Частенько мы заканчивали нашу трапезу с все еще урчащими животами, и я уже подумывал присоединиться к Омару и Джамилю в их работе по уборке трупов, но решил еще несколько деньков пошататься возле иракских лагерей.
Если день и ночь глядишь на улицу, размышляя, где бы раздобыть пенни, то что-нибудь такое рано или поздно появится. И в один прекрасный день удача свалилась на меня прямо с неба. В казбе многие мальчишки-беженцы околачивались возле территории квартирмейстера, дожидаясь каравана грузовиков, чтобы разгрузить их. Солдаты с нарядом на разгрузку платили нам какую-нибудь лиру или две, если сделаем их работу. Один-два солдата оставались присматривать за нами, чтобы мы чего не украли, а остальные отправлялись либо поспать под деревом, либо поискать в казбе проститутку.
В это время года в Наблусе не бывает дождей, но вдруг случайная буря прогнала всех в укрытие, и вокруг осталось лишь несколько мальчишек. По милости пророка внезапно показался конвой грузовиков, и у всех появилась работа. Солдаты, назначенные в наряд, исчезли. Командовавший конвоем офицер в высоком звании — капитан — тоже направился в Наблус. Тех из наряда, которые должны были смотреть за нами во время разгрузки, дождь скоро загнал в кабины грузовиков, и они тут же заснули.
И вот мы разгружали машины в склад, и никто за нами не смотрел. Вопрос был только в том, сколько оставить для иракской армии. Один из вожаков нашей шайки пригнал четырех осликов, нагрузил их так, что они едва не сломались, и сбежал.
Рискнув не на жизнь, а на смерть, я остался. Когда капитан вернулся, я притворно пролил много слез, после чего столкнул его лицом к лицу с тем фактом, что десяток пулеметов сперли. Сначала он пришел в ярость и пытался выжать из меня имена других мальчиков. Я внушил ему, что даже если бы я знал их имена и мы нашли бы похитителей, в казбе их никогда не удалось бы поймать. Кроме того, отвечать придется ему, потому что считалось, что это его солдаты должны были делать разгрузку. Капитан был не слишком смышленым. Его звали Умрум, и он не отличал ослиной задницы от лимона.
Офицерами вроде Умрума обычно были сынки из богатых семей, плативших за их чин. Если в достаточно богатой семье имелось достаточно сынков достаточного чина в армии, ее процветание было обеспечено. Да, капитану Умруму крепко закрутили яйца. После того, как его ярость иссякла, он стал плакать и жаловаться, что погиб. Тогда я спокойно подсказал ему, как подделать накладные так, как будто ничто не пропало.
Теперь моя семья ела не хуже любой другой в казбе. А поскольку Камаль умел читать, писать и обращаться с книгами, его тоже наняли в иракскую армию.
Хаджи Ибрагим никогда не переставал переживать положение своих людей. Ни одна семья, пусть даже сильно нуждающаяся, пусть семья бедного крестьянина и торговца, пусть обнищавшая вдова, пусть упрямый нищий, никогда не получала в Табе отказа в пище. Высокомерное отношение наших братьев-арабов едва не уничтожало его горем и яростью.
К тому же Омар и Джамиль возвращались каждый вечер домой со своей похоронной работы такими провонявшими, что с ними едва можно было находиться в одной палатке. Нередко их тошнило и рвало. А потом они начинали вспоминать, что было днем, вдаваясь во всякие отвратительные подробности вроде сгнившей руки, которая отвалилась от трупа, или семьи из пяти младенцев, найденных в пещере мертвыми, и прочих тошнотворных историй.
Отец велел женщинам наскоро починить ему одежду и отправился в городской зал с целью встретиться с мэром Кловисом Бакширом. Тщетно. С утра до вечера муниципалитет был набит сотнями вопящих просителей-беженцев.
Сунна говорит, что даже низший по своему положению вправе обращаться с просьбой лично к царю. Это было и в традициях бедуинов. Наблусские Бакширы и все другие властные фигуры долгое время ловко управлялись с Сунной. Просителя переправляли к чиновнику меньшего ранга, не обладающему полномочиями, который справлял свою службу посредством изощренной профессиональной лжи. Ни у кого в Наблусе не было возможностей двуногого верблюда. Они хотели, чтобы мы убрались из города, и точка.
Видя, как отец, переходя от ярости к отчаянию, от огорчения готов отказаться от своего плана, я решил приложить руку к этому делу. Из письменного стола капитана Умрума я достал официальный бланк иракской армии и написал на нем письмо мэру:
Почтеннейший и благороднейший мэр Бакшир, я и мои войска направляются на покорение Западного Иерусалима и выполнят эту миссию, как только окончится перемирие. Таким образом, я не смогу иметь чести лично засвидетельствовать вам мое почтение. Насколько я понимаю, я и мои войска будут постоянно размещены в Наблусе, пока не вернется стабильность. До того момента, когда у нас появится удовольствие личного общения и долгой дружбы, я прошу вас о небольшом одолжении.
Мой большой и близкий друг, хаджи Ибрагим аль-Сукори аль-Ваххаби, мухтар Табы и могущественная фигура в своем регионе, в настоящее время находится с визитом в Наблусе из-за злосчастных обстоятельств войны.
Поскольку мои войска будут размещены в вашем городе в будущем на неопределенное время, я чувствую, что просьбы такого рода уместны. Я был бы навечно признателен вам, если бы вы с ним встретились. Он заслуженный человек и весьма заинтересован в нынешних и будущих событиях.
Контакт с хаджи Ибрагимом можно установить через его сына Ишмаеля, ожидающего в вашей внешней конторе.
Победа будет за нами! Хвала Аллаху!
Ваш полковник И. Дж. Хаккар,
адъютант, бригада Нихаванд,
армия Ирака
Я украсил письмо печатями и лентами и рванул в городской зал. Имя «полковника» я нацарапал так, что его нельзя было прочесть. Бригада Нихаванд была названа по окончательной победе арабов над персами в седьмом столетии. Я знал, что она находится близ Иерусалима.
Я проталкивался через толпу во внешнюю контору мэра, и каждый раз, когда кто-нибудь возражал, что я опережаю очередь, я поднимал вверх письмо, и они почтительно расступались. У мэра за четырьмя столами сидели четыре клерка, и каждый криком осаживал волну просителей. Я сунул в лицо одному из них письмо. Он глянул на конверт и скрылся в кабинете мэра. Не прошло и минуты, как он вернулся и сообщил, что мой отец будет принят в доме Кловиса Бакшира на следующий день.
Глава третья
Поначалу отец был раздосадован тем, что я состряпал такую умную штуку, благодаря которой он получил свидание с мэром Кловисом Бакширом. Правда, ему пришлось примириться с существованием вымышленного автора письма полковника Хаккара. Потом он стал думать иначе.
— Ложь в подходящее время и в подходящем месте может быть чистой поэзией, — заверил он меня.
С тех пор, как мы с Камалем стали постоянно работать на иракского квартирмейстера, этого ленивого и невежественного капитана Умрума, у нас всегда под одеждой были сигареты, которые мы утаскивали домой. Богатый живет по золотому стандарту. Бедуин — по навозному. В казбе мы жили по табачному стандарту, и это было лучше, чем деньги. Наша торговля сигаретами добавляла чуточку лишних пенни в семейный котел. Мы настаивали, чтобы хаджи Ибрагим купил себе новую одежду для встречи с мэром, чтобы уберечь его от унижения из-за его лохмотьев.
— Нет, — сказал отец с вызовом. — Пусть Кловис Бакшир видит, до чего мы доведены. И кроме того, пока мой кинжал у меня за поясом, я одет хорошо. Жаль, что тебя не будет со мной, Ишмаель.
Он потрепал меня по голове и ушел один.
Для Ибрагима встреча послужила возобновлением старого союза. Хаджи свел знакомство с семьей еще во время мятежа муфтия. Время от времени Бакширы прятались от солдат муфтия в Табе, а позже их для безопасности забрали к себе Ваххаби. Гостеприимство Кловиса Бакшира было довольно дружеским, а ваза с фруктами была достаточно полная, хотя и не чересчур.
Кловис Бакшир был маленький человек, почти что деликатный, речь его выдавала университетское образование. Он старался быть спокойным и ровным. Единственное, что выдавало его внутреннее кипение, это непрерывное курение и прокуренные пальцы.
— Я ведь не могу знать о каждом, кто оказался в Наблусе в эти времена. Знай я, что вы здесь…
— Ваше затруднительное положение вполне понятно, — отвечал Ибрагим. — У нас так много глаз и ушей.
Они перешли в прохладу веранды. Отсюда не был виден город, так как вилла располагалась на чудесной лесистой территории. Поблизости выходил на поверхность подземный поток, превращаясь в ручей с небольшим водопадом на своем пути. У водопада было кафе, служившее основным местом встречи людей племени Бакшира. В мирные времена Кловис Бакшир держал суд возле ручья.
Хаджи Ибрагим был озадачен и сейчас же заподозрил неладное, увидев на веранде ожидавшего их еще одного человека. Он быстро охватил взглядом его прямую выправку, обжаренное солнцем лицо и изысканно ухоженные усы. На нем был европейский костюм из отличного материала и традиционный арабский головной убор.
— Мой хороший друг и наперсник, господин Фарид Зияд. Я решил, что ваш опыт и замечания будут ему весьма интересны.
Пока подавали кофе, хаджи Ибрагим уже вел свои маневры, стремясь понять, зачем здесь этот неожиданный гость. Зияд незаметно уклонился от разговора, отойдя в сторонку. Начищенные до блеска ботинки, что редко можно видеть в этих местах, давали еще одну тоненькую ниточку. Кто бы он ни был, он явно из верхнего эшелона.
Кловис Бакшир закурил первую из множества сигарет, которыми с удовольствием затягивался длинными, задумчивыми затяжками и выдыхал тоненькой струйкой, как бы продолжением самого человека. Пепел он никогда не стряхивал, и тот никогда не падал, а только нарастал все длиннее.
— Разумеется, я сделаю все, что возможно, чтобы ваше пребывание в Наблусе было более комфортным, — сказал мэр.
Хаджи Ибрагим кивнул в знак признательности.
— Я не из тех, кто поведет вас по пустыне вслед за лепешками верблюжьего навоза, — сказал Ибрагим. — Я имею в виду серьезные вещи, и дело не в моем личном состоянии.