еня есть шанс выздороветь, если я смогу уйти от него. Есть клиники. Я не слишком далеко зашла. Ну так что, Ибрагим? Желаешь ты мстить или нет?
— У тебя есть план, Урсула?
— Есть.
— Тогда у тебя есть и сообщник.
Неуклюжий Перс постучал по фонарям в эллинге и осмотрелся. Все ясно. Он принял от Урсулы хозяина и помог ему встать шатаясь. Кабир с самого утра накачался наркотиков. Его положили на императорскую кушетку, а Урсула повозилась с пультом и включила какую-то музыку.
— Когда они придут? — пролепетал Кабир. — Взгляни на эту чертову кушетку. Я заплатил этим швейцарским собакам десять тысяч долларов за ремонт. Смотри, она не ходит ни вверх, ни вниз, и не поворачивается.
— Им еще надо что-то там сделать с кабелем, — сказала она.
— Все они воры.
— Не волнуйся, дорогой. Для этого представления кушетка тебе не понадобится.
— Что они будут делать? Ты мне обещала что-то безумно особенное.
— Они скоро будут здесь, и ты все увидишь сам. Это не похоже ни на что из того, что было раньше. Парочка оригинальна неописуемо.
Урсула кивнула Персу, что взяла дело в свои руки, и пусть он займет свой сторожевой пост.
Султан заколебался, и она почувствовала мерзкий приступ страха.
— Ну? — спросила она.
— Есть хочу, — сказал Перс.
Урсула зависела от его аппетита. Он оправдал ожидание, и у нее отлегло от сердца.
— Сегодня вечером будет шоу только из двоих, — сказала она. — Я не назначала повара.
— Но я же голоден, — настаивал Перс.
— И почему я не привязала тебя к тарелке из кухни? Я тебе принесу на пост.
Султан расплылся в широком оскале, обнажив золото во рту. Он двинул свое массивное тело вниз по короткому коридору, туда, где стояли под крышей катер и полдюжины парусных лодок. Комнатка охранника была маленькая, но со всеми новинками охранной техники. Во всех комнатах были установлены камеры, изображения передавались на полдюжины экранов. Султану был виден дремлющий хозяин и Урсула на кухне.
Она поставила на поднос четыре тарелки с верхом, чтобы наполнить его бездонное брюхо. Это была сильно наперченная еда, наперченная настолько, чтобы стал совсем незаметным цианид, которым ей удалось обрызгать еду, загородив ее спиной от камеры. Она поставила поднос перед ним.
— Это тебя поддержит на некоторое время.
— Урсула, — доверительно шепнул Перс, — что ты сегодня устраиваешь?
— Ты ничего подобного еще не видел, — заверила она его. — Не отрывайся от экрана.
Он с чавканьем разделался с отбивной из ягненка, потом с еще одной.
— Ты меня без этого не оставляй, — попросил Султан, подмигнув.
— Если эфенди свалится как обычно, включить тебя в забаву не составит проблемы. Предоставь это мне, Султан. Разве я не заботилась о тебе всякий раз?
— Урсула, ты настоящий друг.
Она улыбнулась и вышла, прошла в главную комнату с зеркалами и быстро включила музыку — как раз во время, чтобы заглушить дикий крик со сторожевого поста. Она набралась храбрости выглянуть в коридор и увидела Султана с вылезшими на лоб глазами, кровожадным лицом. Он заорал, схватился за горло, опустился на колени, пополз, протянул руку… и рухнул на пол. Она опасливо приблизилась. Прошли ужасные полминуты. Он дернулся и остался недвижим.
Урсула тихо закрыла за собой дверь.
— Что это был за шум? — пробормотал Кабир со своей кушетки.
— Я ничего не слышала, дорогой.
— Я подумал, что может быть это наше представление.
— Они скоро придут. Почему бы нам обоим не отведать немножко снадобья. Чего-нибудь такого, что дало бы нам подремать, а когда ты снова откроешь глаза, все уже будет готово.
— Ты так мила со мной, Урсула. Так мила.
Она открыла кожаный футляр с бархатной подкладкой, где хранились «его» и «ее» шприцы. Его был еще раньше наполнен дилаудидом[23], в достаточном количестве, чтобы продержать его под парами до прихода Ибрагима. Она со знанием дела погрузила иглу в его руку, и сон не замедлил последовать.
Эллинг наполнился звуками похоронного марша из Бетховенской Седьмой симфонии. Огни были включены на круговорот бесчисленных искр. Урсула сломала под носом Фавзи Кабира ампулу с нашатырным спиртом. Он со стоном проснулся и зажмурился от яркого света. Попытался закрыть уши от оглушительной музыки, но не смог двинуть руками. Они были в наручниках у него за спиной.
— Урсула! — закричал он.
— Я здесь, — сказала она от изножья кушетки. — Ты совсем проснулся, дорогой?
— У меня руки скованы!
— Это часть нашей игры. Верь мне.
Он попытался ерзать, но без толку, так как ноги его тоже были связаны.
— Мне это не нравится! Освободи меня!
— Но ты же все испортишь. Артисты уже здесь. Их всего трое. Ты один, я другой. Удивлен?
Кабир тяжело задышал, его пронзила внезапная испарина, а звуки и свет продолжали нестись мимо него. Он почувствовал руку на своей голой спине.
— А я — еще один, — сказал голос.
Кабир повернул голову, чтобы увидеть говорящего, но для этого он был слишком тучен.
— Угадай, — сказал голос.
— Мне это не нравится! — воскликнул он.
— Но, дорогой, нам это стоило такого труда, — успокаивала Урсула.
Его перевернули на спину. Над ним стоял человек в дьявольской маске из костюмерной. Он медленно снял ее. Эфенди выпучил глаза. Его тело заблестело испариной от страха.
— Султан! Султан! — закричал он.
— Ах, но ведь он не может тебя услышать, дорогой мой, — сказала Урсула. — Он совсем мертв и ждет в твоем катере, когда ты к нему присоединишься.
Она прибавила громкость. Ибрагим пихнул его и с лязгом выхватил кинжал.
— Поговорим! Давай поговорим, — взмолился Кабир.
— Да, говори, пожалуйста, — сказал Ибрагим.
— Деньги. Столько золота, что ты в нем сможешь плавать. Миллионы! Миллионы!
Ибрагим присел на край кушетки, приложил острие кинжала к его шее и чуть-чуть надавил.
— Сколько же миллионов ты имеешь в виду? — спросил Ибрагим.
— Миллионы, миллионы. Пять, десять… больше…
— Но если я возьму деньги, то за мной придет полиция.
— Нет, нет, нет. Я дам тебе деньги. Наличными. Позвоню, и их сейчас же принесут.
— Слышишь, Урсула? Он хочет дать мне денег.
— Он врет. У него с банкиром кодовые слова.
— Я не лгу! Я не хитрю! Я честный!
Ибрагим сильно ударил его по лицу тыльной стороной ладони, схватил его за короткие завитушки волос на затылке, дернул лицом кверху и взглянул в его полные ужаса глаза. Кабир плакал и неразборчиво что-то лепетал. Подобие улыбки проскользнуло по губам Ибрагима. Ему ужасно хотелось продлить агонию эфенди. Что делать? Высечь его кнутом? Ибрагим почувствовал дрожь от внезапного приступа дурных чувств. Гремела музыка, и огни отбрасывали дикие отблески. О Аллах, я же этим наслаждаюсь, подумал Ибрагим.
Он показал ей знаком, чтобы уменьшила звук.
— Хорошо. Вот сейчас мы сможем услышать самые последние удары его сердца.
Наступила тяжелая тишина. Ни звука, лишь усиленное дыхание всех троих и по временам хныканье Кабира.
— Когда я жил среди бедуинов, я видел, как мой дядя, великий шейх Валид Аззиз, отомстил парню, который соблазнил одну из его любимых дочерей. Если сделать как надо, он просто захлебнется собственной кровью, и мы в самом деле услышим, как воздух выходит из его тела.
— Партнер… ты полный партнер во всем… возьми это все… Мне ничего не надо… ничего… миллионы…
Острие кинжала скользнуло ниже кадыка к тому месту на шее, где сходятся ключицы и слегка выпячивается дыхательное горло. Движением вниз Ибрагим вонзил острие в горло Кабира.
— Сознаюсь во всем… пощади…
— Но каждый раз, как ты открываешь рот, лезвие входит чуть глубже, вот так.
Наружу выступил кружок крови. Ибрагим подержал кинжал в этом положении, наслаждаясь агонией Кабира. Урсула, подойдя ближе, плюнула на него. Лезвие погрузилось чуть глубже…
— Ты слишком этим наслаждаешься, Ибрагим.
— Да, верно.
— Я не желаю быть зверем вроде него. Кончай его.
— Скоро… скоро…
Послышался тихий свист — это воздух выходил из его проткнутого горла, смешиваясь с растущей лужей крови и переходя в бульканье. Ибрагим еще раз нажал на лезвие и подержал его без движения. Теперь кровь била струями.
— Ты начинаешь делать из этого бардак, — сказала она. — Прекрати.
— Лишь чуть дольше. Видишь, жизнь начинает покидать его.
Кабир попытался говорить, но кровь хлынула у него из горла.
— Это черт знает что!
— А-а-а! А-а-а! А-а-а! — заорал Ибрагим, вытащил нож и воткнул его в сердце эфенди по самую рукоятку. — А-а-а! А-а-а! А-а-а!
Он вытащил кинжал и стоял, тяжело дыша в ликовании. Урсула склонилась к нему и закрыла глаза.
— Теперь займемся любовью, Урсула!
— Ты с ума сошел!
— Да, я сошел с ума! Сбрось свою одежду, и займемся любовью!
Он пинком сбросил тело Кабира с кушетки, и оно покатилось по ступенькам. Он швырнул ее на кушетку и прыгнул на нее. Это было как тысяча безумств боли и счастья в тысяче раев и адов. Было это, была она, и она была совершенно чудесна.
Ибрагим завернул Кабира в листы пластика, а Урсула смыла следы. Они вытащили тело из дока и без церемоний швырнули его в катер с отравленным Персом. Пока он привязывал якорь к ногам Кабира, она сунула тарелки Султана в мешок, чтобы утопить их вместе с уликами. Через минуту они поспешили к середине озера.
И Урсула, и Ибрагим оставались в Цюрихе, как будто ничего не произошло. Про Кабир-эфенди стало известно, что он без всякого объяснения исчез, и прошло уже несколько дней, даже недель. Две недели его никто не видел, и все подумали, что он смотался в Саудовскую Аравию. Когда стало ясно, что он пропал, разобраться в темном деле было уже невозможно. Не было ни тела, ни свидетелей, ни явного преступления. Произвели обычные для такого случая расследования, и в окончательном полицейском отчете было сказано, что эфенди и его телохранитель исчезли без правдоподобного тому объяснения. Для швейцарцев этого было достаточно, чтобы закрыть дело.