— Вы можете взять это на неделю, конечно. Нет проблем, — сказал Ибрагим.
— Вы приняли правильное решение, — ответил Нури Мудгиль.
Он встал, оперся на костыль и без долгих прощаний проводил Ибрагима к двери.
— Мне надо мчаться в Иерусалим, — сказал Мудгиль. — Это очень интересно.
Глава четвертая
Прошло несколько недель, а от Нури Мудгиля — ни слова. Отец мог без конца повторять притчи о терпении, но теперь чувствовал, что его собственное терпение кончается. Он все больше боялся подвоха. Он стал ожидать набега иорданцев, они найдут в нашей лачуге девять остальных находок и заберут их. Он велел мне забрать их из дома и спря-тать вместе с нашим арсеналом в тайнике. Когда отец получил наконец записку с просьбой навестить археолога, он отправился в Иерихон с мрачным предчувствием.
— А, хаджи Ибрагим, заходите! Да благословит Аллах нашу встречу!
— Да благословит Аллах, наш божественный светильник, все ваши дни, профессор. Ваша неожиданная записка застала меня врасплох. Я не ожидал услышать о вас так скоро.
Медный штандарт лежал на столе Мудгиля, пока они бормотали над чашечками кофе, подбираясь к сути дела. Хаджи Ибрагим тщательно прислушивался к каждому слову Мудгиля, чтобы уловить скрытый смысл, невысказанное между высказанными словами, невысказанные строки между высказанными. В то же время свое беспокойство он держал при себе и внешне не показывал ничего, кроме терпения и уважения.
Мудгиль поднял двуглавый штандарт.
— Эта штука вызвала уйму волнений. Однако она задает больше вопросов, чем дает ответов.
— Эти вопросы, я уверен, не за пределами познаний столь выдающихся лиц, как вы и ваши коллеги, кто бы они ни были.
— Чтобы ответить на эти вопросы, нам требуется ваше полное и явное сотрудничество, — сказал археолог. — Тайны довольно глубоки. Нам нужны все факты, какие можно собрать.
— Да, конечно, — сказал Ибрагим. — Намечается возможный покупатель?
— Отличный покупатель.
— Ага, да благословит Аллах этот день.
Мудгиль предупреждающе поднял палец.
— При условии, если вы захотите позволить такому покупателю осмотреть весь клад.
— Все вещи?
— Да.
— Полагаю, вы хотите, чтобы я передал их вам.
— Как вы могли догадываться, покупатель не из Иерихона, и ему трудно было бы попасть сюда. А если бы он даже и смог, то сами анализы невозможно выполнить в Иерихоне. — Пока Ибрагим размышлял, Мудгиль снова поднял штандарт. — Теперь мы можем предположить, что эта вещь происходит из очень, очень раннего периода. Это чрезвычайно утонченное изделие, тем более для своего времени. Взгляните на эти изгибы ручки, полость внутри, на головы горных козлов… искусство всех времен. Должно быть, это было сделано весьма развитыми людьми. У нас просто очень мало, почти никаких свидетельств о подобном народе в Палестине во времена хальколита.
— Простите меня, я не совсем понимаю, о каких временах вы говорите.
— Это было время, последовавшее за неолитом или новым каменным веком. Будем называть его медным веком — периодом в тысячу лет между каменным и бронзовым веками. Довольно любопытно, что мы раскопали множество предметов каменного века, черепа, наконечники стрел, редкие сельскохозяйственные поселения, но ничего из следующего века. И взгляните, то, с чем мы сейчас имеем дело, — это изысканное мастерство шести-семи тысяч лет назад. Но ведь медные копи Тимны были открыты не ранее чем через три тысячи лет после того, как сделали эту вещь. Что это были за люди? Как они попали в Палестину? Только при условии осмотра всего тайника мы можем надеяться ухватить какие-нибудь ниточки.
— А как насчет их ценности?
У Нури Мудгиля, когда он говорил о важном, была беспокоящая собеседника привычка смотреть ему прямо в глаза.
— Как музейный экспонат, это бесценно. Это также ничего не стоит.
— Такая загадка слишком трудна для меня.
— Есть богатые торговцы древностями. Нет такой вещи, как богатый археолог, и никакой бедуин не откажется от продажи находок. Все мы в арабском мире так мало ценим память о нашем прошлом. От Египта до Ирака наши древние места грабились веками, и большей частью нашими же людьми. В Иордании есть департамент древностей, но нет ни университета, ни музея. Департамент существует главным образом ради интересующихся иностранцев, приезжающих в Иорданию на раскопки. Они вывозят почти все. Лондон — это то место, где вы откроете Древний Египет — обычно в неосвещенном подвале или сейфе. Понимаете, хаджи Ибрагим, ведь археолог работает только ради радостей своей профессии, чтобы поставить свое имя на книге о своих открытиях, ради волнения от решения загадок прошлого. Из своих раскопок он ничего не берет для себя, независимо от ценности. Все это уходит к спонсору экспедиции. Если раскопки обнаруживают огромный клад, археологу могут отдать несколько вещей для украшения дома. Остальное продают дилерам.
— Правильно ли я расслышал вас, профессор Мудгиль, что вы сделали вывод, что мне выгоднее было бы пойти прямо к дилеру?
— Не хотелось бы мне видеть, как что-нибудь столь значительное заканчивается на черном рынке или в доме бессовестного коллекционера, грабящего наследие целого народа.
— Вы в самом деле говорите мне, что ни один археолог не присваивает себе некоторые свои находки?
Мудгиль рассмеялся.
— Не слыхал о таком. Может быть, потому, что я единственный археолог-араб в Палестине. Такой немедленно утратил бы свое положение в академическом мире. Мы не хотели бы потерять этот клад. Однако, если ваша цель — попытать счастья, то я предлагаю вам отнести ваши находки торговцам в Восточном Иерусалиме. Я дам вам несколько имен. Поиграйте с ними, и да сохранит вас Аллах.
Рука хаджи Ибрагима поднялась в останавливающем жесте.
— Дайте мне воспринять мудрость ваших слов, — сказал он. — Не могли бы вы сказать мне, о какой общей компенсации может думать покупатель?
— Сколько у вас всего предметов?
— Еще девять.
— Такого же качества?
— Так по крайней мере я видел.
Нури Мудгиль пожал плечами.
— Я в этом не очень разбираюсь, но думаю, что это стоит несколько тысяч долларов.
Стук сердца Ибрагима хорошо скрывала его одежда.
— Но я вправе узнать, кто эти покупатели, не так ли? Я хотел бы знать, что это попадет в хорошие руки.
— Хаджи Ибрагим, следует сделать вывод, что вы не совсем случайно пришли ко мне. Рассказ о том, как вы сбежали из Наблуса с половиной запасов иракского квартирмейстера — местная легенда из кофейни. Причина, по которой вы сбежали из Кумрана, — тоже предмет множества толков. Версия, заслуживающая доверия, — что вы не слишком очарованы Абдаллой и иорданцами.
— Политика. Что я понимаю в политике?
— Вы чересчур скромны, — ответил археолог. — Так позволите вы мне получить остальную часть коллекции для осмотра, или нет?
Ибрагим вытер внезапно вспотевшее лицо.
— Вы мне говорили, что моя защита — в том, что остальные девять вещей у меня. Теперь вы говорите, чтобы я и их отдал. Кто гарантирует мне тогда достойную цену? Откуда мне знать — да простит мне Аллах мои сомнения, — но вдруг что-нибудь потеряется.
— Будем говорить напрямик? — сказал Нури Мудгиль.
— Ну конечно. Прямота — величайшая из добродетелей.
— Гидеон Аш обещает вам достойную цену.
Глава пятая
Профессор доктор Нури Мудгиль — величайший араб из всех, кого я встречал, не считая моего отца. Ибрагим предупредил меня, чтобы я честно отвечал на все вопросы. Это пугало.
Я поднял мешок с девятью другими предметами на одну из его длинных скамеек и развязал его, затем выложил находки в ряд. Доктор Мудгиль проковылял к скамейке, тяжело опираясь на костыль и держа лупу в свободной руке. Он опустился на стул и наклонился так низко, что его лицо почти касалось находок.
— Во имя Аллаха, это замечательно, — повторял он.
В добавление к двуглавому штандарту с горными козлами, который он уже видел, там были два простых штандарта и третий, с орлом. Еще были два предмета из слоновой кости, вырезанные дугой, напоминающей молодую луну. В них было множество вырезанных или просверленных отверстий. Профессор доктор Мудгиль тотчас же предположил, что это обрядовые косы. Седьмой предмет выглядел как медный «рог изобилия» с большим изгибом. Восьмой предмет он описал как наконечник булавы. А последний едва не вызвал у него слезы; это было большое толстое кольцо, похожее на корону, украшенную множеством птичьих головок по верхнему краю. Пока он все это изучал и делал свои измерения и пометки, я разглядывал его наполненный чудесами кабинет. Как следовало из фотографий и удостоверений, он читал лекции во многих самых значительных местах за пределами Палестины. Его заурядная одежда и скромные манеры были разоружающими для столь известного человека. Закончив свой первый осмотр, профессор доктор Мудгиль пригласил нас в свой кабинет.
— Ишмаель готов правдиво ответить на все вопросы, — сказал хаджи Ибрагим. — Мальчик умнее, чем мог бы быть в свои тринадцать лет. Он мой наперсник и редко лжет. Он обо всем знает, в том числе и о моих поисках Гидеона Аша. Это он, Ишмаель, додумался, что вы, как археолог, можете иметь доступ к еврейской стороне.
— Ты понимаешь, Ишмаель, насколько важна наша тайна? — спросил он.
— Да, сэр, — сказал я.
— Вы правы. Евреи — самые необыкновенные исследователи прошлого. У них ненасытное увлечение своими корнями.
Он вынул топографические карты и фотографии вади и скал за Кумраном.
— Надо как следует изучить их и подумать, нельзя ли установить, где находится и та пещера, в которой вы жили, и та, где вы нашли сокровища.
Я почувствовал себя ужасно важным, но стушевался, поглядев на карты и фотоснимки. Они совершенно сбили меня с толку. Но когда профессор доктор Мудгиль объяснил, что они означают, мое смущение немного прошло.
— Вот здесь. — Я показал наугад.
Отец взглянул, но, не понимая, осторожно кивнул.