Пятый потенциальный покупатель, он был «из хорошей старинной палестинской семьи», выразил испуг, что видит краденый грузовик. Он заявил, что он честный человек, у него большая семья и он не станет рисковать тюрьмой ради темных делишек. Однако… из-за необычных времен…
Ибрагим понимал, что это и есть настоящий покупатель, человек, который купил и продал десятки грузовиков, принадлежащих чьей-нибудь армии. Он также разделял бизнес с одним бедуином, который рыскал по пустыне в поисках брошенных грузовиков и раздевал их на запчасти.
Сделали пробную поездку. Сделанные Сабри ремонты выдержали ее великолепно. Далее пошли жалобы на бедность, и торг продолжался больше часа. В конце концов сошлись на почтенной сумме в триста британских фунтов, отказавшись от арабских денег. Последовали веселые восклицания, свидетельствовавшие, что сделка совершилась. Для Ибрагима это была неожиданная удача. Он сможет купить в Иерихоне осла и козу, и еще останется достаточно денег, чтобы снабжать пещеру несколько месяцев.
Когда покупатель отогнал грузовик, Ибрагим, убедившись, что за ними не следят, вместе с Сабри пошел на главную улицу Сулейман Роуд, шедшую вдоль стены до конечной остановки автобуса.
— Ты мне сделал хорошее дело, — отрывисто сказал Ибрагим. Он дал Сабри пятифунтовую банкноту. — Проведи вечер в городе. Завтра встретимся на базаре в Иерихоне.
Сабри понял это как знак того, что ему все еще не доверяют полностью. Ибрагим не желал ходить со всеми этими деньгами и с Сабри рядом с ним: а вдруг он покажет на него грабителям. Ибрагим знал, что все «перспективные» покупатели оплачены, и будет нормально, если и Сабри получит свое. Сабри проглотил обиду с улыбкой, притворился удивленным пятифунтовым подарком и ушел развлекаться.
За Баб-эль-Вад все еще шли горячие споры, и для нормального автобусного сообщения она была закрыта. Ибрагим поехал сначала на север, к городу Рамалла, и сел на автобус, шедший параллельным рейсом внутри арабской территории. Маршрут заканчивался в миле от форта Латрун, у внешнего расположения Арабского легиона. Местные крестьяне и торговцы вразнос устроили на обочине дороги базар для торговли с военными. Через несколько сот ярдов далее по дороге по направлению к форту сторожевой пост преграждал дорогу всем, кроме солдат. Ибрагим направился прямо к часовому.
— Стой! Дальше нельзя!
Он вытащил свою волшебную фальшивку от полковника Хаккара на бланке Иракской армии и с властным видом протянул ее часовому. Часовой не умел ни читать, ни писать. Еще двое неграмотных часовых разглядывали бумагу, один из них держал ее вверх ногами, затем позвали офицера. На него она произвела должное впечатление.
Через полчаса Ибрагим уже пробирался сквозь всяческие кольца безопасности к самым дверям форта.
— Чего тебе надо? — спросил дежурный офицер.
— Я Ибрагим аль-Сукори аль-Ваххаби, мухтар Табы. Я желаю подняться на крышу, чтобы посмотреть на свою деревню.
— Это тщательно охраняемая военная зона. Тебе здесь нечего делать.
— Я желаю подняться на крышу, чтобы посмотреть на свою деревню.
— Это невозможно. Уходи, пока я тебя не арестовал.
— Я не уйду, пока не увижу свою деревню. Я требую, чтобы мне дали поговорить со старшим командиром.
Спор продолжался уже горячими словами, и лишь дерзость Ибрагима удерживала его от серьезных неприятностей. Отражаясь от бетонных стен, слова привлекли внимание старшего английского офицера, подполковника Честера Бэгли.
— Что у вас там за проблема? — спросил Бэгли.
— Этот человек говорит, что он мухтар деревни, что дальше по дороге. Он хочет посмотреть на свою деревню с крыши.
Бэгли внимательно оглядел Ибрагима. Лохмотья в эти дни были на всех и не служили верным знаком положения. Осанка и достоинство Ибрагима выдавали человека, некогда пользовавшегося властью. Наконец, он внимательно прочитал письмо Ибрагима.
— Пойдемте со мной, — сказал он и повел Ибрагима вниз в свой кабинет.
Ибрагиму предложили сесть, а Бэгли продолжал рассматривать письмо, набивая свою трубку.
— У вас есть еще какие-нибудь документы?
— У кого теперь есть документы?
— Это письмо — подделка, — сказал Бэгли.
— Разумеется. Без нее меня и моей семьи давно не было бы в живых.
«Наглец», — подумал Бэгли.
— У нас уже было два кровавых сражения за этот форт, и кажется, будут еще. Откуда мне знать, что вы не заберетесь на крышу, чтобы изучать наше расположение?
— Вы имеете в виду, что я шпион?
— Ну, у вас же в самом деле мало что имеется, чтобы доказать обратное, не так ли?
— Господин… полковник…
— Бэгли, Честер Бэгли.
— Полковник Бэгли, я должно быть самый глупый шпион в мире, не так ли?
— Или самый умный в мире.
— Ага, вот это уже достойно, весьма достойно. В нескольких минутах езды отсюда несколько деревень. В любой из них подтвердят личность хаджи Ибрагима аль-Сукори аль-Ваххаби.
— Мой дорогой друг, ведь кругом война…
— С моим полным почтением, полковник Бэгли. Я знаю каждый окоп и пулеметную точку вокруг Латруна, а также названия ваших частей. Думаю, я смог бы с точностью до пяти снарядов рассказать вам, что находится в ваших арсеналах. То же самое знают евреи. Дело не в цифрах или секретах. Просто у вас здесь слишком большая сила, чтобы евреям с ней потягаться. Относительно Латруна нет секретов.
На момент Честер Бэгли был ошеломлен неожиданной и беспрецедентной искренностью араба. Он закурил трубку.
— Полковник, я страстно желаю увидеть Табу, и это желание поглощает меня. Один Аллах знает, будет ли еще у меня возможность этого. Я не из тех, кто просит, сэр, так что пожалуйста не заставляйте меня просить.
— Вы немножко сумасшедший, что явились сюда так, с этой… нелепой подделкой. Вас легко могли повесить или расстрелять.
— Разве это не говорит о глубине моей мечты?
— Вы сумасшедший, — повторил Бэгли. Он отдал Ибрагиму письмо. — Вам лучше и дальше это держать у себя, но ради Бога не показывайте тому, кто умеет читать. Пойдемте со мной, хаджи Ибрагим.
Чубуком трубки Бэгли постучал в соседнюю дверь и вошел. За столом командира сидел иорданский полковник Джалуд. Ибрагим сразу же распознал в нем потомка бедуинов, загоревшего от солнца и службы настолько, что нельзя было сказать, где кончается его кожа и начинается хаки его формы. Полным полковником Арабского легиона он стал не благодаря чьей-то милости. За парой глаз, пустыней превращенных в щелочки, угадывались высокомерие и жестокость. Напомаженные волосы блестели, а огромные усы являли гарантию мужественности. В системе отношений между англичанами и Легионом арабы обычно занимали более высокое положение, чем английские «советники». На самом же деле балом правил англичанин. Тот факт, что Латрун отразил две отчаянные и кровавые атаки евреев, кажется, подтверждал, что именно подполковник Честер Бэгли продумал и построил оборону и, вероятно, командовал боями.
Бэгли говорил так же мягко, представляя просьбу Ибрагима.
— Я не могу этого обещать, — рявкнул Джалуд. — Это не посетительский день в Наскальном Куполе. Заприте этого человека и приведите ко мне тех идиотов, что позволили ему проникнуть в форт.
— Это не станет хорошим предзнаменованием для местного населения, тогда как кризис все еще не прошел. Личность хаджи Ибрагима и его популярность легко подтвердить. Человек был мухтаром четверть века. Это было бы хорошим жестом.
— Хороший жест? Он проник в секретное военное сооружение. Выставьте его отсюда, пока у него не было больших неприятностей.
— Я возьму на себя ответственность, — нажимал Бэгли.
Диалог привел Ибрагим в восторг. Ясно, что настоящий командир форта — Бэгли, несмотря на его низший чин. Полковник Джалуд не желал ерошить свои перья и тем более брать на себя риск, если бы его сделали ответственным за оборону. Джалуд продолжал спорить на тонкой пограничной линии. Поскольку Бэгли настаивал, полковник Джалуд плел для себя паутину защиты на всякий случай, чтобы не стать объектом каких-нибудь будущих упреков.
Пока шел разговор, глаза Джалуда раздевающе осматривали Ибрагима. Люди в лохмотьях нередко скрывают свое настоящее богатство. Ибрагим приготовился к возможному обыску с раздеванием. Прежде чем идти к форту, он спрятал свои деньги на поле недалеко от автобусной остановки. Единственной ценной вещью, которая была заметна, был усыпанный драгоценностями кинжал. Глаза Джалуда перестали бегать и остановились на оружии.
— Это серьезная просьба, — сказал Джалуд. — Я очень рискую. Так что это должно быть так же важно для меня, как и для тебя. Жест за жест.
«Надо было мне спрятать и этот проклятый кинжал», — подумал Ибрагим.
— У меня нет ничего, чем можно сделать жест, — сказал Ибрагим. — Аллах знает: нельзя раздеть голого.
— Может быть, мои глаза меня дурачат, — ответил Джалуд, не отводя глаз от кинжала.
— Это моя честь.
— Хранители чести — это люди с золотыми нитями в одежде.
Оскорбление укусило.
— Это цена, которую я не могу заплатить, — сказал Ибрагим.
— Я, конечно, могу его у тебя просто забрать, и у тебя вовсе не останется чести. Где была твоя честь, когда надо было защищать свою деревню? Катись отсюда, пока у тебя цел язык и ногти на руках.
— Полковник Джалуд, я буду настаивать, чтобы вы позволили этому человеку увидеть свою деревню.
Джалуд откинулся в кресле и закрыл подлокотник, на который он швырнул свой ремень с пистолетом.
— Ну ладно, это мой дерьмовый день. Пусть собака пойдет на крышу и полает на свою деревню. У нее пять минут. — С жестом, обозначающим «царское» позволение, Джалуд вернулся к бумагам на столе.
Ибрагим плюнул на пол, и плевок пришелся на носок ботинка полковника. Едва он двинулся к двери, Джалуд вскочил на ноги.
— Влагалище твоей матери — верблюжий оазис!
Ибрагим вернулся к столу Джалуда и положил пальцы на рукоятку кинжала. Он выхватил его из ножен так стремительно, что никто не успел схватиться за пистолет. Острие вонзилось в стол полковника так, что дерево треснул