Скоро тележки начали ломаться, заставляя нас останавливаться. Те, что нельзя было быстро починить, мы сталкивали в кюветы, поклажу распределяли на остальные, а они едва ее выдерживали. Время от времени автобусы и грузовики сгоняли нас с шоссе на обочину. Вдалеке была слышна стрельба, и потом нас поглотила буря.
Когда деревенские скрылись из вида, Фарук покинул Табу, пересек шоссе, подошел к воротам киббуца Шемеш и спросил Гидеона Аша.
— Все сбежали, кроме меня и еще четырнадцати человек, согласившихся остаться, и полдюжины верных семей спрятались. Таба — наша земля. У меня нет сил остановить ни вас, ни джихад, если они захватят деревню. Сдаюсь на вашу милость.
Гидеон сразу же разгадал манипуляции Фарука. Хагана использует высокое положение Табы для наблюдательного поста и станет защищать позицию. Поскольку жители остались, евреи скорее всего их не тронут. Если евреи победят, Фаруку достанется вся Таба.
Если же Аялонскую Долину захватят регулярные арабские армии, Фарук будет там не только для того, чтобы их приветствовать, но и чтобы потребовать для себя киббуц Шемеш. Вот что значит арабское братство, подумал Гидеон.
— Я направляю в Табу взвод Пальмаха, — сказал Гидеон. — Скажи своим людям, что их не тронут. Немедленно докладывай мне обо всех передвижениях Джихада.
Фарук подобострастно кланялся и заверял Гидеона в лояльности.
— А твой брат догадывается о том, как красиво ты его уделал? — сказал Гидеон.
— Как вы можете такое говорить, когда у меня одного нашлось мужество остаться?
— Да… конечно… Теперь ты можешь отправиться в мечеть и молиться за ту сторону, которая даст тебе больше.
— Пока что, — ответил Фарук, — я буду действовать как мухтар и распоряжаться деревенскими делами.
Глава тринадцатая
Поломанные, дребезжащие тележки, орущие ослы и быки, женщины с подвешенными в платках за спиной младенцами, плетущиеся пешком, неся на голове огромные узлы, и плач отставших, как разматывающаяся из клубка ниточка, медленно продвигались к Рамле. Это было больше похоже на неуклюжую, угрюмую массу, смешанные ряды войска, нелепо ведомого человеком — моим отцом, — одетым в свою лучшую одежду, верхом на чудесном жеребце.
Мы достигли окраины города как раз перед наступлением темноты, и нас грубо отправили на большое поле, огороженное кактусами и охраняемое злобной Милицией джихада. Это ведь были наши собственные люди, обыкновенные деревенские и горожане, в обычной жизни мягкие и радушные. Но оказавшись при власти и оружии, они превратились в нечто безобразное.
На лошадь моего отца посматривали с завистью, и я понял, что отец немедленно раскусил наших стражей. На поле уже находились люди из других деревень, тысячи людей. Это было море людской нищеты. Не было ни воды, ни санитарии.
Хаджи Ибрагим отметил вешками границы своей территории, поставил охрану и созвал шейхов.
— Передайте приказ, — сказал он. — Есть только по чуть-чуть. Если заметят, что у нас с собой запас продуктов, на нас совершат набег.
В Рамле отца хорошо знали. Многие торговцы задолжали ему, и теперь было самое время спросить долги. Он поручил свою лошадь Омару и взял меня, Джамиля и Камаля в город, чтобы заняться этим.
Лавки были закрыты, железные решетки опущены и заперты на висячие замки. На многих были надписи: «Только на английские фунты». Базар, где семья десятилетиями держала лавку, торговал чуть ли не отбросами. Всякий, у кого было хоть что-нибудь, старался держать это при себе. Ибрагим разведал задние улицы, где торговля шла шепотом и по возмутительным ценам. Попробовал пройтись по домам. Все, кто имел дела с Табой, должны были слышать о нашей эвакуации, но теперь предусмотрительно попрятались. Вдруг оказалось, что в Рамле у отца больше нет друзей.
Мы вернулись на поле с пустыми руками, и немота овладела мной. Кругом голодные дети, но решено было не показывать, что у нас много продуктов. Везде были испытующие глаза.
Мы жались вокруг маленького неряшливого костра возле шоссе. Джихадские машины проезжали туда и обратно. Солдаты стреляли в воздух. Отец заметил, что они это делают, потому что звук их ружей помогает им увериться в собственной храбрости. Большой аэропорт Палестины был неподалеку, и скоро за него будет свирепая битва; джихад накачивал в себя храбрость.
Костер догорал. На поле воцарилось мрачное молчание. Хаджи Ибрагим сидел с каменным лицом, стараясь осознать, что ему выпало. Я как всегда сидел как можно ближе к нему. Семья жалась на земле друг к другу, засыпая прерывистым сном. Отец начал бормотать вслух.
— Надо было мне послушаться шейха Аззиза, — бормотал он. — Бедуины остерегаются любых армий, и еврейских, и арабских. Он-то выживет. А что произошло бы, если б он обнаружил шестьсот человек на пороге Ваххаби? Как их может прокормить пустыня? К чему мы пришли, Ишмаель…
— Мы еще можем вернуться, — сказал я.
— Нельзя заставить водопад течь вверх по склону, сын мой, — сказал он. — Мы арабы и должны платить за глупую гордость. Лучше всего было бы позволить нескольким хагановцам остаться в Табе. Думаю, Гидеон не лгал, когда говорил, что евреи скорее нам братья… чем эта Милиция джихада. И все же надо молиться, чтобы арабские армии сокрушили евреев.
Он кивнул, задремал, проснулся и забормотал снова.
— А у этого Фарука теперь и скот, и лавки. Нужно беречь каждую лиру, попавшую нам в руки… надо найти себе другую землю… может быть, я останусь в Яффо и открою лавку… я устал руководить людьми… по крайней мере, мы знаем, что евреи никогда не смогут взять Яффо.
— Отец, ты очень устал. Спи. Я посторожу семью.
— Да, Ишмаель… я теперь посплю… буду спать.
Бестолковость первого дня усилилась морозным утром. На поле царил голод, а отец распорядился не есть. Несмотря на охрану, тележки многих семей ограбили.
Хаджи Ибрагим пошел на собрание мухтаров полдюжины деревень, пытавшихся разобраться в утренних слухах. Все деревни, казалось, бредут в разных направлениях, добираясь до близкого к ним племени на арабской территории. Никто не знал, какой маршрут безопасен, а какой закрыт из-за боев. У нас был только один выбор — Яффо. Там лежали в банке наши деньги, и туда должен был прибыть дядя Фарук с автобусом, нагруженным нашими припасами и скотом.
Один за другим кланы покидали поле, устремляясь в разных направлениях в обстановке всеобщей неопределенности. Не было никаких арабских властей, которые дали бы совет относительно дорог и распределили бы продовольствие. Нигде не было видно и англичан.
— Надо нам пробиться сегодня изо всех сил, во что бы то ни стало. Мы должны добраться до Яффо.
Снова оказавшись на дороге, мы стали частью орды, тянущейся к иллюзии безопасности. К концу второй ночи мы достигли окраины города, и хотя все неимоверно устали, вид маяка и минаретов взбодрил наш дух. Там были англичане, и нас собрали в большом парке возле русской церкви на окраине города. Очерчивая границу территории своих людей, отец посчитал, что кое-что из скота можно заколоть для еды. Правда, я заметил, что он был отчаянно озабочен тем, что дядя Фарук не соединился с нами. Но от вопроса он отмахнулся.
— Ты же видел сумятицу на дороге. Возможно, это займет побольше времени, чем мы думали. К утру он наверняка будет в Яффо.
С этими словами Ибрагим отправился, а за ним следом и я, к дому нашего родственника, господина Бассама эль-Бассама, владевшего торговой компанией. Фарук больше двадцати лет покупал у него припасы для деревни. В худые годы отец несколько раз одалживал ему деньги и передавал наш урожай для экспорта. В нашем мире все построено на делании и выплате долгов, но Бассам эль-Бассам уже пропустил все сроки и знал об этом.
Отца он приветствовал с обычной теплотой, но можно было заметить, что визит не слишком его осчастливил. Позади его маленького прилавка находилась контора и склад, пропитанные запахами пряностей и кофе, охраняемые личной свитой Бассам эль-Бассама из шести человек.
Когда кофе поспел, они попытались просеять слухи и разобраться во внезапном массовом бегстве арабского населения.
— Не знаю, когда и где это началось, — сказал господин Бассам. — Мэр Хайфы — дурак из дураков. Ему посоветовали убрать из города сто тысяч наших людей.
— Но иначе надо было примириться с победой евреев, — сказал отец.
Господин Бассам взмахнул руками.
— У меня родственники остались. И им теперь получше, чем тебе. Я скажу тебе, хаджи Ибрагим, когда это началось. Через две минуты после голосования за раздел наши богатые граждане удрали из Палестины, чтобы сохранить свои удобства.
— Что здесь за ситуация?
— В Яффо арабов семьдесят тысяч или больше. Мы хорошо вооружены. Но Яффо — это кусок мяса внутри питы. На севере — Тель-Авив, а под нами — еврейский город Бат Ям. — Он доверительно наклонился поближе к отцу. — Я говорил с одним командиром Хаганы, хорошим приятелем. Евреи утверждают, что в их планы не входит напасть на Яффо. И это подтвердил мой хороший английский друг, полковник Уинтроп. Яффо вне границ еврейского государства, и англичане полны решимости проследить напоследок, чтобы она осталась в арабских руках.
— Завтра я первым делом должен пойти в банк Барклая, — сказал отец. — Пойдешь со мной?
— Конечно.
— И завтра, когда приедет Фарук, у нас будет на продажу много запасов, а также скота. Есть и фамильные ценности. Мы хотим обратить все в наличность и как можно скорее нанять судно до Газы.
— Предоставь все мне и будь уверен, брат мой, что я не возьму за комиссию ни одной лиры. Я куплю ваши запасы по хорошей цене и найду честного покупателя для скота. Личные вещи лучше выставить на открытом рынке.
— Надеюсь, наша остановка в Яффо не будет долгой, — сказал отец. — Как добыть судно до Газы за гуманную плату?
Господин Бассам поразмышлял вслух, перебирая в уме возможности.
— Капитаны нескольких маленьких греческих судов работают вдоль берега. Кое-кого, с Кипра, я знаю лично. Но предосторожность не будет лишней. Ты же знаешь этих греков. Они берут задаток и больше не показываются. А другие судовладельцы оставляют пассажиров голодать. Позволь мне заключить эту сделку, хаджи Ибрагим.