[226]. Эти люди были осведомлены о разных сторонах жизни и деятельности его светлости, хорошо знакомы с кругом обязанностей, которые им приходилось выполнять в замке Сага и во время поездок в Эдо[227], с тем, как надо прислуживать даймё, и знали их всех. Они постоянно находились возле повелителя, ведали о его вкусах и склонностях и после церемонии гэмпуку становились полезными во всех отношениях слугами.
В те времена со смертью отца не достигшие совершеннолетия мальчики не могли становиться во главе семьи и наследовать годовое жалованье, которое получал их родитель, поэтому, чтобы чего-то добиться, надо было с малых лет проявлять себя на службе.
Как-то раз по пути следования в Эдо понадобилось отправить из Одавары человека с посланием совету старейшин при сёгуне о скором прибытии главы клана в столицу. Стали судить, кого назначить для выполнения этой миссии, но среди вассалов, сопровождавших повелителя, не нашли подходящего. В результате выбрали оруженосца по имени Сакутаю Сайто, провели гэмпуку, и он получил статус, необходимый для выполнения поставленной задачи.
Его светлость Кацусигэ учил: «Люди, поднявшиеся из низов, не должны забывать о своем происхождении». И добавил: «Поставь перед собой свое прошлое, чтобы понимать откуда ты пришел. Это самое главное».
Как говорят, его светлость Кацусигэ сказал своим главным вассалам: «Я хорошо помню слова его светлости Наосигэ, которые он повторял постоянно: „В судебных тяжбах следует внимательно выслушивать все обстоятельства, чтобы постараться избежать смертных приговоров“. Прошу вас не забывать об этом и сейчас». И добавил: «Никогда не выпивайте в ответственный момент. Выпивка — это в любом случае плохо. Так говорил его светлость Наосигэ».
Из книги пятой
Как-то его светлость Мицусигэ, впервые после того, как удалился на покой, направлялся со свитой в Эдо и сделал остановку в Осаке. Охранять его сон поручили Какубэю Маватари и Хикобэю Ядзиме. Хикобэй удалился справить нужду, и, пока он ходил, Какубэй заснул. Его светлость проснулся посреди ночи, позвал стражников, но не услышал ответа. Он попытался подняться с постели, но не сумел из-за боли в спине и прополз в следующее помещение. Как раз в это время вернулся Хикобэй. Его светлость спросил: «Кто должен дежурить вместе с тобой?» Зная, каким бывает гнев повелителя, Хикобэй не смог вымолвить ни слова. Какубэй спал сидя, подтянув колени и опустив на них голову. Его светлость прогнал обоих стражников и вызвал к себе старейшин. Когда они явились, он сказал: «Возмутительная халатность! Эти люди не заслуживают доверия. Как я могу полагаться на таких стражников? Ведь ночью они единственные, к кому я могу обратиться. Они не годятся для такой службы. Допросите их строго и доложите мне».
Выполнив волю его светлости, старейшины сказали: «Мы просим прощения за недостойное поведение этих людей и предлагаем отправить их домой на суд его светлости Цунасигэ». Его светлость Мицусигэ отвечал им: «Хикобэй не виноват в том, что случилось. А вот Какубэй… Узнайте, спал ли он, подложив под голову подушку». Выяснилось, что подушки у него не было и он заснул нечаянно. «Если это так, — сказал его светлость, — значит он не такой лежебока, как я думал. Должно быть, он так устал, что не смог бороться со сном. Мы можем отправить его в Сагу, чтобы он отдохнул, но, если Синано-но Ками узнает, почему он вернулся, он прикажет ему совершить сэппуку. Поэтому в наказание пошлите обоих в Эдо впереди нас».
В общем, когда у его светлости были основания думать, что у человека, совершившего дурной поступок, есть оправдания, то виноватого сначала допрашивали с пристрастием, выслушивали, что он скажет, и потом прощали. Если же оправданий не находилось, его светлость все равно искал смягчающие вину обстоятельства, дающие основания для оправдания виновного. Все были благодарны ему за такое милосердное отношение.
В молодые годы его светлость Мицусигэ очень любил предаваться развлечениям и легко увлекался тем, что будило его воображение. Старейшины всячески стремились отвадить его от увлечений, опасаясь, что они могут повредить ему в будущем. В девятнадцать лет у него проснулся интерес к поэтическим сборникам. Старейшины не увидели в этом увлечении ничего страшного и не стали возражать. Оказалось, что он буквально одержим стихами. Из-за них он забросил все другие дела. О том, что происходит, доложили его светлости Кацусигэ. Тот очень разгневался, сильно выбранил Мицусигэ, сложил в кучу все стихи и сжег. Два члена совета старейшин были уволены, а с Мицусигэ его светлость Кацусигэ взял клятву, что тот никогда больше не заглянет ни в один поэтический сборник. «Оставь стихи кугэ[228], — резко потребовал его светлость. — Воину они не нужны. Как ты можешь стать во главе нашего клана, если пренебрегаешь обязанностями самурая? Разбираться в военном деле и политике — вот все, что от тебя требуется».
После этого его светлость Мицусигэ покончил с поэзией. Спустя несколько лет он говорил: «Совершенно естественно, что повелитель запретил мне посвятить себя поэзии, потому что это отодвигало в сторону государственные дела. Если бы он был жив сейчас, думаю, он позволил бы мне в свободное от политики время, которой, конечно, принадлежит первое место, наслаждаться поэзией. Мои предки были рождены во время государственной смуты. Они воины, снискавшие себе славу в Японии. Печально родиться самураем и не оставить своего имени в истории. Однако мы живем в эпоху мира и спокойствия, и у меня нет возможности искать себе славу в сражениях. Если бы сейчас была война, думаю, я не уступил бы в отваге предкам. А в наше время я хотел сделать себе имя, став мастером стихосложения, первым в Японии воином, способным сравниться с Юсаем[229] и унаследовавшим секреты кокин-дэндзю[230]. Занимайся я поэзией не в ущерб государственным делам, дед ничего не имел бы против и не посчитал бы это непочтительным отношением. Но, учитывая его запрет, я должен был хранить свое увлечение в секрете».
В конечном итоге в последний период жизни его светлость все-таки познал секреты кокин-дэндзю, совершив настоящее чудо. Он очень следил за тем, чтобы о его увлечении не стало известно.
Как говорят, Юсай до конца так и не постиг всех секретов кокин-дэндзю, в то время как его светлость Мицусигэ унаследовал традицию семьи Ниси-Сандзё и получил уникальный аттестат, подтверждающий глубину его познаний, который хранится у нынешнего повелителя нашего клана. Всего три семейства владеют секретами кокин-дэндзю: это императорская семья, семья Ниси-Сандзё и семья Набэсима.
Как-то на сторожевой башне замка Эдо появилась ворона. Наблюдавшие за ней даймё спорили о том, можно ли подстрелить ее. Один из них обратился с этим вопросом к его светлости Мицусигэ. Он ответил, что мог бы сделать это без труда за стенами замка, но ничего не может причинить вреда этой вороне, потому что она сидит на башне замка сёгуна[231]. Даймё оценили такой ответ по достоинству.
Когда его светлость Цунасигэ, пребывавший при дворе сёгуна в Эдо, впервые получил возможность побывать дома, в Саге, он отправился туда в сопровождении его светлости Мицусигэ[232]. Встречая их, крестьяне выстроились вдоль дорог и возносили молитвы за будущего повелителя, которого они видели первый раз в жизни[233]. Позже его светлость Цунасигэ сказал отцу: «Они поклонялись мне, когда я проезжал мимо». И получил строгий ответ: «Ты должен понять сердцем, что мы заслуживаем поклонения не больше, чем другие люди».
Когда в год обезьяны (1668 г.) в Эдо начался крупный пожар, его светлость Мицусигэ направился к дому Ои-но Ками Дои, супруга его дочери О-сэн, в Янагихаре. Огонь подбирался к домам, где жили самураи. Его светлость спросил у прислуги: «Госпожу уже вывели?» — «Нет, она еще в доме», — последовал ответ. Он вошел в дом и спросил у дочери, что она собирается делать. Она ответила: «Я уже приказала слугам уходить, но мужа нет дома, и я считаю, что жене не подобает покидать жилище в отсутствие супруга. Я готова сгореть здесь». Его светлость увел дочь с собой.
Некоторое время назад правители боковых ветвей клана Сага — Оги, Хасуикэ и Касима — были удостоены сёгунатом чести выполнять некоторые почетные обязанности[234], а также преподносить сёгуну дары. Тем самым они как бы ставились на тот же уровень, на котором находился повелитель всего клана Сага[235].
В это время его светлость Цунасигэ, еще не унаследовавший от отца правление кланом, проживал в Эдо. Узнав о том, что происходит, он объяснил его светлости Мицусигэ положение вещей, отметив, что таким образом нарушается иерархия между главной семьей и ее боковыми ветвями. Их правители отказались подчиниться, обстановка ухудшилась, возник разлад. Главные вассалы клана Набэсима обсуждали конфликт день и ночь, но так и не смогли найти решения.
Тогда к его светлости Мицусигэ явился Сёгэн Накано и сказал: «Мы столько дней обсуждали проблему с тремя семьями, однако пока не смогли ни о чем договориться. Я много думал над этим, потому что, если ничего не решится, это обернется серьезными проблемами для нашего клана. Разрешите поделиться с вами своими мыслями.
Вы оказали мне небывалую честь, взяв меня на службу и назначив жалованье каждому из моих детей. Об этом я не мог и мечтать. Я особенно благодарен за отеческое отношение к моим детям. Глядя на возникшую у нас проблему с этой точки зрения, я пришел к заключению, что ситуация в нашем клане отличается от ситуации с тремя семействами клана Токугава — Овари, Кии и Мито — и разделом владений между ними. Главы наших боковых семейств, являющиеся потомками его светлости Кацусигэ, служат сёгунату, и вы всегда должны ценить их и относиться к ним как к собственным детям — так же, как вы относитесь к его светлости Синсю (Цунасигэ), который тоже служит сёгунату. Чем лучше они выполняют свои обязанности на этой службе, тем больше это должно вас радовать. Главы трех наших семейств на хорошем счету у сёгуната, и это никак не вредит нашему клану. Напротив, это только повышает его авторитет и влиятельность. Кое-кто этого не понимает, поэтому благополучие и успех этих людей вызывает раздражение, а они, в свою очередь, возмущаются бессердечным отношением к себе, и стороны начинают обвинять друг друга. И никто