нялся на четвереньки, его брюхо едва не касалось пола… и его вырвало.
— Проснись, Фавзи! — воскликнула она, перекрывая грохот музыки и сумасшедшие вспышки света.
Он пробормотал неразборчивую жалобу, и его снова вырвало. Урсула сунула ему под нос еще одну ампулу с аммиаком и плеснула на него ледяной водой.
Он взглянул на нее снизу вверх, исходя каплями пота, глаза его катались, как подшипниковые шарики на полированном полу, и упал лицом вниз. Она крепко шлепнула его по заднице.
— Проснись!
Несколько пирующих в карнавальных масках, столпившиеся у ступенек, завыли от восторга.
— Мерзкая шлюха, оставь меня в покое!
Кабир ощупью добрался до императорской кушетки, но поскользнулся на масле и сырости под собой, его занесло вниз на циновки, и там он лежал на спине, блея, чтобы его оставили в покое. Пирующие швыряли в него виноград, спелые сливы, вишню, пока Урсула не отогнала их.
Он дышал короткими тяжелыми вдохами.
— Принц Али Рахман звонил, — сказала она. — Я ему сказала, что через полчаса.
— Принц! О Боже! — простонал Кабир. Он попытался встать на ноги, но снова свалился. — Не могу… не могу… о Боже… который… который час?
— Четыре утра.
— О Боже! Принц. Нет! Больше не нюхать. У меня голова раскалывается.
— Вырви еще раз, — скомандовала Урсула, приказав знаком паре слуг принести холодной воды и губки, чтобы его умыть.
Пока им занимались, Урсула уменьшила звук и перевела освещение в приятные пастельные тона. Участники вечеринки уже в изнеможении спали, сплетясь по двое, по трое или по четыре, либо выползали, чтобы привести себя в порядок.
Его поставили прямо, но он снова опрокинулся и лежал тихо. Урсула перешагнула через его выпяченную спину.
— Хорошая была вечеринка, — сказал он.
— Да, Фавзи, вечеринка чудесная. — Она погладила его кончиками своих тщательно заостренных и крашенных коготков. — Чудесная вечеринка.
— Позови врача. Я болен. Мне нужен укол.
— Он уже на пути из главного здания.
За час эфенди достаточно протрезвел, чтобы позвонить принцу Али Рахману. Голос на другом конце телефонной линии разразился длинной цепью саудовских ругательств, обычных для разгневанного Али Рахмана и занявших значительное время. Кабир терпеливо пережидал монарший гнев, успокоительно повторяя «Да, мой принц» и «Нет, мой принц».
— Ты видел утренние газеты? — спросил Рахман.
— Нет, мой принц. Обычно я не вылезаю из постели читать газеты в пять утра.
Принц проорал ему рассказ с первой страницы о делегации из трех человек, беженцев Западного Берега, прибывших в Цюрих и потребовавших мандаты арбитражной конференции. На пресс-конференции они заявили, что король Абдалла удерживает в тюрьме в Аммане в качестве заложников пятьдесят двух ребят из числа беженцев.
— Кто эти самозванцы, ваша светлость? Как их зовут?
— Это бедуин, некий шейх Ахмед Таджи. Чарльз Маан, неверный, о котором мы уже слышали, и хаджи Ибрагим аль-Сукори аль-Ваххаби.
— Я их знаю, — ответил Кабир.
— Я желаю, чтобы их убили! — заорал принц.
— Нет, в Швейцарии нам от этого не будет ничего хорошего. Послушайте, дайте мне часок, и я буду у вас на вилле.
Принц Али Рахман был в утреннем шелковом халате. Его длинное худое лицо носило несмываемую печать — клюв семьи Сауди, как у пустынного ястреба, каковым он и был. Находясь на дальнем конце очереди престолонаследия, принц Рахман все же оказался в верхнем круге власти, в королевском дворе, где были сотни князей и князьков.
Али Рахман был старой благородной породы. Он скакал рядом со своим дедом, великим Ибн Саудом, отправившимся на войну на рубеже столетий ради контроля над Аравийским полуостровом. Ибн Сауд избавил его от турок, пережил британский протекторат и изгнал из Хеджаза своих главных соперников — Хашимитов. Ибн Сауд объявил о создании государства, которое он без лишней скромности назвал по имени своей семьи. В начале 1930-х он затеял разведку на нефть американцами — шаг, который ныне стал приносить миллиарды долларов, хлынувших в пустую казну.
Али Рахману были поручены новые инвестиции. Не будучи искушен в международных финансах, он обладал врожденной практичностью.
Фавзи Кабир давно уже завел в Швейцарии операционную базу, а во время войны проявил большое искусство в тонком деле торговли оружием и отмывании и прятании денег. Когда один из царственных князей за игорным столом в Монте-Карло спустил за двадцать часов почти полмиллиона долларов в долговые расписки и не смог покрыть недостачу, он стал кандидатом на тюрьму. Фавзи Кабир поумному вытащил из беды проигравшегося принца — шаг, не оставшийся незамеченным Рахманом.
Кабир мог предложить целый набор финансовых услуг, интересных капиталовложений, выгоднейших займов, бесследно скрывающих миллионы. Он доставал огромные суммы для Саудов с огромными комиссионными для себя и переехал в Цюрих — коронованный город тайных банковских счетов. Эфенди оставалось только сидеть за столом в своем особняке в Цолликоне и оценивать бесконечных просителей из банков, торговцев оружием, контрабандистов наркотиков, барахтающихся маленьких стран с месторождениями полезных ископаемых.
Ныне королевская семья была занята пристраиванием своих молодых наследников в американские и английские университеты. На континенте их теперь было пятьдесят, каждый со своей свитой. Кабир ведал их средствами, покрытием карточных долгов, их гостиничными счетами по пятьдесят тысяч долларов, покупками ими драгоценностей и автомобилей, домогательствами европейских баб. Он изымал их нарушения из документов и спас королевскую семью от многих грозивших ей унижений.
Когда Объединенные Нации потребовали созыва арбитражной конференции для рассмотрения спорных послевоенных арабских претензий, Кабир подстроил так, чтобы она собралась в Цюрихе, а себя провозгласил главой одной из палестинских делегаций. Принц Рахман предоставил обширную виллу в лесистом районе Цюрихберг, и они сговорились вдвоем манипулировать конференцией. Открылась новая страница саудовского политического мышления: использование огромных нефтяных доходов наряду с шантажом и незаконным переманиванием сторонников. Принц понимал, что, управляя хитроумностью Фавзи Кабира, он смог бы управлять и арабским миром или по крайней мере манипулировать им по прихоти Саудов.
Первым шагом Кабира было получение от всех арабских стран и делегаций подписей под соглашением, что никто не может самостоятельно вести переговоры или заключать договоры с евреями. Сауды не сражались на войне, кроме символических подразделений, и не были связаны с беженцами. Их главные цели состояли в том, чтобы добиться реванша мусульманской и арабской чести за оскорбление, нанесенное их мужественности евреями, и заявить претензии на лидерство в арабском мире. Единый арабский фронт, который они помогали создать, теперь ломали трое подонков, представляющих беженцев Западного Берега.
— Почему мы не можем убить этих беженских собак? — спросил Али Рахман.
Фавзи Кабир, с пузом, покоящимся на коленях, сидя на краешке стула, вежливо отказался от вазы с фруктами, вид которых этим утром вызывал у него дискомфорт больше, чем обычно.
— Дело вот в чем. Мы у швейцарцев в гостях. Мы у них в шатре, говоря по-нашему. Они сделали себе карьеру на том, чтобы не втягиваться в войны других людей, а обслуживать деньги других людей. Они не позволят иностранцам стрелять друг в друга на своих улицах. В этом они непреклонны.
— Тогда мы заберем свои деньги и положим их еще куда-нибудь!
— Если бы было так просто, ваше высочество. Они создали себе громкую репутацию, что с большой нежностью заботятся о деньгах. Нигде больше в мире деньги не бывают в такой безопасности. Мы можем ночью спокойно спать. Это швейцарская культура, швейцарское новшество. Если мы начнем стрелять в Цюрихе, они не задумываясь вышвырнут нас вон. Они таки вышвырнут. Кроме того, мой принц, убийство беженцев создаст нам плохой имидж у прессы.
— Не понимаю, что это за идиотская пресса, если ею не может управлять королевская семья или правительство.
— Согласен, это ужасная система, но западная пресса очень сильна. Они могут сделать все что угодно из ничего, и нашему благородному делу это не сулит ничего хорошего.
— Королевская персона не имеет никаких прав, — проворчал Рахман.
— Да, западные люди ведут себя очень странно, — согласился Кабир.
— Ну ладно, если нельзя избавиться от этих собак веками испытанным способом, то давайте купим их лояльность. Они хотя бы не обойдутся нам так же дорого, как другие делегации.
— Опять, мой принц, дикая ситуация. Ни Чарльз Маан, ни хаджи Ибрагим не берут взяток.
— Что? Я не могу этому поверить!
— Знаю, но ведь они очень больные, предубежденные люди. Наверно, мы сможем дотянуться до шейха Таджи. Отличная мысль — отколоть его от остальных двоих. Это здорово ослабит их делегацию. Блестящая мысль, мой принц.
— Тогда займитесь им, Кабир.
— Сейчас же, ваше высочество. Однако Таджи может попросить, чтобы его взятка состояла в разрешении переселиться, может быть, даже в Саудовскую Аравию.
— Это меня сердит, и мой дед никогда этого не позволит. Наше золотое правило — переселения беженцев быть не должно.
— Да, мой принц, вот именно, никакого переселения. В таком случае у меня должна быть свобода сделать Таджи какое-нибудь красивое предложение. Скажем, давайте сделаем его специальным советником его величества Ибн Сауда по делам беженцев.
— Сколько надо?
— Насколько важно то, что мы их расколем?
— Сто тысяч? — Али Рахман рискнул начать снизу. — Долларов, — быстро добавил он.
— Сто тысяч… стерлингов, — ответил Кабир.
Принц спросил себя, сколько из этого Фавзи Кабир прикарманит. Но в конце концов это жалкие крохи, если уж делать инвестицию. Он кивнул Кабиру, чтобы тот продолжал.
— Теперь о тех двоих, — продолжал Кабир, — давайте дадим им мандаты.
— Вы с ума сошли!