Глава десятая
Петля вокруг Западного Иерусалима затягивалась. Сто тысяч евреев по-настоящему оказались в блокаде. Тоненькая, еле хрипящая линия жизни через Баб-эль-Вад была задушена, возвращена к жизни и снова задушена.
Две тысячи ультраортодоксальных евреев отказались покинуть Старый Город, даже будучи окружены пятьюдесятью тысячами арабов и изолированы от остального населения.
Снабжение с берега должно было проходить через чащу арабских опорных пунктов и далее по уязвимой Баб-эль-Вад. Англичане лишь едва делали вид, что патрулируют дорогу.
Готовясь к осаде, евреи произвели инспектирование всех водных резервуаров в своей части города. Из-за периодических засух и вечной нехватки воды дождевую воду издавна улавливали на крышах домов, откуда она стекала в подземные бетонные резервуары. Они имелись при многих домах, но уже долгое время не использовались с тех пор, как была сооружена современная система водоснабжения с насосной станцией на побережье.
В цистерны внесли химикалии для сохранения воды и закрыли их цементными крышками. Подсчитали, что запаса воды в цистернах хватит примерно на три месяца, если установить норму расхода в десять галлонов в день на семью.
План подоспел вовремя: арабы взорвали водопровод, подающий воду в Западный Иерусалим, а англичане уклонились от участия в его восстановлении и охране.
Каждый день водовозки открывали установленное число цистерн и распределяли то, что стало жидким золотом. Каждая домохозяйка оставляла один галлон для питья и готовки. Остальное несколько раз повторно использовалось для умывания или мойки самой необходимой кухонной посуды. Ребенку позволяли почистить зубы, остаток годился для постирушки, дневное водопользование завершалось единственной смывкой туалета. Для душа, поливки сада и настоящей уборки воды не было. В следующие месяцы улицы Иерусалима покрылись слоем пустынной пыли. По мере того, как евреи медленно лишались воды, город принимал порыжелый, мертвецкий вид.
Топливо было только для больниц, военных и пекарен. Электрическое освещение заменили свечи. Иерусалимская домохозяйка готовила еду на общем костре. А так как в регионе никогда не было много леса, люди разбирали на дрова деревянные перила, оконные переплеты, рубили мебель.
Единственной съедобной зеленью были одуванчики. Пищевой рацион снизился до уровня голодания — шестьсот калорий в день. Временная взлетно-посадочная полоса, годившаяся только для маленьких одномоторных самолетов, находилась там, где «воздушные силы» ишува совершали ежедневные рейсы по доставке лекарств, мелкого вооружения и руководителей ишува.
Стратегическое положение евреев было ужасно. Регион был арабским. Для защиты обширной городской территории Хагане пришлось так растянуть свои войска, что в них повсюду возникали течи. Арсенал составляли пятьсот винтовок и всякие остатки, в том числе минометы «Литтл Дэвид», столь эффективно использовавшиеся в Цфате. Эти «давидки» перебрасывали с места на место, чтобы создать у арабов впечатление, что у евреев их гораздо больше, чем на самом деле.
Евреи оказались перед необходимостью консолидировать свою территорию. Хагане удалось захватить арабское предместье Катамон, избавившись таким образом от враждебного анклава и выпрямив линию фронта. Другие попытки Хаганы потерпели неудачу. Атака на высоту у могилы Пророка Самуила, которая могла бы прикрывать прибывающие конвои, была отбита.
Еще одна атака была произведена на комплекс Виктории-Августы, чтобы установить прямую связь с еврейскими учреждениями на горе Скопус. Когда и эта атака провалилась, Еврейский университет, Национальная библиотека и госпиталь Хадасса оказались отрезанными от Западного Иерусалима. Чтобы достигнуть этих учреждений, конвоям приходилось пробираться через ряд враждебных арабских предместий. Ишув нехотя согласился принять для этих учреждений демилитаризованный статус, чтобы оставить их в действии и сохранить от разграбления.
В своей первой операции по прорыву блокады части Хаганы двинулись из Тель-Авива на осиное гнездо нерегуляров Абдул Кадара в районе Лидда — Рамле, взорвали их штаб-квартиры и очистили дорогу от снайперских гнезд. Но до Иерусалима предстоял еще долгий и кровавый путь.
В последнее время полковник Фредерик Бромптон по несколько раз в неделю встречался в форте Латрун с Гидеоном Ашем. Каждый из них действовал в качестве связного по срочному делу, имеющему отношение к другой стороне. Бромптона выбрали для этой работы потому, что он был нейтрален как чиновник: воплощение британской чистоты рук.
— Паршивое дело, эта ваша бомба, заложенная в Лидде, — сказал он. — Мы замечаем, что вы потихоньку выводите силы Пальмаха из киббуца Шемеш и развертываете их вдоль Баб-эль-Вад. Будь я военным, я бы сказал, что вы готовите удар, чтобы открыть дорогу.
Гидеон развел руками: ему ничего не ведомо.
— Это чертовски дорого обойдется, чертовски дорого, — сказал Бромптон.
— Может быть, если бы вы делали чуть больше, чем символическое патрулирование шоссе… — сказал Гидеон.
Бромптон ответил аналогичным жестом.
— Ну ладно, полковник. Перейдем к делу. У нас два главных вопроса. Во-первых, мы продолжаем протестовать против того, что арабы вооружают Храмовую гору. Мы насчитали там двадцать пулеметных и минометных точек и наблюдательный пункт на верхушке Наскального Купола. И если кто-нибудь закурит сигарету в подвале мечети Аль-Акса, то взорвется весь город.
— Вы же знаете, старина Гидеон. Арабы никогда не питали уважения к чьим-либо святым местам, даже к собственным.
— Черта с два, Бромптон. Евреи могли бы пустить хорошо нацеленный снаряд в купол Аль-Акса, но Бог это запрещает. Они держат нас за глотку в религиозном рвении.
Бромптон издал деликатнейший из своих смешков.
— А еще я собирался упомянуть о складах оружия в каждой больнице и школе Восточного Иерусалима, — продолжал Гидеон.
— Не собираетесь же вы сейчас учить арабов честной игре или демократии, Гидеон. Есть некоторые вещи, которых мы не станем делать, чтобы удержать мандат. Один лишь Бог знает, что мы можем потерять империю, потому что даже на войне есть гуманные границы. Эта игра с ними — грязная авантюра. Они ее примут. Вам останется лишь улыбаться.
Внезапно Бромптон проявил нервозность, на него не похожую. Гидеон подумал, что ему пришло на ум какое-то важное дело, до которого у него пока не дошли руки.
— Что еще у вас в повестке дня? — спросил Бромптон.
— Линия водоснабжения. Мы не можем восстановить ее и охранять без вашей помощи.
Бромптон был явно раздражен.
Гидеон вскочил.
— Дерьмо!
— Сядьте, Гидеон. Сядьте, пожалуйста, — сказал Бромптон, выказывая изрядную долю британского хладнокровия. — Я вам говорил, когда было голосование о разделе, что наша позиция изменилась от управления к нейтралитету. С одной стороны, вы убеждены, что мы настроены решительно про-арабски. Может показаться удивительным, но весь арабский мир обвиняет нас в том, что мы явные про-сионисты. На самом же деле ребята в нашей команде придерживаются середины.
— Я не просил у вас диссертации о британской справедливости. Я просил у вас воды для ста тысяч человек.
— Мы не можем ввязываться в восстановление водопровода. Мы выводим наши войска, и поскорее. У нас нет ни людей, ни желания это делать. Ясно же, что в наши задачи больше не входит удерживать ту или другую сторону от наращивания ее военной силы или от драки друг с другом. Мы продолжали, от случая к случаю, вступаться и пытаться спасать гражданское население. Мы вывели арабское население из Хайфы, Тверии и других мест. Вы от подобных предложений об эвакуации отказались. Но позвольте мне подчеркнуть, что мы не будем останавливать Каукджи и не будем останавливать Пальмах. Забыв все гадости, что мы делали друг другу в прошлом, все, чего мы теперь желаем, это уйти.
— Не запачкав рук, — сказал Гидеон.
— Не запачкав рук, — согласился Бромптон.
— Вы, полковник, плохой карточный игрок, — сказал Гидеон. — Что же у вас на уме на самом деле?
Бромптон виновато прокашлялся.
— Хочу вам кое-что сказать, что вы и сами уже знаете. Ваше положение в Иерусалиме ужасно. С Эцион-блоком покончено. Евреи в Старом Городе обречены. Может быть, Еврейское агентство считает, что это приемлемые потери, но что дальше? Если вам удастся продержаться до 15 мая, когда мы уйдем, то вы увидите Арабский легион после его однодневного марша до Иерусалима. Вместе с египтянами, которые придут с юга, и сирийцами и иракцами с севера они собираются беспорядочно сойтись в Иерусалиме. Гидеон, «План “Д”» опасен… нет, самоубийствен.
Гидеон не стал говорить о своей собственной яростной оппозиции «Плану “Д”». Британское командование, несомненно, было того же мнения и опасалось последствий упрямства ишува.
— Я уполномочен говорить от имени Британского правительства, начиная с премьер-министра и ниже и лично заклинать вас вывести ваше население из Иерусалима.
— Откуда эти внезапные угрызения совести?
— Честно, Гидеон?
— Честно.
— Как только араб почувствует превосходство в драке, у него останется только одно стремление — к полному уничтожению. Мы обязаны и далее предупреждать вас и убеждать эвакуировать Западный Иерусалим, потому что мы не возьмем на себя ответственность за убийство двадцати, тридцати, сорока, восьмидесяти тысяч гражданских лиц.
— Вы страшитесь за нас как за человеческие существа или в самом деле боитесь предстать перед всем миром с окровавленными руками?
— Как я уже сказал, мы придерживаемся середины. Но в любом случае мы не храним оружия в соборах, и мы не нацисты.
— Да, я вас понимаю, — сказал Гидеон.
— В таком случае вы наверно знаете, что восемьдесят шансов из ста за то, что будет самая большая резня за две тысячи лет.
— Мы в курсе.
— Ради Бога, Гидеон, вы должны все это сказать Бен-Гуриону. Как он может жить на свете после того, как позволил этому случиться? Как может любая ваша мечта об образовании нации пережить такую катастрофу?