После этого башмачник вскочил на ноги и сказал:
– К твоим услугам, позволь мне только запереть лавку.
Башмачник взял иголку, нитки и прочие принадлежности для шитья, запер лавку. Марджана завязала ему глаза и, нарочно путая, отвела к дому.
Когда Мустафа оказался в помещении, где лежал четвертованный Касым, он испугался так, что у него затряслись поджилки. Марджана успокоила его, говоря:
– Не бойся, Мустафа, от тебя требуется только собрать его члены и сшить, что бы мы могли похоронить его, – и дала ему еще один динар.
Мустафа взял динар и приступил к работе, рассуждая следующим образом: «Я не знаю, где я нахожусь и каковы намеренья этих людей. Если я буду им прекословить, они обязательно причинят мне вред, во всяком случае, кровь этого человека лежит не на мне, и в сшивании тела человека нет ничего запретного.
Али замолчал и после долгой паузы, на чей-то вопрос: «Что было дальше?», обронил:
– Короче говоря, сшил он его, ну и все.
– Чего, все?
– Да надоело мне рассказывать, устал. И горло у меня пересохло.
– Так ты выпей еще, вина-то у нас много.
– Вы пьете и едите, а я пью и рассказываю, у меня с пьяну голова кружится, а живот от голода сводит. Не буду рассказывать, хоть пытайте, мне не привыкать.
– Ну, ты не горячись, – сказал Хасан, – поешь. Налейте ему вина и кебаба положите, хлеба. Пусть поест, нам торопиться некуда.
Перед Али поставили золотое блюдо с кебабом, рисом и хлебом. Он вздохнул и принялся за еду.
– Разве можно так сказки рассказывать? – недовольно сказал разбойник по имени Ахмед, – прямо издевается над нами. Ничего, когда закончишь, я тебе другую сказку расскажу.
Хасан сделал ему знак, чтобы тот умолк. Некоторое время он наблюдал за Али, который всецело был увлечен едой.
– Я вижу, ты человек образованный, – заговорил он. Жаль будет мне с тобой расставаться.
– Что ты имеешь в виду под словом расставаться? – спросил Али. – Убийство?
Хасан замялся. Прямой вопрос, как это бывает, вдруг поставил его в тупик.
– Ну, можно и так сказать, – ответил он, наконец. – Но я бы предпочел слово казнь. Да, иногда приходится и казнить.
– А ты миловать не пробовал?
– Не приходилось.
– А ты попробуй, довольно приятная вещь.
– А ты почем знаешь?
– Я в суде работал и всегда делал все возможное, чтобы смягчить приговор. А если тебе я по душе, то ты отпусти меня.
– Нет, не могу, ты знаешь тайну пещеры. Ты должен умереть, да и людей своих я из-за тебя потерял.
– Я здесь ни при чем, мы уже обсудили это. А может быть, ты возьмешь меня в свой отряд? Тебе сейчас люди нужны.
– Не возьму.
– Почему? Не по Сеньке шапка?
– Какой Сеньке? – удивился Хасан.
– Никакой, это пословица русская.
– Не возьму, потому что ты в отряд хочешь, чтобы жизнь свою спасти.
– Верно, я и не скрываю этого.
– Ты ешь поскорее, люди уже истомились, ждут продолжения сказки.
Али пожал плечами, отрезал кусок сыра и взялся за кубок с вином.
– Все-таки мне интересно, – вдруг заговорил Хасан, – ты эту свою сказку на ходу сочиняешь, глядя на нас?
– Нет, конечно.
– А почему предводителя зовут Хасан, так же, как и меня. Героя зовут Али, как тебя, и пещера, и сокровища.
– Вообще-то героя зовут Али-Баба.
– Это ничего не меняет, если бы ты не лазил по чужим пещерам, то настало бы время, когда и к тебе обращались так [171].
– Клянусь, это все совпадение.
– Не слишком ли много совпадений?
Али развел руками.
– Поскольку ты все равно умрешь, я тебе открою еще одну тайну, – заявил главарь.
– Не надо, – попросил Али.
– Почему? – удивился Хасан.
– Чем больше я знаю твоих тайн, тем меньше у меня шансов остаться в живых.
– У тебя нет никаких шансов, – отрезал Хасан, – одной тайной больше, одной меньше, твою участь это уже не изменит.
Али махнул рукой, – давай уже, добивай.
– Ты вот говоришь, – разбойники, да разбойники, мы никакие не разбойники. Я мамлюк атабека Узбека. Эти деньги – казна его личная. Когда- то его казну отнял хорезмшах. После этого он устроил здесь хранилище, предвидя нынешние дни, свои деньги спрятал здесь. Это мой отряд, и нам поручена сохранность его казны.
– Атабек умер, – сказал Али.
– У него есть сын.
– Хамуш был при дворе Джалал ад-Дина, а потом уехал к исмаилитам и кажется, то же умер.
– У него есть внук.
– Он содержится в заточении.
– Это ничего не меняет, мы будем сторожить казну, пока не явится законный наследник.
– Похвально, подобную преданность редко встретишь нынче.
– Мы получаем хорошее жалованье.
– Кто же вам платит?
– Берем из этих денег.
– Меня в этой новости интересует один аспект, это как-то может изменить мою участь?
– Нет, в отношении тебя это дела не меняет.
Али пожал плечами.
– Тогда не понимаю, зачем ты это мне рассказал.
– Да потому что обидно, разбойники, да разбойники. Может, это повлияет на твой рассказ. Ты же на ходу все сочиняешь.
Али вздохнул, но спорить не стал. Он осушил свой кубок до дна и продолжал.
… Итак, после того как тело было сшито, Марджана, завязала глаза башмачнику и отвела его домой. Затем она позвала Али-Бабу, рассказала о сделанном, и предложила объявить о смерти Касыма.
Тут же женщины подняли плач и крик и стали причитать. По городу пошла весть о смерти Касыма. Его отнесли на кладбище, вырыли могилу и похоронили со всеми почестями. Таким образом, тайна его смерти осталась сокрыта. Через положенный срок Али-Баба женился на вдове Касыма и переехал к ней со своей первой женой и стал жить с двумя женами и богатством.
– И хорошенькой абиссинкой, – заметил кто-то, внимательно следящий за сюжетом, – Марджана то же ему досталась.
– Да, – согласился Али, – красавица Марджана тоже ему досталась.
– Эх, чтобы я так жил, – завистливо сказал разбойник.
– Что же касается разбойников, – не вас, – уточнил Али, обращаясь к Хасану – их.
Они вернулись в пещеру, не обнаружили труп Касыма и догадались, что у убитого был сообщник, пришли в ярость. Один из них по имени Ахмед, переоделся купцом и направился в город. Он вошел в него ранним утром, когда большинство горожан еще спали, прошелся по улицам, и оказался на базарной площади, где была открыты только одна лавка. Это была мастерская башмачника Мустафы, который из-за преклонного возраста имел привычку вставать раньше других. Вор вежливо поздоровался с ним и удивился тому, что тот рано открыл лавку.
– О, сын мой, – ответил Мустафа, – усердие поутру лучше, чем сон. Таков мой обычай.
– Однако, шейх, – сказал Ахмед, – меня берет удивление, как ты можешь шить в такой ранний час, когда мало света? В твоем преклонном возрасте глаза уже не те.
– Видно, ты чужеземец, – сердито воскликнул Мустафа, – иначе не говорил бы таких слов. У меня такое острое зрение, что недавно какие-то люди взяли меня зашить мертвеца в комнате, где было мало света, и я его зашил.
Как только разбойник услышал эти слова, он понял, что достиг цели, и он сказал, желая раззадорить башмачника:
– Ты ошибаешься, шейх, наверно, ты зашил только саван, я никогда не слыхал, чтобы зашивали мертвецов.
– Я сказал правду, – ответил Мустафа, – но мне ясно, что ты явился сюда, чтобы выведать чужие тайны, лучше уходи и расставляй свои сети кому-нибудь другому. Может быть, ты найдешь говоруна, который много болтает, а меня называют молчальником. Я не стану больше говорить с тобой.
Ахмед сказал:
– О, шейх, мне не нужны чужие тайны, я только хочу, чтобы отвел меня к этому дому. Может быть, это мои родственники, я давно не был в этом городе.
И он вложил динар в руку башмачника. Но тот отказался взять деньги, сказав.
– Меня отвели туда с закрытыми глазами.
– Это ничего. Я дарю тебе этот динар. Но, может, ты вспомнишь дорогу.
– Это возможно, если мне завязать глаза, – сказал башмачник, – поглядывая на динар.
Тогда вор вручил ему еще один динар и предложил:
– Сделаем так, как ты говоришь.
Башмачник запер лавку, разбойник завязал ему глаза, взял за руку, и они пошли…
Али замолчал и взглянул на выход, где бушевала гроза. Кусочек неба чертили молнии. Он не помнил всех деталей этой сказки. Поскольку в ту памятную ночь, когда Йасмин рассказывала уму сказку, он то и дело засыпал. Но ему вдруг подумалось, что конец ее придется этим людям, кто бы они ни были, не по нраву. «Надо оставить их в живых», – решил он.
– Башмачник не смог найти дом, и разбойнику пришлось вернуться к своим несолоно хлебавши. Предводитель отругал его как следует, и поставил в угол. Сам переоделся купцом, взял из сокровищ много диковинных товаров, красивых вещей, дорогих материй, снял в городе лавку и стал торговать. Али-Баба к тому времени посадил в лавке Касыма своего сына двенадцати лет и женил его на Марджане.
– Как это женил на Марджане? – спросил Хасан, – на своей наложнице?
– Почему наложнице? Я не говорил наложница, я сказал невольница.
– Но ты сказал, что она досталась Али-Бабе.
– Ну, и что? У них ничего не было.
– Что же он своими деньгами не мог сына женить на девушке из приличной семью?
– Не знаю, в сказке так написано, – Али встал.
– Что случилось? – спросил Хасан.
– Мне надо выйти, – сказал Али.
– Зачем?
– Надо.
– А-а, – догадался Хасан, – но ты же промокнешь, погляди какой там дождь.
– Лучше промокнуть, чем обмочиться.
– Тоже верно, – согласился Хасан. – Эй, Ахмед, проводи его наружу.
– Но там же дождь, – возмутился Ахмед, – я же намокну. Пусть, вон караульные идут. Они все равно там должны стоять.