голода, бездомности и полной неизвестности нашего положения. За полчаса стало ясно, что снять хоть какое-нибудь жилье — за пределами наших возможностей.
К четвертому дню наши трудности в Тулькарме усугубились. У нас было дерево, дававшее нам какой-то кров, и достаточно денег, чтобы удержаться на полшага от голодания. А дальше мы не представляли, куда идти и что делать. Правительственные чиновники и агенты по оказанию помощи не показывались на глаза, и никто не слышал о каком-либо городе, где организована помощь. В этом положении хаджи Ибрагим казался бессильным, и это усиливало наши страхи.
Слухи витали как миллионы листьев, сорванных ветром с дерева, кружащихся и бесцельно шуршащих. Дела наших армий выглядели очень хорошо. Даже всегда скептичный отец не мог не поддаться общей лихорадке. Он намекал, что, может быть, арабские вожди говорили правду, когда просили нас уехать, чтобы очистить место для армии. Наше дело — просто продержаться, пока не сможем вернуться в Табу.
Мы очистили свою территорию от мусора и сделали что-то вроде навеса из шкур, холста, досок и жестянок. Женщины соорудили примитивную, но работоспособную печку. За это время мы с братьями сблизились. Я даже уживался с Камалем.
Мы находились в Самарии на Западном Береге реки. Три города — Тулькарм, Дженин и Наблус — были вершинами «треугольника», ограничивавшего полностью арабскую территорию. Туда начала входить Армия освобождения под командованием Каукджи, но мы уже больше их не боялись, у нас не было оснований думать, что они все еще ищут Ибрагима.
Вскоре части регулярной иракской армии соединятся с ними. Военная стратегия была очевидна. Расстояние всего в десять миль отделяло Тулькарм, где мы находились, от моря и еврейского города под названием Нетания. Если бы Каукджи и иракцы предприняли наступление на Нетанию, евреи были бы перерезаны надвое.
Стычки происходили совсем близко от нас, но это странным образом приносило нам облегчение. Всякий раз, как начиналась небольшая драка, крестьяне либо разбегались, либо прятались. И тогда мы с братьями пользовались этим, чтобы обворовать сад, стащить, что удавалось, с поля, угнать заблудившуюся скотину. Наполнив свои желудки, мы чувствовали, что настроение повышается.
Победный марш арабов продолжался! Когда иракцы и Каукджи вздумают двинуться к морю, евреям придется перейти к обороне по всей Палестине…
Египет наступал двумя колоннами. Газу и Беэр-Шеву взяли и захватили киббуц Яд Мордехай!
Сирия захватила киббуц Мишмар Ха-Ярден и просочилась в центральную Галилею!
Батальоны Мусульманского братства под египетским командованием продвигались от Мертвого моря на Иерусалим!
Но самые большие победы пришлись на долю Иорданского легиона. Захвачены четыре киббуца Эцион-блока, еврейский квартал Старого Города в Иерусалиме. И напали на Западный Иерусалим! Но главное, в руках Легиона была полицейская крепость у Латруна! Значит, Легион всего в двух милях от Табы!
Внезапно начавшись, наш мощный марш так же внезапно и кончился. Киббуцы, о которых сообщалось, что они сдались, теперь, оказывается, оказывали упорное сопротивление. Иракский бросок на Нетанию так и не состоялся. В действительности теперь евреи атаковали «треугольник».
Наши войска согласились на перемирие и замораживание на месте, а это не в обычаях победоносной армии.
Мрачным вечером в середине июня хаджи Ибрагим собрал нас у костра.
— Завтра уходим, — коротко объявил он.
— Но почему, отец?
— Потому что нам наврали и предали нас. Раз мы пошли на это перемирие, значит, у нас не было успеха. Наше наступление на море отбито. Нападение евреев на Тулькарм — дело лишь нескольких дней.
— Но ведь Легион — на стенах Старого Города.
— Им никогда не выбить евреев из Иерусалима, — ответил Ибрагим. — Помяни мое слово.
Утром мы сняли лагерь и снова направились на дорогу, двигаясь на этот раз в глубь арабской территории, в горы Самарии, к Наблусу. И снова нас встречали запертыми дверями.
Глава вторая
Наблус[11], главный город Самарии, гнездится как король посредине хребта из невысоких гор, тянущихся на полдлины Палестины. В прошлом библейский город Шехем, он некогда хранил у себя Ковчег Завета, знал Иисуса Навина, Судей Израильских, завоевателей из Рима. Сорок тысяч жителей Наблуса имели репутацию людей горячих, занятых прокладкой хитроумных контрабандных путей из Трансиордании.
После ухода турок город стал вотчиной племени Бакшир, уцелевшей коварной группы. Нынешний мэр Кловис Бакшир казался человеком умеренным и скорее умным, нежели сильным. Это был учитель, получивший образование в основном в Американском университете в Бейруте. Профессионалы пользовались в арабском обществе необычайным почетом, и Бакширы всегда держали в колледжах одного-двух престолонаследников.
Трудности перемещенных лиц были здесь ничуть не меньше, чем в Тулькарме. Более удаленная от границы арабская территория считалась и более безопасной, к тому же здесь было больше всякого рода уголков и расщелин на склонах холмов, которые могли бы служить приютом и укрытием. Но питания, лекарств и иной помощи ждать не приходилось. Прием был ледяным.
В наблусской казбе[12], древнем, полуразрушенном, замусоренном квартале, теснилась обычная толпа, населявшая гетто, но в любой казбе всегда можно найти место для еще одного человека — или для двадцати. Хаджи Ибрагиму удалось снять место на крыше за невероятную сумму в три фунта в месяц. Над головами нашей семьи был устроен навес из разных материалов.
Территория Наблуса богата шестнадцатью природными источниками и колодцем посредине казбы, что устраняло одну из наших самых отчаянных нужд — в пресной воде. Приближалось лето. Положение города на высоте почти трех тысяч футов чуть облегчало бы жизнь, но когда дул ветер с Иордана, он мог плавить сталь. Жизнь в казбе на крыше была смесью звуков, большей частью резких и грубых; запахов, большей частью отвратительных; и зрелищ, большей частью убогих.
Нужно было выполнять несколько очень неприятных работ. Делали их без усердия, ведь тяжкий труд презирали. Разумеется, хаджи Ибрагиму не поручали черную работу, у него же было четыре крепких сына.
Беженцы в Наблусе и окрестных холмах ежедневно умирали от голода и болезней. Иногда за день было один-два умерших, а иногда и дюжина. Никто ничего не предпринимал по этому поводу, пока зловоние не достигало домов богатых. В конце концов муниципалитет взялся за удаление трупов. Появилась масса новых работ. Копать ямы, собирать трупы, обеззараживать их слоем извести. Омар и Джамиль получили сомнительную привилегию поддерживать семью в живых за счет похорон мертвых.
Хотя и были на то возможности, уборка мертвых тел была не для меня. То же самое — попрошайничество и продажа жевательной резинки. Но мне уже было двенадцать лет, и я должен был нести свою долю забот. Вокруг находилось несколько лагерей иракской армии, но и конкуренция за работу среди мальчишек моего возраста была свирепой. Большинство просто клянчило подачки. Некоторые добывали пару пенни в день, выполняя поручения или рабочие наряды, предназначенные для солдат. Некоторые счастливчики клеились к офицерам, чистили им ботинки и пряжки, прислуживали за столом. Конечно, у высших офицеров были собственные денщики, исполнявшие все их капризы. Некоторые из самых отчаявшихся и красивых мальчиков продавали свое тело солдатам.
Проституция всегда была для армии вероломным товарищем, а в Наблусе было полно голодных женщин. Вдобавок к проституткам казбы прежнего времени, появилось множество женщин, готовых на последний шаг. Его надо было делать с большой осторожностью, чтобы не знали мужья и сыновья. Проще было вдовам, женщинам на первом или втором месяце беременности, и незамужним. Если раскроют, это означало немедленную смерть. Профессиональные сводники легко могли шантажировать женщину, и их избегали. Самыми искусными и надежными сводниками оказывались мальчишки из другого клана. Смышленый мальчишка, работая у ворот лагеря для двух-трех женщин, был в состоянии кормить семью, а она и не знала, как он добывает деньги.
Вновь прибывшие вступили в конкуренцию с наблусскими сводниками и проститутками, и каждую неделю происходило много убийств. Когда убивали юного сводника, отрезали ему яйца. В других случаях отцы и братья узнавали о проституировании матери или сестры, и быстро следовала смерть. Со своими ворами, контрабандистами и торговцами наркотиками, казба была местом пугающим.
Иракские рядовые солдаты были очень бедные и обычно совсем тупые. Но они всегда ухитрялись чем-нибудь заплатить за женщину: сигаретами, оружием, парой ботинок, украденных у товарища, продуктами, украденными у квартирмейстера. Солдаты низкого звания были не такой уж плохой сделкой, потому что кончали свое дело быстро — в кустах. Женщины всегда были закутаны, чтобы их потом не узнали, и кто попроворнее — могла обслужить целый взвод мужчин за час.
Иракские офицеры, с другой стороны, были как бы полубогами невероятного могущества. Их обслуживали постоянные проститутки, обеспечивавшие им выпивку, умащающие масла, мягко освещенное помещение с коврами на стенах, скрывающими убожество казбы, с музыкой по радио, гашишем, кроватью с подушками в темном углу.
Омар и Джамиль убирали трупы, но мы все еще постоянно были голодны. Я начал подумывать о том, чтобы командовать парой девчонок. Я не утратил своей глубоко укоренившейся морали о достоинстве женщин, но честь и голод испытывают трудности, когда им приходится жить бок о бок. Всякий раз, когда мысль приходила ко мне, появлялось и видение изнасилования в Яффо женщин моей собственной семьи. Девчонкам я очень нравился, и они много раз заговаривали о том, чтобы я им сводничал.
Но я всегда думал о Наде. Скорей я увижу, как она умирает от голода, чем она покорится. Когда мы оставили Табу, я поклялся защищать ее. Ей было четырнадцать лет, у нее уже были большие груди, и она стала соблазнительной. Я не позволил бы ей даже ходить одной по казбе. Я просто не мог сводничать для чьей-то сестры. И наконец, последнее соображение решило дело. Если хаджи Ибрагим когда-нибудь узнает, что я занимаюсь сводничеством, он забьет меня до смерти.