До сих пор Ибрагим лишь едва упоминал своих прежних деревенских из Табы или пытался завязать контакты с ними. О да, он часто говорил о своем желании вернуться, но редко — о людях по именам. Почему-то мне казалось, что он чувствует себя виноватым, что откололся от них, хотя, Аллах свидетель, в этом не было его вины.
— Пастух не теряет своего стада ни по одной причине, — вот все, что он говорил на эту тему.
Наш отличный новый дом означал, что Ибрагим остепеняется и примиряется с изгнанием. Но Таба никуда не девалась, и чем больше он остепенялся, тем больше беспокоился о своих старых друзьях. В конце концов он попросил меня разыскать их.
Благодаря своему положению он имел возможность через ЮНРВА послать письма для наведения справок о том, где они находятся. Кроме того, у Ибрагима были две замужние дочери, мои сестры, бежавшие вместе со своими семьями. Годами мы ничего о них не знали. О них я тоже написал запросы.
Прошло несколько месяцев, прежде чем мы получили ответы. Наши деревенские все еще были более или менее целы и жили в лагере возле Бейрута под названием Шатилла. Сестры тоже были в Ливане, в лагере Тель-Затар недалеко от Шатиллы.
Получив их письма, мы на какое-то время впали в ностальгию. Женщины упрашивали меня читать им эти письма по два-три раза в день и плакали. Мы узнали, кто женился, у кого появились дети, где кто работал, кто стал у них временным мухтаром. Они были недовольны. Но хотя ливанцы обращались с ними с презрением и жестокостью, все-таки была работа, и Бейрут оказался явно лучше Иерихона.
При следующем обмене письмами они звали отца снова их возглавить. Не Све не хотелось терять отца, но будучи реалистом, он понимал, что переезд в Бейрут все-таки вероятен.
Я ликовал и парил в раю! В Бейруте — знаменитый Американский университет, а в Иордании и Западном Береге ничего такого нет. Стать студентом университета было моей мечтой, которую раньше я не смел и близко подпустить к себе.
Когда мы говорили о переезде, то сначала наши голоса и настроения были тверды. Мы увидим семью и старых друзей! Мы снова будем народом!
Падение было еще более стремительным, чем воспарение. День ото дня желание отца становилось все менее страстным, менее решительным. Переехать нам всем в Бейрут — задача основательная. Ибрагим был теперь в мире с иорданцами. В его нынешнем положении не нужно было много работать, у него были влияние и множество привилегий, условия нашей жизни были вполне приличными.
Зачем ехать в неизвестность? В Шатилле ему пришлось бы долго и упорно бороться, чтобы утвердить себя и обрести такое же положение, как теперь. По правде говоря, отец устал. Бегство в Яффо, потом Кумран, Цюрих, Джамиль, Чарльз Маан, Иерихонский проект, — все это унесло по частичке его души.
Сильный человек, раньше лишь забавлявшийся бахромой фантазии, теперь полностью окунулся в нее. О, я изо всех сил настаивал на Бейруте, но он просто свихнулся на этом и приводил нелепые доводы.
Я продолжал писать письма то тем, то другим деревенским и своим сестрам, но странно — не мог хорошенько припомнить их лица. Даже отцу было бы не под силу восстановить отношения между кланами и семьями Табы.
По прошествии нескольких месяцев Бейрут превратился в мираж.
В те дни, когда у отца происходили личные встречи с Не Све, я переводил для него, чтобы избежать недоразумений. Обычно он ждал меня возле кафе через дорогу от школы. Когда кончались занятия, мы с ним шагали к помещению ЮНРВА. Во время этих прогулок я начал замечать в нем перемены. Он стал очень дипломатичным и практичным, избегал треволнений, проницательно разыгрывая племенную игру. Проницательность заняла место гнева.
Я удивился, увидев его однажды в дверях нашей классной комнаты. Он был явно расстроен, хотя никогда не показывал такого чувства на людях. Он позвал меня кивком головы. Я быстро попросил разрешения уйти и последовал за ним из школы.
На дороге он остановился и схватился за меня. Кажется, я в самом деле заметил страх в его глазах.
— Я получил секретную информацию из Аммана. Через две недели иорданцы прикажут всем ребятам военного возраста зарегистрироваться для призыва в Арабский легион.
— О Боже, — сказал я упавшим голосом.
— С тобой-то все в порядке, — сказал отец, — но они заберут Омара.
Стыдно сознаться, но я скорее почувствовал облегчение за себя, чем огорчение за Омара. После убийства Абдаллы и изгнания Талаля регентское правление его внука, юного короля Хусейна, крепко взялось за дело. Иорданцы снова высунулись со своей навязчивой идеей аннексировать Западный Берег. Одеть палестинских мальчишек в иорданскую военную форму — хорошо продуманный трюк. Это создаст впечатление, что палестинцы верны королю. Больше того, в случае бунтов и волнений палестинцев Арабского легиона используют для грязной работы. Кровь наших собственных людей будет на наших руках, а иорданцы останутся чистыми.
Отец был глубоко потрясен. Почему? Ведь он уже не представлял политической угрозы. Он был в мире с иорданцами. И ему, разумеется, известно, как освободить Омара от военной службы. Его реакция была мне непонятна.
Не Све приветствовал нас в манере, отразившей отцовскую безотлагательность. Я объяснил ему, что отец получил намек от иорданского министра.
— Отец говорит, что нам надо немедленно устроить дорожные документы для Омара, чтобы он уехал в Ливан.
Не Све поморгал, представив себе, через какое болото бюрократии и взяток предстоит перебраться и как поджимает время. Он крепко задумался.
— Самый скорый способ — нанять Омара для работы в ЮНРВА в Бейруте.
— Можно сделать это вовремя?
— Это возможно.
В Иерусалиме — большой комплекс ООН. Там Не Све удалось установить прямой радиоконтакт с ЮНРВА в Бейруте. Система взаимных одолжений заработала. По дороге домой отец выглядел намного спокойнее.
Войдя в дом, я понял, почему отец был на грани паники. Я увидел фотографию Джамиля с вазочкой с цветами и горящими свечами. Рука Джамиля дотянулась до нас из могилы.
Полковник Фарид Зияд — человек терпеливый, и память у него долгая. Ибрагим опасался, что смерть Джамиля не утолила его жажду мщения. Если бы Омара забрали в Легион, один Аллах знает, что могло бы с ним случиться. Потеря двух сыновей — это было бы слишком даже для хаджи Ибрагима.
Нужные бумаги были у нас в руках уже через неделю. Мы спокойно занялись покупкой новой одежды и обуви, раздобыли достаточно американских долларов и придумали наиболее безопасный путь до Бейрута. А потом один из нашего клана заберет Омара и доставит его в лагерь Шатилла.
Не успели моргнуть глазом, как Омар уехал в Ливан.
С Омаром было примерно то же, что с Джамилем. Всю жизнь семья едва замечала его. Само собой разумелось, что он славный, простой, трудолюбивый и без особых качеств. И все же за его отъездом последовали такие плач и причитания, как будто мы теряли чуть ли не сына Мохаммеда. Перед его отъездом наш приятель, фотограф Вадди, сделал его снимок. Когда он уехал, фотографию поместили рядом с портретом Джамиля.
Но по-настоящему не потеря Омара так подорвала отца. Это была утрата им способности защитить свою семью. И кроме того, растущие потери семьи.
Один раз мы уже переменились — от простых крестьян, живущих в одном и том же круге от сева до уборки урожая, до людей, лишенных всего в своей собственной стране. Теперь мы снова стали меняться. При первой возможности сыновья оставляли лагеря. Мы начали превращаться в скитальцев по миру.
Отъезд Омара стал тяжелым ударом для Ибрагима. Самое главное для человека вроде хаджи — это держать свою судьбу в собственных руках. Большей частью Ибрагиму это удавалось, даже и при больших напастях. Но на долю отца пришлись такие потери, которые едва ли может вынести гордый человек. Он потерял свою деревню и свой клан. А теперь случились самые тяжелые поражения — потери одного сына за другим. И он ничего не мог с этим поделать, это было не в его силах.
Для меня же это был один из самых сокрушительных моментов моей жизни. Я понял, что я — это все, что на самом деле осталось у отца. Он зависел от меня, все больше и больше опирался на меня. Он обращался со мной как с мужчиной, подчас как с равным ему.
Всякий раз, когда я думал о собственном отъезде, это кончалось ужасным унынием. Как уехать, пока здесь остаются отец и семья? Как бы я мог жить, зная, что я предатель своего отца?
Ибрагим снова и снова повторял, что семя клана Сукори выживет благодаря мне. И это было то самое, чего я так желал и за что боролся. И я никогда не смогу получить его благословение на отъезд. Все мои мечтания, даже смутные и нереальные, прекратились.
Хаджи Ибрагим медленно менял свои взгляды. Впервые он подхватил тему «сионисты — причина всех наших бед». Не будучи больше в состоянии противостоять порокам нашего общества и его руководителей, он принял удобное объяснение: враги — по ту сторону границы.
Восстание офицеров в Египте сместило упадочного монарха. Была провозглашена Египетская республика. Движущей силой переворота был офицер по имени Гамаль Аб-дель Насер. Он участвовал в войне против евреев и перенес унижение плена. Его ненависть к Израилю была самой сильной в арабском мире, и это много о чем говорило. Он раздувал пламя арабского национализма. Он соберет нас под своим знаменем.
Арабское радио постоянно боролось за умы беженцев Западного Берега. Насер ворвался в их воображение. Он освободит их. Он вернет их к своим домам.
Мало-помалу слова Насера проникали в сознание моего отца и начинали затуманивать его некогда могучую способность рассуждать.
Глава седьмая
1955 год
По радио ЮНРВА мы получили сообщение, что Омар благополучно добрался до Бейрута, присоединился к нашему клану и получил обещанную работу. Как все уехавшие сыновья, он будет посылать свой заработок домой.
Под конец мы поняли, что Омару, может быть, вовсе и не надо было уезжать. Иорданцы ввели военную регистрацию и составили палестинские подразделения Арабского легиона. Но хотя они находились под командованием британских офицеров, эти войска вскоре зарекомендовали себя слабой дисциплиной, массовым дезертирством и доставляли лишь одно беспокойство. Они отказывались усмирять волнения беженцев и отнюдь не выказывали преданности иорданскому королю. И вскоре англичане признали, что боевая их ценность равна нулю.