– Я тоже не пью, – сказал Шамс ад-Дин, – особенно с тех пор, как посетил Мекку и стал носить титул хаджи. К тому же мне скоро предстоит встреча с Господом.
– Вам еще рано об этом думать.
– В самый раз. И в связи с этим у меня есть к тебе серьезный разговор, боюсь, что без вина не обойтись, так что я прикажу подать. А там будет видно.
«Начало интригующее» – подумал Али и, не удержавшись, задал вопрос:
– Как здоровье вашей дочери?
– А где ты остановился? – словно не слыша, спросил вазир.
– В караван-сарае Сеид Хусейна.
– И как, комната хорошая?
– Да, на втором этаже, выходит прямо на бассейн.
– Зачем тратить деньги, можешь жить здесь, я отведу тебе комнату.
– Ничего, у меня есть деньги.
– Хорошо, когда есть деньги, а у меня денег нет, от былого богатства ничего не осталось. Шараф ал-Мулк разорил меня. Чем ты собираешься заняться, каковы твои планы?
– Хочу поступить к вам на службу, – ответил Али.
В ответе заключался вопрос, но Туграи предложил Али попробовать тушеных баклажанов, таким образом, пропустив мимо ушей второй важный для собеседника вопрос. У Али стало портиться настроение. До еды не дотронулся, несмотря на то, что он ничего не ел с утра.
– Здорова ли ваша дочь? – набравшись смелости, вновь спросил он.
– Хвала Аллаху, здорова, – после долгой паузы ответил Шамс ад-Дин, и неожиданно спросил, – ты лучше скажи, сукин сын, что ты с ней сделал.
– Я, ничего, – похолодев от страха, пролепетал Али. – А что случилось?
– А то, что я не могу ее выдать замуж. Она отвергает одну партию за другой.
Туграи пристально посмотрел на Али.
– Клянусь вам, я даже пальцем до нее не дотрагивался, – сказал Али. Его лицо заливала краска.
– А что же ты тогда краснеешь?
– От смущения. Но я говорю правду, клянусь Аллахом.
– Будем откровенны, – заговорил Шамс ад-Дин. – Во-первых – твои геройства произвели на нее такое впечатление, что она влюбилась в тебя. Что ты улыбаешься?
– Нет, ничего, извините.
– Во-вторых – ты ей не ровня и ты не можешь быть ее мужем.
Улыбка сползла с лица Али.
– В-третьих, мне недолго осталось, я умру со дня на день. Меня держит только то, что моя дочь не устроена. Когда я увидел тебя на пороге сегодня, я понял, что это знак свыше. Я не вижу вокруг ни одного человека, на попечение которого я мог бы ее оставить. Ты же проявил себя мужчиной, достойным, порядочным и надежным. Так что я готов нарушить традиции. Тем более, что смерть уравнивает всех людей. А мне осталось недолго. Поэтому, Али, если ты согласишься взять мою дочь в жены, я готов презреть устои. Каков будет твой ответ?
– Я даже не смел надеяться на ваше согласие, – сказал растроганный Али. – Я люблю ее и клянусь вам, что ни вы, ни она никогда не пожалеете об этом.
– Интересно, не смел надеяться, так зачем же ты приехал?
– Я думал украсть ее, если она, конечно, согласится.
– Этого я и боялся, – мрачно сказал вазир. – Значит, у меня действительно не было выбора. Раз ты появился, значит, это судьба. Бери ее, и будьте счастливы. А я спокойно умру, зная, что она в надежных руках. Вообще-то я когда-то думал отдать ее за своего племянника Низам ад-Дина, бедняга погиб. Так ты согласен?
– Да, конечно! – горячо сказал Али. – Только…
– Что только? Может быть, у тебя еще и условия есть? – иронически сказал Шамс ад-Дин. – На приданое не надейся, из приданого только разграбленный дом, денег нет, на это не рассчитывай. Ты породнишься с самим Туграи. Разве тебе этого мало? Это положение заменит всякое приданое.
– Да нет, мне приданое вообще не нужно, – сказал Али. – Я хотел сказать, что вам не нужно нарушать традиции и устои. Ведь я не простолюдин…
– Да, да, – прервал его вазир, – я понимаю тебя, ты образованный человек, хафиз, факих, но тем не менее… Не обижайся.
– Дело в том, что я малик, – заявил Али.
– Что? Малик? – опешил вазир. – Ты шутишь?
– Нет.
– И у тебя есть доказательства?
– Али полез во внутренний карман и вытащил маншур о присвоении ему титула малика. Туграи долго и внимательно изучал бумагу, затем вслух прочитал.
– Али Мухаммад ал-Байлакани. Как это могло случиться? Разве ты был близок с султаном? – спросил потрясенный Туграи.
– Нет, мы познакомились случайно, на охоте.
– На охоте? – повторил вазир. – Али, ты не перестаешь удивлять меня.
– Да, а потом я пришел к нему просителем за вас. Я не знал, что он уже простил вас и вернул в Табриз. Мы сидели с ним, пили вино. Он пожаловал мне титул малика.
– Что было дальше?
– Под утро я отправился спать, а на рассвете на лагерь напали татары. Мне удалось скрыться в темноте и общей неразберихе.
– А султан?
– Его увезли слуги, он еле на ногах стоял.
– Почему? Он был болен?
– Он был пьян.
– Вот как.
Туграи задумался, затем позвал слугу и велел принести вина.
– Что же, получается, теперь моя дочь тебе не ровня, – озабоченно произнес вазир. – Но имей в виду, ты обязан на ней жениться, после того как вскружил девчонке голову. Так ты берешь мою дочь в жены?
– С радостью, – воскликнул Али, – ведь это же все предрассудки.
– Верно, – легко согласился Шамс ад-Дин, – я тоже так думаю. Главное, чтобы человек был хороший.
Вошел слуга, неся кувшин и чаши.
– Придется выпить, – сказал Туграи, собственноручно разливая вино по чашам. – Я думаю, что там наверху простят мне эту слабость. Ведь не каждый день дочь выдаешь замуж за принца. Как хорошо выпить после долгого перерыва, да с легким сердцем, – сказал Шамс ад-Дин, поднимая чашу.
Тем не менее, он пить не стал, лишь пригубил и отставил чашу.
– У меня словно камень с души свалился. Да будет счастлив и прочен ваш союз.
Али выпил и сразу же опьянел, поскольку вино было хорошее, забористое, как сказал бы Егорка, а пил он на голодный желудок. Ему было так радостно, что хотелось кричать. И не делал он этого только потому, что боялся испугать своего будущего тестя.
– К моему великому сожалению, – сказал вазир, – мы не можем сейчас предаться веселью и радости. Нет времени. Сейчас позовем Йасмин и пригласим моллу, чтобы составить кэбин – брачный договор. Свадьбу придется отложить до лучших времен.
– А Йасмин разве здесь, не дома? – спросил Али.
От мысли, что сейчас он увидит возлюбленную, у него так заколотилось сердце, что он даже приложил к нему руку, чтобы унять стук.
– Дома идет нескончаемый ремонт, – сказал вазир, – поэтому и денег нет. Все, что зарабатываю, уходит на стройматериалы и оплату рабочих. Из-за непрекращающихся войн цены подскочили до небес. Мы живем здесь, причем, очень скромно. Будь проклят Шараф ал-Мулк… Итак, мой дорогой зять, сейчас мы заключим кэбин. И вы немедленно покинете Табриз. Что скажешь?
– Я поступлю, как вы пожелаете, – сказал Али.
– Хорошо, – молвил вазир и постучал лезвием маленького кинжала, которым он разрезал кебаб, по краю серебряного кубка.
В комнату заглянул слуга.
– Передай моей дочери, что я хочу ее видеть, – приказал Туграи.
Али весь подобрался, перестал есть и отставил в сторону свой кубок.
– Я смотрю, ты ее побаиваешься, – улыбнулся вазир.
– Есть немного, – сказал Али.
– Не бойся, она хорошая.
– Я не боюсь, волнуюсь просто. Вдруг она мне откажет, – ответил Али.
Йасмин вошла со словами.
– Здравствуй, отец, ты звал меня?
Лицо ее было закрыто, но от звуков ее голоса у Али перехватило дыхание. Его девушка, словно не замечала. Он почувствовал неприятную тяжесть на сердце. Шамс ад-Дин лукаво улыбнулся и сказал:
– У нас гость, Йасмин, почему ты не здороваешься с ним?
– Здравствуйте, – холодно сказала Йасмин, повернув голову в сторону Али.
– Это Али, – недоуменно сказал Шамс ад-Дин, – ты что, не узнала его?
– Действительно, это он, не узнала. Как поживаешь, Али?
– Спасибо, хорошо, – ответил Али.
– Рада за тебя.
– Кхм, – произнес вазир, – ну хорошо, перейдем к делу. Этот благородный господин, его сиятельство Али, оказал нам честь и посватался к тебе. Прежде чем дать ему ответ, я хочу получить твое согласие.
– Оказал нам честь? Что с тобой, отец? Я не сомневаюсь в благородстве твоего секретаря. Но с каких пор он стал называться господином и сиятельством?
– Его положение обязывает, чтобы к нему обращались подобающим образом.
– И какое же у него положение? – насмешливо спросила Йасмин.
– Али Мухаммад Байлакани – малик, иктадар Байлакана.
– Надо же, как долго он скрывал это.
– Он вовсе не скрывал это, титул пожаловал ему хорезмшах.
– То есть наш враг, которому мы обязаны нашими несчастьями.
– Султан, был введен в заблуждение, но он раскаялся, – возразил Шамс ад-Дин. – Однако наш разговор повернул не в то русло. Ответь, согласна ли ты, стать женой принца Али?
– Нет, – отрезала Йасмин.
– Нет? – удивился Шамс ад-Дин.
Али повторил это слово про себя.
– Я могу уйти? – спросил Йасмин.
Шамс ад-Дин развел руками и сказал:
– Ну что ж, иди.
Йасмин вышла из комнаты.
– Что с ней случилось, не понимаю, – сказал вазир. – Она все время твердила, что выйдет замуж только за тебя. А я ее все время отговаривал, извини.
– Ничего, – сказал Али. – Мне кажется, что я чем-то обидел вашу дочь, хотя понятия не имею, чем. Можно я поговорю с ней наедине, я прошу извинить меня за эту просьбу. Девушка не должна оставаться наедине с мужчиной до брака.
– Иди, – сказал Шамс ад-Дин. – Ты был с ней наедине гораздо больше времени, чем это дозволено шариатом. Откровенно говоря, этим ты настолько скомпрометировал мою дочь, что вряд ли кто, узнай он об этом, возьмет ее после этого в жены. Наш благословенный пророк едва не развелся с любимой женой, когда она, отстав от каравана, осталась наедине с мужчиной.
– Я помню, – сказал Али, – мы разбирали это случай в медресе. Пророка, вернее, его жену спасло откровение Аллаха, в котором было сказано, что человек, обвиняющий женщину в прелюбодеянии, должен предоставить четырех свидетелей. С тех пор на протяжении пятисот лет ни одни случай прелюбодеяния не был доказан. Но пророк компенсировал эту неувязку легкостью развода.