я были не прочь использовать Арабский легион Абдаллы, хотя и относились подозрительно к его амбициям.
Вооруженный англичанами, обученный англичанами и руководимый англичанами, Легион находился под командованием английского генерала. Его потенциал в будущей войне вселял страх в евреев. Абдалла плясал на острие иголки.
Вечер застал их, уставших от дороги, на въезде в Тивериаду[7]. Этот город на Галилейском море имел большое историческое значение и для евреев, и для арабов. У соседних Хиттимских мысов Саладин-Курд едва не уничтожил в знаменитом сражении первое королевство крестоносцев.
В период римского господства Галилея оставалась относительно спокойной, тогда как остальная часть страны вела освободительную войну. Евреи, изгнанные из Иерусалима, скрывались в Тивериаде как в убежище. Великие рабби и ученые веками трудились здесь и сделали Тивериаду одним из своих святых городов. Могилы многих рабби, поддерживавших жизнь иудаизма, окружали озеро и были местом крупных религиозных собраний.
Около ста лет назад, в оттоманские времена, город был разрушен землетрясением и в значительной части отстроен заново. В качестве основного строительного материала использовали уникальный местный черный базальт, придавший городу столь же необычный вид, как розовый камень — Иерусалиму.
Как и в случае со всеми городами и поселками региона, солнце сыграло злую шутку с энергией человека. У евреев хватило энергии, чтобы устроить цепочку зеленых киббуцев и деревень. Устойчивое присутствие в регионе дало евреям возможность поддерживать относительный мир и равновесие в регионе.
Хаджи Ибрагим удивился, когда господин Дандаш велел водителю ехать мимо арабского Старого Города на озере дальше по дороге к стоящей на отшибе еврейской гостинице. Называлась она «Галлей Кинерет» и принадлежала беженке из Германии. Они свернули в проезд и остановились. Водитель освободил багажник, после чего ему было велено найти для себя комнату в какой-нибудь арабской гостинице и явиться утром.
— Я не хочу обижать ваше гостеприимство, — сказал хаджи Ибрагим, — но я чувствовал бы себя более удобно, если бы отправился вместе с водителем в одну из наших собственных гостиниц.
— Но у меня специальные указания от эфенди, — кисло сказал Дандаш.
— Для меня это дело принципа, — добавил Ибрагим.
— Как хотите, — сказал Дандаш раздраженно, — увидимся утром.
Хаджи Ибрагим только раз в жизни был в Тивериаде — много лет назад, будучи еще мальчиком. Озеро было пьянящая вещь. Он и водитель поели в береговом кафе и смотрели, как колдовская луна поднимается над холмами на противоположной стороне. Это были Голанские высоты Сирии, высокое плато, возвышающееся прямо над восточной береговой линией озера.
Как и везде в Палестине, разговор вертелся вокруг предстоящей войны с евреями. Водитель вскоре довел до сведения каждого, что с ним никто иной, как знаменитый мухтар Табы. Все знали о том, кто применил тактику Саладина поджигания полей, чтобы поразить бандитов Каукджи.
Они собрались вокруг его стола, чтобы обменяться сплетнями и мнениями. Совершенно ясно, что сирийцы спустятся с Голанских высот и захватят озеро, потом двинутся через Галилею и возьмут Хайфу с ее смешанным населением, пригвоздив евреев прежде, чем шевельнется их армия. Отсюда все это легко себе представить.
Еще одна бессонная ночь мучила Ибрагима. С маленького каменного балкона его гостиничного номера он смотрел на озеро, а луна совершала свой танец забвения, и холмы Сирии исчезали из поля зрения.
Гидеон Аш происходил из городка вблизи северного берега озера. Вот что занимало мысли Ибрагима. Завтра они будут проезжать близко от него. О, как ему не хватало Гидеона. Гидеон всегда знал, что творится за кулисами. Ему захотелось повидать Рош-Пину и дом, где родился и вырос Гидеон. Что сказал бы ему Гидеон о манипуляциях арабов?
Кое-что вполне прояснялось. Неделей раньше он побывал в племени Ваххаби на свадьбе. Ваххаби кочевали на севере Синая, и мало что могло утаиться от их глаз и ушей. Его дядя, великий шейх Валид Аззиз, сказал ему, что Египет начинает военное наращивание на Синае. Едва ли было тайной, что Египет нападет на Палестину с юга.
Ибрагим был расстроен, потому что знал арабский менталитет. Ни одна арабская страна не станет просто так воевать за братьев палестинцев.
Сирия, что выше озера, всегда питала смутную претензию на всю Палестину — на том основании, что Дамаск служил политическим и административным центром для обеих стран, а также для Ливана. Сирия непременно заберет себе Галилею и Хайфу. Ливан окажется окруженным с трех сторон, а с четвертой будет Средиземное море.
Египет? Он будет притязать на пустыню Негев, Полосу Газы и Беэр-Шеву у края пустыни, а также на Тель-Авив и Яффо.
Абдалла не сможет противиться соблазну управлять Иерусалимом и Западным Берегом реки.
Палестина будет разрезана между ними. А что же Ирак и Саудовская Аравия и те государства, которые не граничат с Палестиной? Они тоже войдут в дело, чтобы восстановить арабское мужество и грабить и уничтожать евреев.
Позволят ли палестинскому народу эти страны, каждая из которых заинтересована в своем куске Палестины, образовать собственное государство? Когда дело будет сделано, мало что останется палестинцам, и какую автономию получит народ хаджи Ибрагима, зависит от того, с кем он будет сотрудничать. Вояки из Каира, Дамаска и Аммана даже не принимают во внимание палестинских арабов.
Колебался ли его дух? Откровения легко посещают на Галилейском море. Все казалось ему таким простым. Поговорить бы с Гидеоном. Трудно самому высказать то, что он обнаружил.
В таком случае, как Кабир-эфенди собирается все это разыграть? Что у него на уме?
Глава четвертая
Наступившее утро застало их спешащими на север вдоль береговой линии огромного исторического и религиозного значения. За тем местом, где Иисус шел по воде, из озера выступал холм с длинным склоном. Блаженство! Нагорная проповедь. Землю унаследует кроткий. За развалинами древней синагоги у Капернаума[8], где Иисус проповедовал как рабби, Галилейское море внезапно кончилось.
— Мне хотелось бы взглянуть на Рош-Пину, — сказал Ибрагим.
Дандаш взглянул на свои часы, пожал плечами и дал водителю указания о кратчайшем пути. Деревня, где родился Гидеон Аш, расположенная на склоне в нижней части горы Ханаан, мало изменилась со времени своего основания. Она была сонная, но опрятная. В противоположность общинным киббуцам, здесь каждый обрабатывал собственный участок земли, содержал свой дом.
Эти постоянные мысли о прежнем друге удивили его самого. «Почему я так много думаю в эти дни о Гидеоне? Наверно, потому, что он мне нужен». Хаджи Ибрагиму виделся Гидеон — парнишка, бездельничающий в тени огромного дерева с книгой на коленях… или садящийся на своего жеребца и покидающий это чудесное место, чтобы присоединиться к возникающему новому порядку вещей.
— Могу ли я вам помочь? — спросил его какой-то еврейский фермер.
Ибрагим чуть было не попросил показать дом Гидеона.
— Нет, — сказал он, — просто это очень приятное место.
При светском общении друг с другом евреи и арабы проявляли друг к другу полную гостеприимность.
— Пообедайте у нас!
— Это невозможно, — вмешался Дандаш, — сегодня же нам надо быть в Дамаске.
Они сели в машину и закрыли двери.
— Шалом, — сказал фермер.
— Шалом, — ответил хаджи Ибрагим.
Выехав снова на главное шоссе, они повернули на восток и стали подниматься к сирийской границе. Со дна земли они поднялись примерно на три тысячи футов на плато Голанских высот. На британской стороне границы они вышли из машины, чтобы размяться и перекусить тем, что было в корзине, приготовленной в гостинице Дандаша.
Хаджи Ибрагим смотрел вниз на озеро, с этой высоты казавшееся немногим больше большой лужи. Ему была видна половина всей Галилеи до холмов Назарета и много миль на юг вниз по долине Большого Рифта, где река ниспадала от Галилейского до Мертвого моря. Цепочки еврейских поселений вдоль озера казались отсюда такими крошечными, беспомощными. Сирийская артиллерия могла бы сидеть на этой горе и просто поливать их дождем своего огня. У евреев не было оружия, способного достать такую даль. Наверняка евреи никогда не смогут вскарабкаться на такую отвесную крутизну и завладеть этим местом. Даже его феллахи в Табе смогли бы удержать эту высоту против бригады отборного Пальмаха. Не надо быть Саладином, чтобы понять, что евреи были бы сброшены вниз заградительным огнем, после чего сирийским танкам и пехоте оставалось бы только махнуть вниз и уничтожить их. Из всех военных позиций в Палестине хаджи Ибрагим не знал ни одной, дававшей арабам большие преимущества.
Сирийский офицер у пограничного городка Кунейтра склонился перед импозантным автомобилем и, обменявшись несколькими словами с Дандашем, щеголевато отдал честь, скомандовал открыть ворота и проследил, как машина устремилась в город.
На Кунейтру делали расчет как на город военный в связи с безупречным стратегическим положением и из-за того, что она стояла на нефтепроводе, начинавшемся у Персидского залива почти в тысяче миль отсюда. Множество военных экипажей, поле аккуратно запаркованных танков и самоходных артиллерийских установок, сотни сирийских солдат на улицах — все это говорило о приближении войны.
Проехав город, они обогнули подножье снежной вершины Хермон, крупного одинокого пика, чье широкое основание касалось Палестины, Сирии и Ливана. На нижних склонах горы расположились деревни квазиисламской секты друзов, обедневших мусульман-шиитов и немногих арабов-христиан.
Вырвавшись на плоскую, пустынную, уродливую серую вулканическую равнину Голана, они поехали по Амманскому шоссе, и не успел хаджи Ибрагим привыкнуть к открывшейся картине, как перед ним внезапно возникли шпили знаменитой дамаскской мечети Умаяд, второй в священном ряду после Наскального Купола. Дамаск, город Авеля и Каина, апостола Павла и рождения христианства, претендовал на место старейшего на земле. Он возник среди окружающего запустения как гигантский оазис. Дамаск, некогда правивший империей, которая была больше Римской, продолжал жить славой минувшего тысячелетия.