на мусульманка, она работала медсестрой вместе со мной в Индии. У нас трое детей. Как видите, у меня все перемешалось.
— Великолепная сигара, — сказал отец, наслаждаясь.
Двое мужчин надолго замолчали, стараясь пробиться через время, пространство, культуры, подозрения.
— Чего же вы хотите? — спросил отец.
— Я дал согласие ехать в Иерихон, потому что смог взяться за особое поручение. Как вы знаете, безделье и отчаяние — вот двойное проклятие беженцев. С голодом и болезнями можно справиться. Все это вместе порождает преступность, террор, сумасшествие. Будь у меня бог, это был бы принцип «помоги себе сам». Вот я и готов помочь вам начать помогать самим себе. Я хочу сделать в Акбат-Джабаре нечто такое, что поразит других, кто находится в положении беженцев, и выведет их из их летаргии.
— Что вы знаете об арабах?
— Хаджи Ибрагим, я не дурак. За тем я к вам и пришел. Впервые я узнал о вас от монсиньора Гренелли, ватиканского наблюдателя по беженцам. Он рассказал мне о вашей долгой войне в одиночку в Цюрихе. И я поставил себе целью узнать о вас как можно больше подноготной. Ну, так что же вы скажете? У меня есть средства, есть план.
— Мой первый совет, Пер Ольсен, — двигаться медленно. Очень медленно.
Казалось, отец претерпел духовное возрождение, когда Ольсен и ЮНРВА запустили волну активности. В Иерихонской долине послышался шумок строительства.
Было возведено шесть школ, из них две для девочек.
Были построены всякие медицинские учреждения, больницы, малярийный диспансер, установка для хлорирования воды, здание регидратации, центры дополнительного питания для младенцев и молодых, среди которых была ужасная смертность.
Вдоль шоссе выросли мечети, ритуальные бойни, магазины, полицейский участок, продуктовые склады, раздаточные центры, транспортные станции.
Активная деятельность означала вытолкнуть нас из глубокой летаргии, она была знаком того, что жизнь приходит на смену смерти. При Пере Ольсене и отце в качестве связного с шейхами и мухтарами дело плавно пошло.
Однажды вечером, через шесть месяцев после приезда Ольсена, мы с отцом сидели у него в кабинете, покуривая шиммельпеннинки. С огоньком в глазах он открыл ящик стола.
— Вот, — сказал Ольсен. — Разрешение на разработку плана развития. Фабрик, рудников, промышленности, сельского хозяйства. Пилотная разработка замостит путь для подобных планов по всему Западному Берегу.
— А не будет ли это очень дорого? — спросил отец.
— Это рассчитано на окупаемость за пять лет.
— Пять лет?
— Вы сами говорили двигаться медленно.
— Да, двигаться медленно, потому что жизнь здесь, на дне мира, течет медленно. Медленно, потому что мы не можем впитать извне слишком много совсем нам чуждого. Но вы говорите, что пять лет надо будет что-то постоянно платить. Согласиться здесь на постоянство — значит перейти политическую грань. Мы ведь не собираемся остаться в Иерихоне навсегда.
— На сколько бы вы здесь ни застряли, вам надо обрести уважение к себе, — сказал Ольсен. — Будет жизнь хороша — кто-то останется. Будут здесь возможности и для других — они приедут сюда работать на вашем месте, когда вы уедете.
Ибрагим был обеспокоен.
— Может быть, это нелегко будет пропагандировать, Пер.
— Вы отвергаете саму мысль?
— Я жил много лет бок о бок с евреями. Мы не могли постичь, что они делают. Нам нужно оставаться простыми и с тем, что нам свойственно. О, может быть Сауды верят, что могут купить современное общество… Не знаю, Пер, не знаю.
— Оставайтесь со мной, хаджи Ибрагим. Если нам удастся, мы сможем сделать благо для многих и во многих местах всего мира.
Иерихонский проект был обнародован с большой бравадой. Несколько известных экспертов направилось в Акбат-Джабар разрабатывать детали плана. Отец внезапно оказался в положении мудреца, с которым без конца советовались ученые, врачи, инженеры, учителя. Его врожденный ум и практические знания о том, как действует наш мир, сделали его участие неоценимым.
На время он забыл прошлые поражения. Может быть, он забыл и действительность. Для меня это было чудесное время, я читал ему газеты, переводил на важных встречах, будучи первым сыном великого хаджи Ибрагима.
— Мы слишком быстро двигаемся, Пер.
— Дело не ждет.
А план? О, клянусь бородой пророка, что за план!
Вдоль Иорданского рифта и Мертвого моря лежали большие полосы неиспользуемой земли, на которой никогда ничего не выращивали из-за недостатка влаги и почвенных условий, находившихся ниже уровня рентабельности. Обширный участок предназначили стать опытной фермой, орошаемой прямо из реки. Будут проведены исследования — какие культуры здесь перспективны, как улучшить существующие.
Для овец и крупного скота пастбища будут засеяны семенами устойчивых, испытанных в пустыне трав. Будут посажены рощи самых устойчивых сортов оливок, апельсинов, бананов, фиников, поля хлопка, арахиса, сортов пустынной пшеницы, хорошо приспособленных к аридной почве.
Теплицы, покрывающие многие акры площадей, будут использоваться для выращивания овощей, а опытная ферма станет подбирать и вводить в оборот сорта для низкоурожайных почв.
Сельскохозяйственная часть Иерихонского проекта будет включать двадцать тысяч дунамов, в ней будут заняты тысяча человек, а во время сбора урожая — вдвое больше.
Затем: использование Мертвого моря, богатого, как известно, поташом и другими минеральными солями. Тысячелетиями река Иордан текла в море; но само море не имеет стока и служит природным улавливающим бассейном. Евреи уже разрабатывают его на своей стороне с юга. Было намечено строительство добывающего предприятия вблизи Кумрана, где будет занято для начала триста работников.
Третья фаза плана касалась промышленности и требовала создания амбициозного фабричного комплекса. Продукты из фермы будет обрабатываться, расфасовываться, консервироваться. Минеральные соли Мертвого моря — очищаться и экспортироваться через единственный иорданский порт Акаба. Значит, нужно построить новую магистральную дорогу, а также вспомогательные дороги.
В пределах возможностей беженцев будет создана легкая промышленность и училище для мальчиков для обучения необходимым профессиям. Небольшие фабрички будут выпускать коврики, строительные инструменты, ткани и одежду, утварь, строительные материалы. В каменоломне будут производить строительные блоки, в карьерах — добывать песок и гравий для стекольной фабрики.
Когда эксперты приблизились к завершению своих толстых книг с данными и проектировками, хаджи Ибрагиму предстояло пропагандировать Иерихонский проект среди наших людей. Я ходил с ним с митинга на митинг, наблюдая, как он превозносит замысел.
— Мы побьем евреев их собственной картой! — бахвалился он. — Мы превратим Акбат-Джабар из места отчаяния в гордый, сам себя содержащий город. Наши семьи будут работать и зарабатывать деньги. Это для нас великая возможность избавиться от лохмотьев и построить хорошие дома. Мы слишком долго жили в полосатых пижамах.
Не думайте, что хаджи глуп. Даже когда он так настойчиво агитировал, я знал, что реки сомнений переполняли в нем свои берега. Не слишком ли долго были наши люди без работы и надежды? Не удовольствуются ли они продолжением подачек милосердия со всего мира? Ответят ли они на призыв?
О Аллах, о горечь разочарования!
Началось, когда ЮНРВА объявило о найме нескольких сотен строителей. Только треть вакансий была заполнена обитателями Акбат-Джабара.
Несмотря на то, что отец и подталкивал, и угрожал, и откровенно упрашивал, в конце концов пришлось обратиться к внешним подрядчикам и ввезти рабочую силу. То же самое произошло, когда открылись рабочие места на строительстве дороги и на ферме.
Прием в школы едва заполнил половину классных парт, большинство принятых посещали школу нерегулярно, от случая к случаю.
В дело вмешалась племенная жадность, и грандиозный замысел умирал, не родившись. Всякий, кто имел отношение к власти в клане, выдвигал претензии на должность по надзору или в начальстве и приводил с собой целое окружение своих людей. Драка за места была по-настоящему дракой за власть. Бесконечная торговля вела лишь к бесконечной торговле. На собраниях по планированию размахивали кулаками и хватались за оружие. Потерпевшие поражение мрачнели. Победители расширяли свою власть по принципу: работу одного человека выполнять впятером из его собственной семьи.
Когда начали прибывать строительные материалы, возникло безудержное воровство. Темп строительства был почти нулевым. Не хватало рабочей силы, компетентного руководства, организации. Путаница и застой окружили программу.
В нашем мире, когда пять человек выполняют работу одного, четверо находят удовлетворение в том, чтобы мешать работе. Жестокие игры разыгрывали те, кто распоряжался резиновыми печатями. Всякого рода разрешения и инспекции без конца задерживались. Люди без всякого опыта становились участниками фарса, пытаясь разобраться в сложных сооружениях. Чтобы раздобыть мешок гвоздей, приходилось тратить неделю.
Вмешались банды федаинов. Они устраивали кражи материалов, а потом ввели службу безопасности для предотвращения дальнейших краж. От отца и других арабских лидеров федаины требовали создания подпольного завода по изготовлению оружия и боеприпасов.
Имамы из мечетей тоже не остались в стороне. Духовенство требовало огромных взяток, угрожая проповедями мешать работам.
Хаос порождал хаос.
В сознание наших людей вдолбили мысль, что ЮНРВА — это их новое правительство, некий отец-волшебник, который и должен о них заботиться. Вместе с тем они не желали никакой ответственности перед ним или улучшения жизни своих семей. ЮНРВА позаботится. Разве они не заслужили этого потерей своей земли?
Хотя именно ЮНРВА обеспечивало сердцебиение жизни, на него без конца жаловались. Разве ЮНРВА не должно быть предано борьбе за возвращение их в свои деревни? Чем тогда ЮНРВА отличается от тех иноземных захватчиков, что принимали решения об их жизнях?