врожденный критический ум. Хаджи Ибрагим рассуждал и пришел к выводу, что англичане слишком много вложили в регион, в Суэцкий канал, в создание Трансиордании, а главным образом — в нефтяные месторождения Аравийского полуострова. Поскольку они находились в арабских странах, им приходилось подчиняться арабскому давлению, и их инвестиции, особенно в нефть, для них куда важнее всяких там евреев.
Наконец, как-то утром в 1946 году отец позвал меня на могилу пророка. Он заставил меня поклясться, что буду хранить тайну. Омар, державший киоски на базаре, должен был каждый день покупать палестинскую «Пост», а я — читать ее хаджи Ибрагиму. Эта газета была еврейская, и она излагала историю совсем по-другому, чем арабская пресса и радио. Тогда мы впервые узнали о трибунале над военными преступниками в Нюрнберге.
Полностью обдумав вопрос, отец пришел к решению. Однажды вечером он сказал мне, что геноцид в самом деле имел место.
— Теперь мы, мусульмане, должны расплачиваться за грехи христиан. Христиане очень виноваты, даже союзники, которые держали все в тайне. Они хотят отмыть свои грехи, и будут это делать, выкидывая выживших в арабскую страну. Для нас это черный день, Ишмаель.
Я не думал, что это черный день, потому что не совсем понимал его. Я составил очень тщательный план на день. Я «открыл» еще два участка земли, которые не платили налоги, и очень хорошо читал и по-английски, и по-арабски. Несмотря на его плохое настроение, я все же решил встретиться с ним лицом к лицу.
— Отец, — сказал я, — у меня задница начинает сильно болеть на скамье, когда я тебе читаю. Я хотел бы сидеть на другом большом кресле.
Ну, он-то знал, в чем дело. Никому из моих братьев и, конечно, из женщин не давалась привилегия пользоваться этим вторым креслом, которое держали для почетных гостей. То, что я у него просил, имело бы далекие последствия. Он раздумывал об этом, казалось, целый час.
— Ладно, Ишмаель, — сказал он наконец, — можешь сидеть рядом со мной, но только когда читаешь.
Глава вторая
Для Гидеона Аша война внезапно окончилась с захватом англичанами Ирака. Он потерял левую руку в иракской тюрьме, когда попытался защитить Багдадское гетто. Ему было горько оттого, что англичане застигли арабскую резню и ничего не сделали ни для того, чтобы ее остановить, ни для того, чтобы расследовать впоследствии.
Едва оправившись от одной войны, Гидеон сразу же окунулся в другую: мрачная война нелегальных беглецов-иммигрантов, подпольная борьба, политические схватки, контрабанда оружия. Война полированных столов конференций и тайных встреч в мрачных припортовых отелях.
Гидеона сделали советником без портфеля при Давиде Бен-Гурионе, возглавившего Еврейское Палестинское агентство, их квазиправительство. Ему предстояло участвовать в разного рода операциях во многих местах и в разное время.
Первой задачей Гидеона было постараться использовать вклад палестинских евреев в войну. Свыше тридцати пяти тысяч мужчин и женщин носили британскую военную форму, а в конце войны участвовали в сражении в Италии под собственным знаменем.
Он сразу же постарался указать на то, что подавляющее большинство арабских народов и пальцем не пошевелило ради победы союзников и не имело права вопить о политических трофеях. Это евреи беззаветно дрались с нацистами.
Гидеон родился в Палестине и чувствовал себя дома больше в бедуинской палатке, чем в каком-нибудь кафе на Левом Береге. Христианская Европа казалась чем-то далеким. Вести о Холокосте он встретил сначала с недоверием, а потом впал в тяжелую депрессию.
Зловоние человеческих боен проникло в Европу, когда приоткрылись крышки над выгребными ямами Аушвица и Бухенвальда, Дахау и Бельзен-Бергена, Майданека и Треблинки, десятков других лагерей смерти.
Гидеона всегда учили: европейцы — люди цивилизованные. Христиане, конечно же, не так жестоки, как арабы и мусульмане. Для Гидеона и остальных евреев эта иллюзия была разбита. То, что сделала прогрессивная, цивилизованная западная культура с ни в чем не виноватыми и беззащитными людьми, было беспрецедентно в анналах человечества.
Жалкая горстка оставшихся в живых, несколько сот тысяч из более чем шести миллионов, выкарабкалась из самой зловонной ямы человечества. Даже когда победоносные союзные полководцы и короли оставили поле сражения, двери милосердия были захлопнуты перед полуживыми остатками европейского еврейства. Среди них были тысячи великих или почти великих, благородных имен, давших миру невероятный вклад; порода людей, которая принесла человечеству столько же, сколько любой народ такой численности.
Но времени для траура не было. Гидеон и ишув бросились спасать то, что еще можно было спасти, готовясь к неизбежной войне с арабами. Первым делом ему поручили усилить Пальмах, ударную силу из молодых отборных евреев Хаганы. Многие из них были из Особых ночных отрядов Орда Уингейта.
Когда в Англии забаллотировали Уинстона Черчилля, в новом лейбористском правительстве министром иностранных дел стал бессердечный головорез и насмешник над евреями по имени Эрнест Бевин. Он грубо объявил пережившим Гитлера, что не намерен позволить евреям пробраться в голову очереди, и приказал королевскому флоту заблокировать Палестину от судов беженцев.