Резолюции скатывались как головы, отрубаемые палачом.
Принято. Что было завоевано кровью, будет кровью возвращено.
Принято. Неверные разлагают исламские ценности и не должны жить в исламских странах.
Принято. Все арабы — одна страна и никогда еще не были так едины.
Принято. Арабы, оставшиеся с сионистами, совершили тяжкий грех. Тем арабам, которые имеют сионистские паспорта, не будет разрешен въезд в арабские страны.
Принято. Арабы, оставшиеся с сионистами, — в глубине души изменники, они не могут воссоединиться или как-либо посетить свои изгнанные семьи.
Так духовенство и комиссии по исламу провели две дюжины резолюций при незначительной, быстро подавленной оппозиции.
К вечеру было принято более сотни резолюций, установивших принцип вечной войны против евреев. Когда с этим было покончено, последние три крупных комиссии довели съезд до его предопределенного крещендо.
Комиссия по беженцам, в которую был назначен и мой отец, предложила пылкий доклад о том, как хорошо идут дела в иорданских лагерях в противоположность лагерям Западного Берега. Цель была в том, чтобы создать иллюзию много лучшей жизни для каждого под иорданским государственным флагом. Но мы с отцом уже знали, что Иордания не предоставила ни работы, ни земли, ни восстановления в правах, ни обещанных возможностей. Единственными процветающими палестинцами были те, кто бросился к иорданцам. В остальном на одном берегу реки царила такая же нужда, как и на другом.
Затем представила свой доклад важная комиссия по линии перемирия. С окончанием войны зигзагообразная линия перемирия стала полупостоянной границей, так как войска просто остановились на месте, образовав неосуществимую общую границу в три сотни миль. Сотни тысяч дунамов прежних арабских полей оказались на сионистской стороне. Была учреждена Комиссия по иорданской границе, чтобы попытаться вернуть как можно больше земли.
Доклад комиссии по линии перемирия сообщал, что все претензии удовлетворены так, чтобы беженцы могли вернуть себе свои земли. Личные претензии, так же как и претензии групп или деревень, будут рассмотрены, как только решится проблема объединения Западного Берега и Иордании.
— Абдалла лжет себе в бороду, — пробормотал отец. — Он не вернул и дюйма этой спорной земли.
Когда отец встал, чтобы возразить против доклада, люди около него потихоньку разошлись, а на их месте появились легионеры. Снова у меня пересохло во рту. Теперь спасти нас мог только арабский обычай защищать гостя! И случилось чудо! Каким-то образом Чарльз Маан оказался возле нас и поймал взгляд отца. В этот момент Ибрагим вернул себе самообладание и спокойно сел.
Последний доклад от комиссии по демократическому единству был спадом напряжения. Было объявлено, что иорданский парламент принял закон о национальном объединении. Раздался хор одобрения со стороны лакеев Абдаллы. За этим последовало демократическое голосование, которым съезд одобрил «Великую Палестину» 970 голосами против 20.
В заключение сообщалось, что в Цюрихе, Швейцария, созывается конференция по требованиям и правам беженцев. Дело беженцев будет передано в Международную арбитражную комиссию, состоящую из нейтральных государств. Иордания пошлет делегацию, чтобы защитить интересы всех беженцев. Я схватил руку отца, которая тряслась от ярости. Из всех моих сил я потащил его из амфитеатра.
Мы уехали из Аммана с чувством горечи во рту.
Глава восьмая
Сточные канавы и горы гниющего мусора развели полчища мух и комаров, а вонь от них удушала. Добавьте к этому полное безделье и постоянное подначивание скрюченных капризных стариков, пытающихся выказывать гордость и отвагу, которыми никогда не обладали, — вот так и родились Мстители-леопарды.
Мой брат Джамиль был у них вожаком. Они не носили формы, ведь нашим уделом была крайняя нищета, а друг друга узнавали по ярко-оранжевым головным повязкам.
В лагере Эйн эс-Султан, расположенном рядом с Элишевым источником, были Акулы-освободители. Дальше по шоссе, в Бедуинском лагере, — Волки пустыни, а севернее, в небольшом лагере Нувеймех — Черный май, названный по кошмарной дате объявления евреями независимости. Все эти шайки подстрекались ленивыми, бездеятельными взрослыми и фанатичными египтянами из Мусульманского братства.
Мстители-леопарды все больше наводили страх в Акбат-Джабаре. Слоняясь повсюду, они высматривали мальчишек вроде меня и требовали вступать к ним. Вступай, а то изобьем. Благодаря Джамилю мне удавалось оставаться на свободе. Думаю, он не хотел, чтобы я вступил, — опасался, что я отберу у него лидерство.
Ночью шайки залезали на Гору Соблазна, где над вновь завербованными совершали мистические ритуалы, в том числе и кровопускание. У них были тайные знаки и людоедские клятвы мщения, сулящие евреям расчленение, проламывание черепа и раскаленную кочергу в глаза.
— Кровь, кишки, внутренности, яйца, смерть! — доносилось с горы в свинцовом ночном воздухе.
Чтобы укрепить храбрость, они заставляли драться на палках, прыгать с высокого уступа, бегать под градом бросаемых в них камней, прыгать через костер, откусывать головы живым курам и змеям, душить кошек голыми руками. Целыми днями и каждый день, смягчая его монотонность, — иллюзия храбрости и мужества, лучших качеств араба.
Хаджи Ибрагим, как и другие мухтары прежнего времени и шейхи, видели в этих шайках угрозу своей власти, но обуздывать их следовало осторожно, ведь взамен ничего не было. Не было ни школ, ни организованных игр, ни кино, только скулящее радио. Но они слушали только выступления от Братства — прославление мученичества и смерти.
— Вы великие юные солдаты Аллаха, вы готовитесь стать мучениками возмездия!
О возмездии они слышали в Иерихоне.
О возмездии они слышали в лагерях, в маленьких убогих харчевнях.
О возмездии они слышали дома.
И они становились уродами. Никто из них не работал и не пытался найти работу хотя бы во время уборки урожая, когда так нужны были рабочие руки. Весь труд брали на себя их матери и сестры. Вместо этого они стали наниматься на «защиту» крестьянских полей.
Если ты в лагере поссорился с «леопардом», — жди, что в твою лачугу ворвутся, ограбят ее, а твоего старшего сына изобьют. Леопарды-мстители собирались внизу на мосту Алленби, где в ожидании осмотра иорданскими таможенниками всегда стояла цепочка грузовиков. Если водитель задремывал или оставлял свой грузовик, Леопарды тут же его опустошали.
Вместе с другими шайками они стали главной силой распоясавшегося черного рынка. Для этого они вошли в молчаливое сотрудничество с контролируемой иорданцами, недейственной и продажной лагерной полицией. Необузданные в своей активности, Леопарды рыскали вокруг Иерихона и по подсказке полиции шантажировали торговцев. Они привычно совершали набеги и грабили склады Красного Полумесяца.
Когда становилось из рук вон плохо, Арабский легион устраивал чистку и забирал нескольких ребят в тюрьму в Аммане, но это лишь вызывало протесты родителей.
У Джамиля стали появляться вещи: батарейный приемник, наручные часы, новые ботинки, безделушки для девчонок, гашиш и продукты, которых так болезненно не хватало в нашей маисовой диете. Отец его не расспрашивал, но оба мы тревожились о нашем оружии. Мы боялись, как бы Джамиль не продал его или, еще хуже, не отдал бы Леопардам.
Мы молча признали тот факт, что Джамиль стал бандитом, а он становился все бесстыднее. У него были деньги в кармане, подарки для матери, курево для отца, еда для семейного стола. Он был достаточно сообразителен, чтобы внушить мысль о том, что нужен семье, а может быть, и вынашивал мысль поравняться с хаджи Ибрагимом.
Его дерзость достигла пика, когда в нашей части лагеря Леопарды ворвались в дом одного отцовского приятеля. Встретив Джамиля на нашей улице в обеденное время, я еще не знал, что отец велел всем уйти из дома.
— Погодика, Джамиль, — крикнул я и пошел с ним рядом. — Лучше бы тебе поостеречься. Отец очень расстроен ограблением Дауда аль-Хамдана.
— Ну и что?
Я никогда не слышал от сестры, матери или братьев ни единого слова, оспаривающего власть отца. Джамиль с ума сошел, что ли? Я схватил его за руку, чтобы остановить, но он вырвал руку.
— Отцовское время кончилось, — выпалил Джамиль. — Ему и всем старикам конец. Теперь новый порядок.
Я моргал, не веря своим ушам, и вдруг сообразил, что в свои восемнадцать лет Джамиль ростом с отца и очень силен.
— Джамиль, ты с ума сошел.
— Да? Так ведь это отец довел нас до такой грязной жизни. Почему он не остался, чтобы драться за нашу землю? Кто ее вернет? Он? Это мне с моими друзьями выпало вернуть нашу честь, и меня за это уважают.
Мне захотелось побежать и предупредить отца, но я только смотрел, как уходит Джамиль. Когда он входил в дом, я осторожно последовал за ним. Ибрагим сидел в одном из кресел, перебирая четки, и тут вошел Джамиль. Через дверь я видел, как Джамиль совершил ужасный грех, не встав перед отцом на колени и не поцеловав ему руку.
— Где обед! — потребовал Джамиль.
Ибрагим медленно встал со своего места и подошел вплотную к Джамилю. Он размахнулся так быстро, что я не успел заметить. Джамиль упал на грязный пол и испуганный лежал там, и кровь пузырилась у него изо рта.
— Джамиль, сын мой, — сказал отец очень тихо, — выйди отсюда, вернись и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
Джамиль перевернулся на четвереньки и свирепо взглянул снизу вверх.
— Ты мне больше не хозяин! — завопил он.
Ибрагим ударил его ногой в ребра, отбросив к стене и выломав этим с полдюжины глиняных кирпичей.
— Джамиль, сын мой, — мягко повторил он, — выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
Джамиль вскарабкался, держась за стену, встал, слегка согнувшись и держась одной рукой за ребра, другой за окровавленный рот. Он бросился к отцу, выкрикивая ругательства, и ударил его в лицо! Ужаснее этого я никогда не видел! Я бросился в дом, чтобы помочь Ибрагиму, но он схватил меня и отпихнул.