— Я здесь вижу три трудности, — сказал хаджи Ибрагим с тонкой насмешкой над выступлением Каукджи. — Первое. Таба занимает господствующую позицию над дорогой. То же самое и киббуц Шемеш. Второе. Киббуц Шемеш контролирует нашу воду. Третье. Киббуц Шемеш знает обо всем, что делается в Табе. Я сожалею, что они располагают отличной информацией, которой их снабжают шпионы из моего собственного клана и племени. Если евреи узнают, что мы открыто сотрудничаем с вашими… э-э… армиями, то они нападут на нас.
— Тем самым мы приходим к цели нашей встречи, — сказал Кабир. — Вопрос трудный, очень трудный. Генералиссимус Каукджи проконсультировался с главами штабов всех арабских государств. Мы считаем, что было бы лучше всего удалить наших людей из некоторых чувствительных стратегических мест.
— Табу ты должен эвакуировать, — сказал Каукджи, — чтобы дать нашим войскам свободу действия.
«Так вот оно в чем дело! О Аллах, как ты мог позволить, чтобы это выпало мне! Это сумасшествие! Этого не может быть! Нет! Нет! Эвакуировать Табу! Ради этих дураков!»
— Ты должен эвакуировать, — повторил Абдул Кадар.
— Но куда же мы денемся? — пробормотал хаджи Ибрагим как в оцепенении.
— У тебя большое племя в пустыне. Они твои родственники.
— Но Ваххаби живут очень скудно. Они не могут принять и прокормить еще две сотни семей.
— Позволь мне сказать тебе строго по секрету, — сказал Кабир. — Я вел переговоры и с сирийцами, и с Абдаллой. Они выразили определенное желание принять к рассмотрению вопрос о том, что вы будете их гостями до тех пор, пока наши армии не закончат свое дело. Мы предлагаем эвакуировать также и некоторое число других деревень и даже городов. Ясно, что мы позаботимся о надлежащем устройстве для каждого.
— Но вы же сказали, что они только обдумывают, принять ли нас. Никто еще не сказал, что они нас примут. Я должен услышать это от самого Абдаллы. Почему он не прислал сюда кого-нибудь? Не могу же я просто так поднять на ноги тысячу человек и уйти в никуда.
— Хаджи Ибрагим, это война, священная война. У тебя нет выбора. Это будет короткая война, несколько недель, самое большее несколько месяцев, — тягуче говорил Кабир. — Я говорю это тебе в присутствии генералиссимуса Каукджи и Абдул Кадара Хуссейни — из самых знатных семей Палестины… и я клянусь тебе именем Аллаха, что когда вы вернетесь, треть земли киббуца Шемеш будет вашей.
Хаджи Ибрагим был ошеломлен и взбешен, но в то же время достаточно умен, чтобы понять реальность: решение навязано ему против воли. У него не было ни места для маневра, ни таких пунктов, о которых можно торговаться.
— Моя армия перейдет границу через несколько недель, после нового года, — сказал Каукджи. — После того, как я захвачу несколько поселений и обращу евреев в паническое бегство, Армия джихада Абдул Кадара соединится со мной и выдавит Иерусалим. Никоим образом евреи не смогут оборонять все дороги… если только кое-кто из наших братьев сделает выбор не сотрудничать с нами.
— Мы тебе подскажем, когда уезжать, — сказал Кабир. — Ты возьмешь своих людей прямо в Яффо.
— В Яффо? Почему в Яффо?
— Чтобы для начала доставить их в безопасное место. В случае, если вы не сможете попасть в Газу по дороге, у вас будет альтернатива отправиться морем. Или вы отправляетесь в Газу, или, когда закончатся мои переговоры с сирийцами, вас можно будет переправить на корабле в Сирию. У меня есть средства на корабль и инструкции для тебя в Яффо.
— Но переселение будет стоить целое состояние, — протестовал Ибрагим.
— Я плачу, я плачу, — сказал Кабир.
— Взамен на что? Ваша благотворительность не создала легенд, — возразил Ибрагим.
— Я плачу за арабскую победу!
— Ну ладно, но прежде чем я отправлюсь в Яффо, я должен иметь в руках деньги, — сказал Ибрагим.
— Конечно, конечно. Тысячу английских фунтов.
— Чтобы вывезти и переселить больше двухсот семей? Я не могу идти с меньше чем пятью тысячами.
— Эти второстепенные детали мы еще уточним, — сказал Кабир, меняя тему. — Вы вернетесь в Табу вовремя, к посевной. И самое главное, вы сможете жить без постоянного страха перед сионистским государством.
«Вот мои руководители. Авангард вождей, воняющих личными амбициями и жадностью, маниакальной жаждой власти. Настал их час, их лучший час. Я и сам виноват, потому что никогда по-настоящему не думал о мире с евреями. Никто из нас не способен думать об этом. Но нет ни настоящего плана, ни организации, ни объявленных целей; только завербовать вооруженный сброд и обманывать себя, веря в то, что он сможет разбить евреев. Что за ослы! Что за фантазирующие идиоты! Они ведут мой народ в вечность страданий».
Хаджи Ибрагим отклонил дальнейшее гостеприимство эфенди и попросил, чтобы его вернули в Табу.
Когда он ушел, трое оставшихся завершили свое соглашение письменным договором, который проверил Дандаш. Кабир даст обеим армиям доверительные письма для покупки оружия. Он использует свои личные контакты с арабскими правительствами и финансовыми учреждениями, чтобы добыть деньги на дальнейший набор добровольцев, предлагая им более крупные вознаграждения. Деньги будут продолжать поступать на жалованье войскам и для операций.
В плату за это Кабира заверили в том, что ему вернут все его земли в Аялонской Долине. Самое главное, он получит права на киббуц Шемеш и еще пятнадцать еврейских поселений. Еврейские земли — это золотая жила. Стратегическая позиция его владений поставит его в положение главной политической силы при любом будущем разделе Палестины.
Дандаша отослали для оформления документов.
— Что насчет хаджи Ибрагима? — сказал Абдул Кадар. — Он эвакуирует? Всегда ходил слушок, что он сотрудничал с евреями во время восстания моего дяди.
— Хаджи Ибрагим человек практичный. Он заберет своих людей в Яффо, когда мы ему скажем это сделать.
— Этот говноед заплатит за то, что сделал с моими людьми, — сказал Каукджи. — Десять лет я ждал, чтобы отомстить.
— Я же направляю его в Яффо ради вас, не так ли? — сказал Кабир. — Как только он будет в Яффо, он окажется в ваших руках. Я ничего не видел. Я ничего не слышал. Я ничего не говорил.
— Ну тогда, — сказал Абдул Кадар, — пожалуйте первые денежки.
— Их задержали какие-то низшие чиновники. Не берите это в голову. Я обо всем позабочусь.
Глава седьмая
Конец 1947 года
«Никаких переговоров, никаких соглашений, никакого признания, никакого мира с евреями. Любые решения, которые не отдадут нам Палестину целиком, отвергаются. Наши политические требования будут выставлены на дулах оружия».
Так говорил весь арабский мир, заканчивая каждое новое заявление боевым кличем древних римлян:
«Иудея, погибни!»
Арабская Палестина собиралась толпами и бастовала. В городах со смешанным населением гармошки колючей проволоки демаркировали границы общин. Формально нейтральные, но по существу проарабские в своих действиях, англичане продолжали блокаду палестинского берега. Единственный в стране большой аэропорт в Лидде должен был отойти к еврейскому государству, однако англичане позволили контролировать его крупному скоплению вооруженных арабских ополченцев.
Как и в прошлом, продолжались набеги с тактикой «ударь и беги» и засады на главных дорогах, сулившие арабам наибольший успех. Началось с нападения из засады на еврейский автобус около Лидды и убийства его пассажиров.
И внезапно охлаждение и стремительная, непредвиденная паника охватила сообщество арабов. Когда они увидели, что Хуссейни и Каукджи готовятся к войне, их поглотила волна страха. Богатые и влиятельные арабские семьи, лидеры общины, вспомнили дни бунта муфтия. Ополченцы — это были те же самые две силы, которые едва не уничтожили их братьев арабов десятилетием раньше. Палестинские арабы знали, что подвергнутся шантажу, вымогательствам и убийствам со стороны Абдул Кадара и Каукджи.
Десятками, сотнями, тысячами сливки арабской Палестины ликвидировали свое имущество, забирали вклады и бежали из страны. Арабская община сразу лишилась своих врачей, юристов, землевладельцев, общественных лидеров, политиков, преподавателей, крупных торговцев, банкиров, производителей, интеллигенции, писателей. За недели действия плана раздела около тридцати тысяч семей — более ста тысяч человек просто покинули Палестину, предпочитая пересидеть грядущую войну в более комфортных предместьях Бейрута и Каира или на европейском континенте.
Ни одного предупреждения, ни одного выстрела не было со стороны евреев; но они не выказали ни желания, ни храбрости вступить в войну за освобождение арабской Палестины. Не было у них никаких чувств к палестинской нации, ибо таковой никогда не существовало. Они знали, что победа арабов будет означать состояние хаоса, где им суждено быть скорее жертвами, чем победителями. Палестинское арабское руководство попросту себялюбиво покинуло свою страну, не думая о населении.
Торговля, образование, общественные и медицинские службы, сельскохозяйственный рынок, банки, связь остановились, прекратилось строительство, закрылись предприятия, и арабская община лишилась идеологии. Добровольное изгнание богатых и значительных людей лишило оставшихся всякого ответственного руководства. Не удивительно, что простой феллах и мелкий торговец очень пострадали от его отъезда. Видя дезертирство почти каждого видного и уважаемого лица, начали постепенно просачиваться из страны и другие семьи. Это положило начало эффекту зыби, который взорвался всеобщим бегством, бегством, имевшим своим результатом проблему беженцев, с которой предстояло столкнуться палестинским арабам.
Английский патруль вошел в Табу для обычного контроля. Возглавлявший его лейтенант вошел в кафе и отозвал в сторону Фарука, чтобы не слышали другие.
— Фавзи Кабир в Яффо на своей вилле, — сказал офицер. — Он желает поскорее увидеть тебя. Что сказать, когда ты там будешь?
— Я могу приехать на следующий день после субботы.