— Я уверен, что Сабри не прочь стоять ночную вахту с Надой, — сказал Ибрагим.
— О нет! — воскликнул я, вскакивая на ноги, и семейная честь выступила из моих пор. — Я имел в виду только себя и Джамиля!
— Сядь, — сказал отец со зловещей мягкостью. — То, что ты пытаешься сделать с Надой, невозможно. Это лишь приведет к беспорядку в ее жизни.
— Но наша прежняя жизнь кончилась, отец.
— Тогда нам надо потратить годы в ожидании, когда она вернется, а тем временем мы не должны расставаться с тем, что мы знаем и кто мы есть. Что хорошего может быть для Нады в том, чтобы уметь читать и писать?
— Когда мы уйдем отсюда… в те годы, которые уйдут, чтобы вернуться в Табу… один Аллах знает. Может, ей нужна будет работа.
— Никогда.
— Но умение читать и писать может принести ей счастье.
— Она будет счастлива с мужчиной, за которого я выдам ее замуж.
— Отец, жизнь переменилась!
— Кое-что не меняется, Ишмаель. Позволь женщине идти по тропе впереди себя, и будешь чуять ее всю жизнь.
Он был непреклонен, и его приказ прекратить учить Наду и помогать ей был абсолютным. Я полностью потерпел поражение в своем деле и хотел уйти.
— Сядь, — сказал он снова. Глядя в пустыню, он обращался ко мне отвлеченно, как к камню. — Надо наблюдать за Сабри. Он происходит из города бессовестных жуликов. В семье может быть сколько угодно детей мужского пола, но только один сын. Ты проходишь свой первый урок тесной дружбы. Чтобы быть сыном, который следует своему отцу, ты должен узнать все обо всех вокруг тебя… кто будет твоим преданным рабом… кто будет играть на тех и других… а главное, кто опасен. Немногие лидеры переживают своих убийц. Если у тебя сто друзей, отвергни девяносто девять и берегись одного. Если же он твой убийца, съешь его на завтрак прежде, чем он съест тебя на обед.
Должно быть, я выглядел идиотом. У меня пересохло во рту.
— А ты, сын мой, домогался лидерства, как только научился ходить.
— Я глупый, — выпалил я.
— Сочетание многих глупостей может иметь результатом достойного человека, если только он учится на своих глупостях. Равновесие мужчины и женщины подобно равновесию жизни в этой пустыне… оно очень хрупко. Не играй им. Что касается Сабри…
— Я унижен, — прошептал я.
— Я знал о Сабри с первой минуты, — сказал Ибрагим. — Ты в самом деле веришь, что его принудили спать с иракским офицером, жить с ним день и ночь?
— Он же голодал!
— Парень с квалификацией автомобильного механика в Наблусе — голодал? Или, может быть, в видах обстоятельств лишений те удобства, что могла предложить иракская армия, показались слишком большими.
— Зачем же он пошел с нами? — спросил я.
Ибрагим пожал плечами.
— Может, ему надоел его иракский приятель, а может, он надоел приятелю. Может быть, у них была любовная ссора. Может быть, Сабри слишком много прибрал к рукам на иракском складе, и его вот-вот должны были поймать. Кто знает? Он пользуется тем, что подвернется. Возможно, он считал, что с нами у него больше шансов избежать той или иной неприятности в Наблусе.
Разве все это так уж неожиданно? Ведь по много раз на дню Сабри на мгновение вызывал мое стеснение слишком тесным объятием, прикосновением мимоходом, долгим рукопожатием, страстным выражением. Много раз ночью, проснувшись, я видел Сабри «случайно» раскинувшим во сне ноги, взгромоздившись на меня всем телом так, что я мог вдруг ощутить его твердый член, а он лишь дожидался, когда я первым сделаю движение навстречу?
Что же между ним и Надой?!
Мне было стыдно собственной глупости. Конечно, Сабри играл свою игру. Со своей обаятельностью он мог вертеть кем угодно и убаюкивать, внушая, что он друг. И в тот же момент соблазнить сестру друга. Мне следовало бы лучше знать людей.
Хаджи Ибрагим продолжал глядеть в пустыню. Какой он мудрый. И как я наивен и глуп.
— За ним надо смотреть очень тщательно. Лучшие предатели — те, кто, как Сабри, способны заслужить твое доверие. Если он прикоснется к твоей сестре, я приговорю его к смерти. Ты, Ишмаель, раз ты хочешь руководить, должен получить свой первый практический урок. Ты разделаешься с Сабри — под конец — ударом кинжала.
Глава восьмая
Что-то над моим выступом как будто насмехалось надо мной. В нескольких сотнях футов выше был вход в еще одну пещеру. Пещер вокруг Кумрана было, конечно, множество. Время от времени мы обследовали те, куда легко было добраться. В некоторые попасть было попросту невозможно, разве что опытным скалолазам со снаряжением.
Вход был наверху над крутой стеной, но ведь в одно место могут вести разные дорожки. Нужно разузнать про небольшие выступы, за которые можно зацепиться рукой или ногой, научиться маленьким прыжкам, пользованию веревкой.
Много часов и дней следил я в бинокль за движениями горных коз. Это было как вызов. Ни в одной из других пещер мы не нашли ничего ценного, и я начал уже воображать, что вот эта наполнена сокровищами. Фантазия становилась навязчивой идеей.
Однажды утром мы с Надой убивали время на моем выступе, и к нам присоединился Сабри. Несмотря на резкие слова отца, я чувствовал себя вполне уютно с ними обоими. И кроме того, мы же не делали ничего плохого, только разговаривали.
Вскоре все трое глазели вверх на высокую пещеру и толковали о том, как бы туда попасть.
— По-моему, я нашел дорогу, — сказал я.
— Да это, наверно, не проблема, — согласился Сабри.
— Тогда пошли! — воскликнула Нада.
Сабри пожал плечами.
— Сегодня не хочу. Слишком жарко.
По правде, я был рад, что он первый это сказал, ну, не то чтобы я испугался… это слишком… Но стена-то все же крутая.
— Может, завтра, — сказал я.
— Да, может, завтра, — согласился Сабри.
— Погодите, — сказал я, — завтра я не могу. Завтра мне стоять в карауле. А если послезавтра?
— Послезавтра я не могу, — сказал Сабри, — мне идти к источнику.
— А я занят на следующий день, — сказал я.
— На следующей неделе.
— Да, давайте на следующей неделе.
Нада со смехом вскочила на ноги.
— Вы просто боитесь! — воскликнула она. — Вы оба боитесь.
— Ничего подобного! — запротестовали мы разом.
— Тогда пошли!
С этими словами она полезла на скалы как горная коза.
— Ну-ка! — насмешливо бросила она назад.
Естественно, ни я, ни Сабри не могли вынести такой обиды от женщины. Трясясь, мы поднялись на ноги и выпятили грудь.
— Пойду достану что-нибудь для скалолазания, — сказал я.
На самом деле я надеялся, что к моему возвращению она оставит свою мысль. Ужасно медленно пошел я к нашей пещере. Скатал длинную веревку и повесил ее на плечо, наполнил ящик для инструментов, взял фонарь и еще медленнее пошел назад.
О, черт! Нада не только не оставила идею влезть наверх, но и забралась на добрых двести футов, смеясь и дразня Сабри, который медленно продвигался, боязливо хватаясь за камни. Я упросил свои ноги перестать трястись, вознес молитвы Аллаху и двинулся наверх. О, какой ужас! Приклеив глаза к рукам, я хватался за каменные выступы. Когда моя нога скользнула, я допустил ошибку, глянув вниз на нее, и камень скатился с миллиона футов… или еще больше…
Я готов был испустить предсмертный крик, что с меня довольно, вспомнив, что надо ведь будет еще и спускаться вниз. Конечно, мне надо было подождать, чтобы кто-нибудь отказался первым, и у меня было ужасное чувство, что это будет не Нада. Всякий раз, когда мне попадалось на глаза ее черное платье, я видел, что она проворно бегает без всякого страха.
— Идите сюда! Идите! — все время кричала она. — Здесь наверху красиво!
Спасибо Аллаху, нашлось маленькое ровное место, где они остановились передохнуть. Я молился, чтобы они передумали раньше, чем я доберусь до них, ведь я готов был напустить в штаны. Когда я добрался до них, Нада стояла над Сабри, стараясь его успокоить. Он был заморожен страхом, не мог двигаться ни вверх, ни вниз, ни вбок. Он не мог даже говорить.
— Ну и ну, — произнес я. Я был безумно счастлив, что Сабри отказался первым. — Ну, выше подниматься не стоит, — сказал я. — Не волнуйся, Сабри. Это не стыдно. Мы тебе поможем спуститься на веревках.
Я положил ему руку на плечо, весь дыша сочувствием и в то же время стараясь унять собственную дрожь. Повезло Сабри, что у него такой чуткий друг, как я.
— Не удалось. Попытаемся еще раз. А, Сабри?
Он издал короткий писк наподобие цыпленка, только что вылупившегося из яйца. Когда я взглянул наверх, Нада опять ушла. Ой-ой. Я осторожно-осторожно поднялся на ноги и распластался на стене как можно дальше от края, но снова сделал ошибку, взглянув вниз. О Боже!
— Нада! — закричал я, — иди обратно! Это приказ!
— Ишмаель! Поднимайся сюда! Иди! Здесь есть большая трещина, по которой можно пробраться. Это гораздо легче!
Я взглянул вверх. Взглянул вниз. И так, и эдак — мне конец.
— Сабри, давай кончать это дело. Нада нашла дорогу.
— Я н-н-н-не могу, — выдавил он.
Бесполезно его заставлять. Он парализован, стиснут с головы до ног.
— Тогда стой здесь и не двигайся с места. Мы скоро вернемся. Идет?
Ему удалось кивнуть головой.
Становилось легче, потому что я не мог испугаться больше, чем был напуган. И потом ко мне возвращалась храбрость по мере того, как приближались очертания входа в пещеру. Ну, а Нада не боялась. Она, должно быть, сошла с ума. До сих пор я никогда по-настоящему не зависел от девчонки, но никогда не было мне так хорошо, как когда она тащила меня за руку наверх за край скалы.
— Разве не забавно! — сказала она, задыхаясь.
— Это было легко, — сказал я.
Мы стояли перед входом рука в руке. К входу в пещеру обычно приближаются с некоторой… опаской.
Я включил фонарь и подтолкнул ее идти впереди меня. Она робко пошла на цыпочках, ожидая, что летучие мыши вылетят навстречу, но их не было. Я двигался сзади и светом ощупывал обширную комнату.