[19]. Подобно древнему Содому, Амман имел славу бессовестного гедонизма и зла, что навлекло на него гнев пророков Амоса и Иеремии. Их предсказания о разрушении Аммана исполнились лишь отчасти. Амман не был разрушен. Он просто никогда ничем не был. Он все еще лежит там, раскинутый на вошедших в поговорку семи холмах, — забытая станция на Царской дороге, торговом пути между Красным морем и Дамаском. Так он и оставался, изнывая от солнца, две тысячи лет, почти не подозревая о существовании окружающего мира.
И вот явился Абдалла со своими амбициями и с англичанами, объединяющими бедуинов в Арабский легион. Амман поднял свою обдуваемую ветром, засыпанную пылью голову и из столицы ничего стал новым центром арабских интриг.
Вы не можете представить, как я был взволнован и горд, когда отец сказал, что я буду сопровождать его в Амман на Великий съезд демократического единства! Арабский мир, кажется, метался от одного съезда к другому, но я еще не был ни на одном, тем более демократическом.
Несколько недель Акбат-Джабар и еще четыре лагеря были охвачены пламенем обсуждений и споров. Иорданские агенты завалили нас литературой и агитацией. Нужно было больше тысячи делегатов — половина с Западного Берега и половина от палестинцев, ныне живущих в Иордании.
Если бы посчитать, то оказалось бы, что 50 процентов съезда Абдалла посадил в тюрьмы еще до того, как начал подбирать делегатов от Западного Берега. Многочисленные палестинцы, живущие в Аммане, и те, что обитали в пятидесяти лагерях вверх по реке, были у Абдаллы в кармане, и никто не сомневался, как они будут голосовать.
Каждый день объявляли новых делегатов из числа мэров, мухтаров, шейхов, духовенства и известных палестинцев Западного Берега. Эти тоже в подавляющем большинстве были людьми Абдаллы. Допускалась и оппозиция, но только тщательно просеянная, малочисленная, контролируемая; она нужна была, чтобы «доказать» миру, что съезд будет насквозь демократическим.
Хаджи Ибрагим был в числе оппозиции, выставленный вместе с группой делегатов от Акбат-Джабара и других лагерей вокруг Иерихона. Хотя на этих территориях жило больше пятидесяти тысяч человек, от них было назначено жалких двадцать делегатов.
Тем не менее драка за места была жестокой. Сначала была сделана попытка устроить выборы, но никто не знал, как их проводить, и этой системе не доверяли. Отбор делегатов скатился к обычной силовой борьбе, когда местами овладевают сильнейшие главы племен и те, кто лучше умел подбирать союзников.
Несмотря на нажим иорданцев, мой отец, великий хаджи Ибрагим аль-Сукори аль-Ваххаби стал главой делегации от Иерихона.
Половина делегатов была про-абдаллистской с самого начала, и иорданские агенты продолжали работать с другой половиной. Им обещали дополнительные пайки, деньги и в будущем правительственную службу. Когда агенты закончили свою «кампанию», хаджи Ибрагим сумел насчитать всего с десяток противников аннексии Западного Берега. Это число еще более сократилось, когда были убиты двое самых открыто высказывавшихся делегатов, а еще двоих забрали в Амман, чтобы предъявить обвинения в контрабанде и торговле на черном рынке. Обвинения были прозрачными, так как эти преступления практиковались повсеместно, особенно среди иорданских войск и администрации их лагерей.
Когда отец попытался заменить выбывших делегатов, его известили, что списки закрыты.
К какому сорту принадлежали делегаты, становилось ясным по способу их доставки и размещению в Аммане. Самых важных про-абдаллистских делегатов привезли на частных автомобилях и поселили на виллах и в гостиничных комплексах. Остальных, как мой отец и всех тех, кто жил в лагерях, перевезли автобусами через реку и поселили в палаточном городке Шнеллер в шести милях от Аммана. Хотя в Шнеллере и Акбат-Джабаре было одинаковое население, Шнеллер выставил сто делегатов. Это означало, что в некоторых отношениях съезд будет не столь демократичен, как в других.
Несмотря на то, что нас намеренно унижали, сделав делегацией второго сорта, я был увлечен поездкой. Поездка через мост Алленби, Сальт, Сувейли в Амман была как быстротечный сон.
Мы с отцом разделили маленькую палатку. Когда нас поселили и накормили, он подозвал меня поближе и сказал, чтобы я прочитал ему повестку дня. Он велел мне встать перед ним, дотянулся до моего уха и подергал за него.
— Держи ушки на макушке, — сказал он.
— Хорошо, отец.
— Первым делом присмотрись к этому лагерю, — сказал он. — Главный товар Абдаллы для беженцев — что лагеря в Иордании куда лучше, чем на Восточном Береге. Мне нужна правдивая картина. Еще он утверждает, что здесь у беженцев есть работа и школы для детей. Что здесь правда?
— Я понимаю, — сказал я.
— Ты должен здесь поболтаться и вынюхать противников аннексии вроде меня. Осторожно, осторожно, осторожно. Не входи с ними в контакт, а мне дай знать, кто такие.
— Да, отец.
— И наконец главное, Ишмаель: будь начеку, здесь пахнет убийством.
На следующее утро я проснулся, предвкушая, как мы отправимся в Амман. Но там меня ждало разочарование. По сравнению с Иерусалимом Амман бледнел. Отец, как я видел, подумал о том, кто кого должен аннексировать.
В центре города, ненамного большего Рамле или Лидды, втиснутый между мечетью и древним римским амфитеатром, находился маленький невыразительный фонтан. Там расположился отель «Филадельфия», место проведения съезда. Большой плакат гласил:
Центр украшали и прочие маленькие символы гостеприимства, но главным было присутствие Арабского легиона. Наряженные в новые красные в белый горошек головные уборы, с роскошными усами и весьма свирепым выражением лица, они выглядели чрезвычайно мужественно в своих желто-коричневых и красных кавалерийских мундирах.
С легионерами смешивались верные королю бедуины. Должно быть, там были сотни из племени Бени-Сахр в светло-голубых и белых одеждах, украшенных золотом, обвешанные полными патронов лентами. Люди Бени-Сахр были известны как самые свирепые бедуинские вояки, и их присутствие рядом с легионерами показывало, что в Иордании не следует воспринимать Абдаллу слишком легко. Казалось, на каждого делегата приходилось по десять вооруженных иорданцев.
Мы с отцом направились к отелю «Филадельфия», где ему дали мандат и назначили в комиссию. Большинство комиссий не играло никакой роли и было придумано для того, чтобы чем-нибудь занять делегатов и внушить им чувство собственной значимости. Первым делом отец категорически отверг место в Комиссии по исламским ценностям.
Нас оттеснили в боковую комнату, где за письменным столом сидел свирепого вида полковник Зияд.
— А, хаджи Ибрагим, я вижу, вы нашли дорогу обратно из Кумрана, — сказал он полным сарказма тоном.
Отец не моргнул глазом.
Я почувствовал, что мои коленки подгибаются от страха. Я видел свой конец в ужасной иорданской тюрьме. Полковник Зияд постучал по столу, как будто добывал закодированное решение.
— Вы дурак, жуткий дурак, — сказал полковник.
Кажется, я видел, как всякие комбинации крутятся в его мозгу; наверно, я молился вслух, потому что отец потряс меня за плечо, чтобы я замолчал.
— Это демократический съезд, — сказал Зияд. — Я вас переведу в другую комиссию. — Он перелистал свои бумаги, нашел нужную, вписал туда имя отца и выписал распоряжение. — Вы будете принимать участие в Комиссии по беженцам, — сказал он.
— Возражаю против самого слова «беженцы», — ответил отец.
— Тогда обсудите это в вашей комиссии, и… хвала Аллаху, что мы демократичны.
Отца спасло то, что Абдалла не хотел хаоса и раскола на съезде, и с этой точки зрения нас следовало умиротворить подачкой. Но я все еще трясся от страха, когда все собрались во внутреннем дворе Большой мечети, и муфтий Аммана, глава мусульман страны, открыл съезд.
После молитвы муфтий прокричал с кафедры слова 57 суры, где говорится о наказании неверующих.
Мы украсили ближнее небо огнями,
и сделали его пулями для сатаны;
и Мы приготовили его наказанием Огнем.
Для тех, кто не верил в своего Господа,
наказание Геенны — плохая судьба!
Когда их бросят туда, они
ревут, потому что она кипит
И почти разрывается от ярости. Когда
толпу бросают туда, служитель спросит:
«Разве тебе не было предупреждения?»
И они скажут: «Да! К нам приходил тот, кто предупреждает,
но мы посчитали его ложным и сказали:
“Аллах никого не посылал”».
«Истинно, вы в большом заблуждении».
И они скажут: «Если бы мы слышали или понимали,
мы не были бы среди тех, кто в Пламени».
Так они сознаются в своем грехе: «Долой
тех, кто в Пламени».
После леденящей кровь проповеди о сожжении евреев муфтий Аммана стал молить Аллаха благословить и ниспослать божественное ведение делегатам.
После молитвы мы перешли к римскому амфитеатру и прослушали трехчасовую приветственную речь мэра Хеврона, города на Западном Береге. Это был самый ревностный сторонник Абдаллы в Палестине. Первый час его речи был посвящен тому, что настает месть евреям, а последняя часть провозглашала славу исламу и красоту арабского единства и братства.
За мэром Хеврона последовало полдюжины других приветствующих ораторов, каждый из них вдалбливал мысль о грядущей аннексии. Единственного выступившего от оппозиции демократично заглушили уже через несколько минут. Это разозлило хаджи Ибрагима и горсточку диссидентов, и они стали протестовать и выкрикивать антиабдаллистские лозунги. Нас подавила массивная сила легионеров, окруживших амфитеатр. Никто не пострадал, и митинг продолжался.