Теперь я полностью владел собой.
— Сабри должен написать Ибрагиму письмо. Там должно быть сказано, что перед смертью Джамиль хвалился насчет оружия и рассказал тебе, где оно спрятано. Ибрагим этому поверит, потому что всегда подозревал, что Джамиль раскроет место. Если я завтра раздобуду оружие, найдешь покупателя?
— Да, — прошептал Сабри.
— Это опасно для тебя, Ишмаель, — запротестовала Нада.
— У всех нас есть тайны, — сказал я. — Эту тоже надо хранить.
— Но, Ишмаель… — Сабри начал было спорить.
Я его прервал.
— Мы это сделаем. Сегодня же напиши письмо.
Я встал на ноги, вышел из комнаты и подождал в гараже. Я не оглядывался. Им еще много о чем надо сказать друг другу.
Наконец они вышли. Сабри еще раз обнял меня и попытался говорить, но не смог. Он вывернулся из моих рук и ушел в свою комнату, закрыв за собой дверь.
Нада пощупала шишку у меня на голове.
— Она перестала кровоточить.
— Не беспокойся, все в порядке.
Мы промыли наши раны и наши несчастья и вскоре были на дороге к Акбат-Джабару. Увидев лагерь, мы стояли в темноте, рука в руке, и смотрели с шоссе на это мрачное скопище нищенских глиняных хижин. Потом мы поднялись на Гору Соблазна и смотрели на звезды.
— Не спрашивай, как я узнала, — сказала она через некоторое время, — но я знаю, что случилось в Яффо с мамой, Рамизой и Фатимой.
— Но…
— Для тебя одного это слишком много — держать в себе такую ужасную тайну. Я хочу разделить ее с тобой. Я долгое время хотела. Я знала, что благодаря твоему молчанию ты станешь замечательным человеком.
Тяжелая ноша свалилась с моих плеч.
— Я тебя люблю, Ишмаель, — сказала Нада. — Я тебя люблю еще больше, чем Сабри, но по-другому.
— Тебе не надо это говорить.
— Ты лучше отца, потому что можешь любить больше, чем ненавидеть.
— Я обожаю отца. Я всегда хотел быть похожим на него.
— Ты другой, чем отец и все они, даже Сабри. — Она улыбнулась мне в лунном свете, ее белые зубы были как звездочки. — Я люблю тебя, потому что ты не можешь убить того, кого любишь.
Глава третья
Убийство Чарльза Маана обрушилось на отца ударом, от которого он уже не оправился.
Планы переселить христиан вскоре достигли ушей враждебных арабских лидеров. Для того, чтобы доказать единство ненависти, христиан надо было держать в лагерях вместе с их братьями-мусульманами. Смерть Чарльза Маана открывала простор для этого.
Его похитили в Восточном Иерусалиме, когда он ушел с митинга. Через несколько дней его тело нашли на свалке возле Рамаллы. Убийца загнал ему в прямую кишку трехдюймовую трубу, засунул туда небольших крыс и загнал их Маану в кишечник. Его ноги были туго связаны, и крысы не могли выбраться.
Я никогда не видел своего отца до такой степени обезумевшим от горя, причиненного вестью о смерти. Когда я взял его на похороны Маана, мне буквально приходилось удерживать его в стоячем положении. Похоронили Маана в склепе в Бетании, за чертой Иерусалима по дороге в Иерихон. Это то место, где Иисус воскресил Лазаря из мертвых. Чарльз Маан не удостоился такого чуда.
Проблеском надежды мелькнула его смерть, когда его дочь, сестра Мария-Амелия, сказала нам, что многие священники из арабов-христиан поклялись продолжить его работу и вызволить своих людей из лагерей.
Стояла зверская жара. Во время погребальной церемонии отец едва держался на ногах. Казалось, он до такой степени ошеломлен, что не сможет вернуться в Акбат-Джабар. Сестра Мария-Амелия предложила устроить нас в гостиницу. Это было благо. Проведя ночь в мучениях, Ибрагим, казалось, вернул самообладание.
Была мусульманская суббота. Отец считал, что раз уж мы оказались в Восточном Иерусалиме, то надо сходить в мечеть Аль-Акса и помолиться за душу Чарльза Маана. В те дни город был разделен полосой ничейной земли, проходившей, как глубокая рана, рядом с Яффскими воротами. Каждая сторона смотрела на противоположную, подчас почти что с такого расстояния, что достаточно было протянуть руку, чтобы дотронуться.
Несмотря на огорчение, которое это принесло бы ему, отец не мог не подняться по ступеням на стену Цитадели. Отсюда нам была видна ничейная земля до еврейского Иерусалима, здания отеля «Царь Давид» и башни Христианского союза молодежи, откуда сразу же за еврейским Иерусалимом начинался Баб-эль-Вад. Отсюда до Табы — всего лишь полчаса пути.
— Пойдем, отец, — упрашивал я. — Это нехорошо.
Он позволил взять себя за руку и увести вниз по ступенькам. Нас тотчас подхватила толпа верующих в белых субботних одеждах, вливавшаяся в Старый Город через Яффские и Дамасские ворота. Узенькие улочки вспухали волнами пешеходов, двигавшихся к Гарамэш-Шарифу.
Вскоре над нами уже парил золотой Наскальный купол, а мы поднимались к обширной площади вместе с тысячами верующих. Нам пришлось подождать, чтобы попасть к фонтану омовения и выполнить ритуал омовения ног, после чего мы стали медленно пробираться к Аль-Акса, мечети, сооруженной в честь окончания легендарного путешествия Мохаммеда из Мекки.
Возле входа аккуратно лежали тысячи пар обуви. Мы старались пробраться к двери, чтобы слышать, как внутри будут читать Коран. Внезапно площадь охватило смятение. Король Абдалла и его внук Хусейн появились на Гарамэш-Шариф и направлялись к мечети!
Нам было отлично видно, как они прошли мимо нас. Меня охватил восторг при виде его внука, бывшего примерно моего возраста. В сознании возник образ Хашимитского дворца в Аммане. Знает ли юный Хусейн, что мы живы? Что рассказывал ему о нас его дед? Какая у него, должно быть, чудесная жизнь…
Королевская охрана прокладывала путь через толпу по узкой улице, но люди протискивались вперед, стараясь взглянуть и дотронуться. Абдалла, наслаждаясь лестью, кричал на телохранителей, чтобы его не лишали свободы, раз он хочет говорить со своими подданными. Когда он так свободно шел, разговаривая и пожимая руки, мне пришло в голову, что его охрана здорово сократилась. Вскоре Абдалла и Хусейн и в самом деле оказались одни среди моря восторженных обожателей.
Сердце мое глухо забилось, когда они проходили прямо перед нами. До них почти можно было дотронуться. Дойдя до двери, король обернулся и помахал толпе рукой. В этот момент из затемненного пространства мечети вышел человек, поднял в дюйме от головы короля пистолет и выстрелил.
Я видел, как пуля вошла ему в затылок и вышла из глаза, как он упал и его тюрбан покатился прочь.
Смятение!
— Нашего господина застрелили!
Заблудившаяся охрана бросилась вперед, стреляя на ходу. В мечети чтец Корана не слышал выстрелов, и его голос, усиленный громкоговорителями, продолжал наполнять мечеть. Убийца продолжал стрелять, и пули отскакивали внутрь от мраморного пола. Мы с отцом отскочили назад, когда королевская охрана швырнула убийцу на землю почти у наших ног.
— Король мертв!
Я видел юного Хусейна: он был ошеломлен, но жив. Мне импульсивно захотелось протянуть ему руку. Ибрагим схватил меня, прижал к себе и зашептал мне в ухо.
— Уходи обратно очень, очень медленно, — приказал он. — Не втягивайся в это дело. Не дергайся и не беги. Мы просто улетучимся.
Ответственность за смерть Абдаллы лежала на палестинце, наймите муфтия, и выстрел вызвал злобную реакцию со стороны бедуинских подданных короля. Он объединил их, правил ими три десятилетия, и они остались фанатично преданными ему. Соплеменники из своих логовищ в пустыне впали в ярость расплаты с беженцами на иорданской стороне реки. Множество палестинцев схватили и повесили у ворот лагерей беженцев.
На следующий день тела сняли, перевезли в Амман и привязали к скачущим лошадям. Руки и ноги отсекли и бросили дикой толпе. Тела пинали ногами, плевали на них, кололи кинжалами.
И после всего этого страсти все еще не успокоились. Бедуины врывались в лагеря. В конце концов иорданский премьер-министр, палестинец, убедил Легион, что ему следует предотвратить массовую резню. В значительной мере вопреки собственной воле, они окружили лагеря и города в Аммане, Сальте, Сувейли и Мадабе, чтобы защитить палестинцев.
Когда короля похоронили на склоне холма за чертой Аммана, один каирский журналист, присутствовавший на похоронах, заметил, что за последние шесть лет арабский мир в своих опытах по самоуправлению отправил на тот свет немало тех самых людей, кому было предназначено взять на себя это самоуправление. В добавление к Абдалле, это:
- имам Яхья, правитель Йемена, которого убили, а также
- президент Сирии Хосни аз-Зиам, и
- премьер-министр Египта Ахмед Махер Паша, и еще
- премьер-министр Сирии Мухсен эль-Барази, и
- премьер-министр Ливана, за которым последовали в Иорданию, куда он отправился с визитом, и изрешетили пулями из проезжавшей мимо машины, и еще
- главнокомандующий сирийской армией Сами эль-Хеннави, и
- шейх Хасан аль-Банна, лидер египетского Мусульманского братства, а также
- египетский министр Амин Осман, и
- целый набор министров, судей, шефов полиции и генералов,
- не говоря уже о бесчисленных неудавшихся попытках.
В Ираке было четыре переворота.
В Иордании премьер-министров меняли, кажется, каждый месяц.
А дегенеративный, продажный, мерзкий египетский король был свергнут бунтом офицеров, после чего бежал и теперь вел развратную жизнь на Ривьере.
На иорданский трон взошел сын Абдаллы эмир Талаль. Два десятилетия он бездельничал в скуке и неприязненных отношениях со своим деспотичным отцом. После его коронования другие арабские лидеры стали расхваливать его как врага своего покойного отца, как патриота, который покончит с британским хозяйничаньем в стране.
Увы, король Талаль был душевнобольным. Половину своих молодых лет он провел в частных санаториях Европы, а чтобы заявить претензию на трон, вернулся в Иорданию из швейцарской больницы для душевнобольных. Правил Талаль недолго. Сумасшедший король, поддерживаемый англичанами и Легионом, был явно не способен править.