а курда. Если бы он не встал, возможно, все обошлось бы одними криками. Но погибнуть сидя – это было бы слишко для воина. Курд расценил это как вызов.
– Ты посмотри на него, он еще насмехается надо мной, – взревел курд и замахнулся копьем.
Последнее, что услышал Джалал ад-Дин, перед тем, как страшная боль разорвала его сердце, был плач девочки.
Спустя месяц один из курдов пришел на городской рынок в одежде султана. Его увидел кто-то из приближенных хорезмшаха и сказал об этом правителю Маййафарикина. Курда схватили и допросили. Правитель послал своих людей в ту местность, в село Айн-Дар, и они собрали вещи султана: его коня, седло, и его знаменитый меч. Когда все это было доставлено во дворец, то приближенные хорезмшаха, находившиеся при дворе правителя, среди которых был Утур-хан, амир-ахур[158] Талсаб и другие, засвидетельствовали, что эти вещи султана. Тогда правитель приказал перевезти останки султана и похоронить со всеми почестями. После этого по приказу Малика Музаффара все мужское население того селения было перебито, а само село сожжено.
Когда Малику Ашрафу, правителю Сирии, радостно сообщили весть о гибели Джалал ад-Дин, он заметил:
– Вы поздравляете меня с его смертью? Но мы будем пожинать последствия этого, ибо, клянусь Аллахом, его гибель означает вторжение татар в земли ислама. Теперь нет подобного хорезмшаху, который был стеной между нами и Гогом и Магогом. [159]
Табриз.
Прибыв в Табриз, Али, из предосторожности первым делом отправился в ближайший зийарат[160]. Молла, выслушав приветствие и просьбу предоставить убежище, спросил:
– Что ты натворил и от кого скрываешься?
– Ничего особенного, – ответил Али, – мой начальник впал в немилость вазиру хорезмшаха, ну и я попал под раздачу. Начальник бежал в Мекку, а я здесь скрываюсь.
– Кто же твой начальник, сынок?
– Шамс ад-Дин Туграи.
– Да ты, парень живешь вчерашним днем, – воскликнул молла, – тебе незачем скрываться. Сахиб дивана давно возвратился и продолжает управлять городом, и мы им премного довольны. Правда, старик сильно сдал. Так что ты смело, можешь идти к нему. А у хорезмийцев, напротив, дела нехороши.
Оставив святилище, Али зашел в лавку купил новую одежду и отправился в баню, где отдался во власть терщика, который около получаса вволю измывался над ним, извлекая треск из костей, немилосердно растирал рукавицей так, что Али казалось, что он вот, вот, лишится кожи.
– Нельзя ли полегче? – спросил Али.
– Нет, – категорически ответил банщик, затем намылил небольшой полотняный мешочек, стал извлекать из него огромные шапки мыльной пены, которой покрыл все горящее тело Али.
Потом, когда Али сидел закутанный в простыню и пил принесенный шербет, он расспросил своего мучителя о том, что происходит в городе и каково положение Шамс ад Дина.
Терщик был немногословен и на вопросы отвечал нехотя.
– Он по-прежнему вазир, ему даже возвратили все недвижимое имущество. Что касаемо движимого, то оно давно разграблено.
– Ну, это не беда, – философски заметил Али. – Главное, жив и на своем месте.
– Это верно, а место такое, что долго горевать не придется. Люди ему сами деньги несут. А те, кто сам не принесет, того заставят. После его возвращения горожан таким налогом обложили, что вздохнуть нельзя.
– Может, это не он? – предположил Али.
– Не он, а кто же?
– Хорезмийцы.
– А мне все едино, кто, главное, что налоги подняли.
– А что в городе происходит? Власть хорезмшаха, говорят, пошатнулась.
– А ты, что с луны свалился? Тут люди уже этих проклятых хорезмийцев на улицах вылавливают. А Шамс ад-Дин, между прочим, за них заступается. Тут недавно убили одного из их гарнизона, самого главного мучителя. Так раис сам вышел к народу и приказал казнить зачинщика. И это несмотря на то Баха Йарбек, который замещал Шамс ад-Дина во время его опалы, согласился с мнением людей. Двум зачинщикам отрубили головы и бросили их на улице. И Шамс ад-Дин сказал, что так будет с каждым, кто восстает против султана. Хотя власть хорезмийцев подходит к концу. В других городах их кровь льется рекой, люди теперь сами их грабят, деньги тащат мешками и сумками.
– Ну, ничего, не расстраивайся, – утешил его Али. – Такие деньги счастья не приносят.
Он оделся в новое платье и отправился в диван.
У дверей стояло двое вооруженных чаушей. Али попросил доложить о своем прибытии на службу. Вскоре вышел хаджиб и пригласил следовать за собой. Поднимаясь по лестнице, хаджиб сказал:
– Там сейчас идет заседание дивана, тихо войди и сядь где-нибудь, не привлекая внимания.
– Может, я подожду? – предложил Али.
– Вазир сказал, чтобы я привел тебя на заседание немедленно.
Не привлечь внимания не удалось. На скрип двери обернулись все присутствующие на совещании. Али поклонился и тут же сел в сторонке, скрестив ноги, опустив глаза долу.
– Это мой секретарь, – произнес Шамс ад-Дин, – продолжайте, господа.
Али отметил, что он заметно постарел за то время, что они не виделись. Докладчик бросил недовольнвй взгляд на Али и продолжил.
– Мы уважаем тебя, вазир, и до последнего дня выполняли твои приказы, но жители не хотят больше подчиняться хорезмийцам. Ты же продолжаешь служить Джалал ад-Дину, и это огорчает их, потому что они любят тебя. Все кончено с ним, вазир. Татары на подступах к Табризу. Их владыка предложил подчиниться и сдать город без боя. В этом случае он пощадит нас. Только обложит данью. Она невелика, всего десять процентов от поступлений в городскую казну, это меньше, чем брали хорезмийцы. Жители самовольно отправились к татарам, отнесли деньги, подарки и вино. Татарский эмир принял их благосклонно, но потребовал, чтобы к нему явились отцы города. И главное, он требует, чтобы во главе делегации был ты. И мы просим, чтобы ты пошел с нами.
После короткой паузы Шамс ад-Дин ответил.
– Этого не будет. Вы поступайте, как считаете нужным, но я с вами не пойду.
– А если он спросит, почему ты не явился, что нам сказать?
– Скажите, что Шамс ад-Дин Туграи человек не от мира сего, давно уже не у дел, и не имеет никакого отношения к владыкам. Скажите, что главные вы. И давайте закончим на этом.
Люди поднялись с ковра, стали выходить, негромко переговариваясь друг с другом. Шамс ад-Дин посмотрел на Али. Тот вскочил на ноги и склонил голову в приветствии.
– Как я рад тебя видеть, Али. Живым, невредимым. Словно свету прибавилось в моих глазах. Где ты был, почему так долго отсутствовал?
– Долго рассказывать, вазир, но я тоже очень рад видеть вас. Я поздно узнал о том, что вы в Табризе, иначе давно был бы здесь. А что происходит?
– Ничего хорошего, опять власть меняется. Со дня на день татары осадят город, и противостоять этому, у меня нет ни сил, ни здоровья. Да и люди утратили боевой пыл. Хорезмийский гарнизон сам нуждается в защите, ополчения нет. Почему Азербайджану всегда не везет с властью?
– Я к вашим услугам, вазир, распоряжайтесь мной. Если я могу чем-то помочь…
– Увы, мой друг, в этой ситуации уже ничего нельзя сделать. Жители Мараги, захваченной монголами, перебиты. Народ совершенно обезумел. Они хотели убить всех хорезмийцев, оставленных в Табризе султаном, чтобы ублаготворить татар и отвести от себя их гнев и злобу. С этим даже согласился Баха Йарбек, которого султан назначил вазиром в мое отсутствие. Если бы не я, то эта мерзость произошла бы. Помоги мне встать.
Али приблизился, помог вазиру подняться.
– Ноги совсем не слушаются, – пожаловался Туграи. – В голове стучит, сердце колотится. Никогда не думал, что в 60 лет стану такой развалиной. Беспокойство, в котором я живу все последнее время, разрушило мое здоровье совершенно. Но ты не представляешь, до чего я рад тебя видеть. Ты знаешь, Али, есть люди, которые всегда появляются в трудную минуту. А есть люди, на помощь которых ты рассчитываешь, но их никогда не оказывается в нужный момент. И самое интересное, что ни первые, ни вторые не поступают так намеренно – это происходит помимо их воли. Это, видимо, зависит от их предназначения в этой жизни. Знаешь, к какой категории я тебя отношу?
– Догадываюсь.
– Молодец, всегда был сметлив, я всегда ценил в тебе это. Ты голоден?
– Я приехал утром и сразу к вам, только в баню успел заскочить. Не ел ничего.
– В баню? – удивился Туграи. – То-то я смотрю, ты весь сияешь. А что это ты предпочел внешний вид желудку?
– Да так, – неопределенно ответил Али.
– Вообще-то выглядишь неплохо, только похудел и этого, кажется, не было.
Шамс ад-Дин указал на лоб Али, на котором красовался шрам, полученный в сражении у Табриза.
– Откуда это?
– Я, раис, участвовал в восстании Беклика и Сункурджаа.
– Вот как? – удивился Туграи. – Никогда бы не подумал. Ты открываешься мне все новыми сторонами характера. Как тебе удалось спастись? Их распяли на базар-мейданы[161], тебе известно об этом?
– Да, я был ранен, меня подобрали крестьяне и выходили.
– А я уже считал, что тебя нет в живых. Немудрено, прошло немало времени с тех пор, как мы вернулись из Мекки. А тебя все нет.
– Эй, кто-нибудь? – крикнул Туграи.
В комнату вошел слуга.
– Обед готов?
– Да, господин.
В соседней комнате, окно которой выходило на реку Мейдан-чай, был накрыт низенький столик. В середине стояло большое серебряное блюдо, наполненное кебабом, усыпанным тонко нарезанным луком и зеленью, и несколько маленьких тарелок с разнообразными закусками, с сыром, тушеными баклажанами и стопка хлебных лепешек.
– Хочешь выпить? – спросил Шамс ад-Дин.
– Вообще-то я не пью, – осторожно сказал Али, не желая производить на вазира превратного впечатления.