ы пытаетесь меня в чем-то обвинить? Здесь слишком людно. Предлагаю пройти со мной отсюда. Я вас всех на куски изрублю».
Противники Кюдзибэя стушевались. А тот продолжал: «Так что советую принять мои извинения. В противном случае все вы останетесь без головы, как, впрочем, и я сам. Молчите и наслаждайтесь представлением». С этими словами Кюдзибэй надел шляпу и удалился. В этом эпизоде он не проявил слабости, а, напротив, продемонстрировал хладнокровие и смелость.
Одиннадцатого дня второго года эры Тэнна[264] (1682 г.) Хэйдзаэмон Савабэ получил приказ совершить сэппуку[265]. Узнав о приговоре накануне вечером, он обратился с просьбой выступить в роли кайсяку к Гоннодзё Ямамото (Дзётё), которому тогда было двадцать четыре года, и получил такой ответ:
Питая к Вам огромное уважение, я выражаю согласие выполнить Вашу просьбу. Первым моим порывом было вежливо отклонить Ваше предложение, но, поскольку все должно состояться завтра, не остается времени, чтобы объясниться, и я принимаю на себя задачу, которую мне предстоит выполнить. Для меня большая честь, что из многих людей Вы остановили свой выбор на мне. Желаю Вам душевного спокойствия. Уже поздно, но я прошу Вас незамедлительно принять меня в своем доме, чтобы обговорить детали того, чему предстоит свершиться.
Говорят, что Хэйдзаэмон назвал это письмо «несравненным». С давних времен просьба исполнить роль кайсяку не вызывает радости у самураев, которые не ждут от участия в сэппуку ничего хорошего. Человек не сможет снискать себе славу, даже если выполнит свою задачу хорошо, но стоит ему оплошать, этот промах будут вспоминать всю жизнь. Дзётё хранит копию этого письма.
У старшего брата Сэмбэя и некоего оружейного мастера из Хасуикэ (по другой версии — точильщика из другого клана) возникло влечение друг к другу. Они скрепили его обетом верности, но однажды у них возникла ссора на этой почве. Их родственники и друзья попытались было их примирить, но ничего не получилось, и было принято решение обратиться к повелителю. Поскольку его светлость Кацусигэ в это время находился в Эдо, разбираться с этим делом пришлось господину Косю[266]. Выслушав спорщиков, он заявил: «Пусть эти люди устроят поединок один на один. Если кто-то попытается вмешаться и помочь участникам, он будет казнен».
В деревне Такао-Наватэ огородили место, где должен был состояться поединок. В тот день зрителей набилось как сельдей в бочке. Первым пришел оружейник, брат Сэмбэя явился следом и сказал: «Извините, что заставил ждать. Прощался со знакомыми, вот и опоздал. Ну что, приступим?» Соперники скрестили мечи, посыпались искры. Люди следили за ними затаив дыхание. Оно-старший получил удар в бедро и рухнул на землю. В этот момент кто-то перескочил через ограду с криком: «Не уйдешь!» — и одним ударом зарубил оружейника. Это был Сэмбэй. Но его брат тоже умер.
Когда о происшествии доложили господину Косю, тот сказал: «Он вмешался в схватку, несмотря на мой строгий запрет. Это дерзкий поступок. Он заслужил смерть».
Пока продолжалось следствие, его светлость Кацусигэ вернулся в Сагу. Услышав о том, что случилось, он сказал: «Сэмбэй проявил себя смельчаком. Он все сделал правильно. Если бы у вас на глазах убивали брата, смогли бы вы стоять на месте и ничего не предпринимать, потому что вам дорога жизнь?» Сэмбэй был помилован.
Его светлость строго отчитал господина Косю за то, что поединок был устроен прямо на дороге, на виду у проходящих по ней людей. «Это никуда не годное решение», — отметил он. Сэмбэй впоследствии стал сокольничим у его светлости и до самой смерти повелителя считался одним из его любимых слуг. В знак благодарности за оказанное ему благодеяние Сэмбэй совершил оибара. Так тот случай описывала монахиня Мёэн, мать Тёэмона Тидзиивы, на сестре которой был женат сын Сэмбэя, которого тоже звали Сэмбэй.
Позже Докан Оки рассказывал о происшедшем тогда несколько иначе. Эта история осталась у его отца, Хёбу Оки, в детской памяти. Он все видел, сидя на плечах слуги. В северной части Такао-Наватэ, к востоку от моста, соорудили ограду, за которой должен был состояться поединок. Брат Сэмбэя пришел первым, вокруг собралось много зрителей, но его соперника все не было. Люди уже начали расходиться, когда он все-таки появился со словами: «А вот и я!» Любопытные вернулись на свои места.
Соперник Оно-старшего явился один, при нем был меч, на голове плетеная из соломы шляпа. Он вошел за ограду, снял шляпу и, вытянув левую руку, обратился к сидевшему на земле голому по пояс брату Сэмбэя: «Вставай!» Тот встал, выхватил из ножен меч и взмахнул клинком. Противник отразил удар у себя над головой и атаковал Оно-старшего — сделав два выпада, полоснул его по плечу и спине. Раны оказались неглубокими — он только рассек кожу. В этот момент на арену выскочил Сэмбэй и одним ударом сразил соперника брата. О поединке доложили его светлости. Брату Сэмбэя было приказано сделать сэппуку, а его самого простили и впоследствии взяли на службу сокольничим.
Второй участник поединка вроде бы оказался выходцем из другого клана. Он был точильщиком ножей. Говорили, что он опоздал, потому что у него не было собственного меча, и он искал, у кого бы позаимствовать. Потом Хёбу где-то раздобыл меч, с которым точильщик явился на поединок и попробовал его. Оказалось, что он никуда не годится. Началось все со ссоры из-за любви и кончилось оибара, которое совершил Сэмбэй.
Доун Мацуура говорил: «В молодости я участвовал в нашем наступлении во владениях рода Арима[267]. Размышляя об этом сейчас, скажу: может ли воин отличиться на поле битвы, зависит от него самого и хода событий. Важно его умение и состояние готовности. Я имею в виду, чем ближе находится воин к вражескому лагерю, тем бо́льшим храбрецом он выглядит в глазах людей. В историях, которые можно услышать по вечерам на привале, говорится, что воины на передовых рубежах кажутся бесстрашными, а отсиживающиеся сзади — трусами. Молодежь должна это понимать».
Сингоро Усидзима считался одним из любимых вассалов его светлости Цунасигэ. Но случилось так, что старший брат жены Сингоро Ситибэй Гондо зачастил в дома свиданий с сомнительной репутацией и был за это приговорен к смерти в Эдо. Его светлость решил сделать этот случай показательным, чтобы другим было неповадно, и наказал всех родственников Ситибэя, запретив им выходить из дома. Поскольку Ситибэю Сингоро приходился шурином, ему тоже было приказано немедленно покинуть Эдо и прибыть в Сагу, где его подвергли домашнему аресту на три года.
Домочадцы и сослуживцы принялись увещевать его: «Отпусти свою жену. После этого ты сможешь вернуться к прежней службе. Долго ты протянешь на четырех коку риса?» Сингоро отказался: «Мы с женой связаны узами, и я никогда не отпущу ее от себя. Бросить жену, которая ни в чем не виновата, доказывая всем, какой я хороший, противоречит моему гири[268]. Я готов умереть голодной смертью. Оставьте меня».
Когда воины отряда Хёбу Оки собирались вместе после окончания какого-нибудь дела, он часто говорил: «Молодые воины всеми силами души должны воспитывать в себе мужество. И у вас обязательно получится, стоит лишь постараться. Сломается в бою меч — рви неприятеля голыми руками. Отрубят руки — вали его на землю обрубками. Лишишься обрубков — рви его зубами. Ты сможешь перегрызть горло еще десяти-пятнадцати врагам».
Как-то его светлость Кацусигэ принимал гостей, и им подавали блюда из журавлиного мяса. Один из гостей спросил: «Я слышал, вы можете по вкусу отличить белого журавля от черного. Это правда?» — «Да, это так», — последовал ответ. «А каких мы едим сейчас?» — «Белых, конечно». — «Я все-таки сомневаюсь. Не могли бы вы позвать повара. Хочу у него спросить», — не унимался гость. Его светлость вызвал Китидзаэмона Фукути. Получилось так, что тот случайно слышал этот разговор. Он побежал на кухню и, несмотря на повторяющиеся призывы хозяина, стал одну за другой опрокидывать в себя большие чашки сакэ. Когда наконец он предстал перед гостями, язык у него едва ворочался. «Черно-белый… нет… белый… черный…» — бессмысленно бормотал он. Его светлость отругал Китидзаэмона: «Да ты, похоже, напился! Иди отсюда!»
Его светлость Кацусигэ говаривал: «Есть четыре типа людей: „очень расторопные“, „шустро-вялые“, „вяло-шустрые“ и „совсем ленивые“. Очень расторопных не бывает. К этому типу близок Китидзаэмон Фукути. Вяло-шустрые — тоже редкость. К этой категории относится Кадзума Накано. Шустро-вялых много, но основная масса — совсем ленивые».
В молодости мастер Дзётё сидел как-то вечером в замке за чашечкой сакэ, и Сёгэн Накано спросил у него: «Скажи, как ты понимаешь служение?» Дзётё ответил: «Мы близкие люди, поэтому скажу так. Я, конечно, ничего не понимаю, но знаю: когда у человека все ладится, он выполняет свои обязанности хорошо, с пользой для господина. Но когда ему поручают какое-нибудь пустяковое дело, настроение у него сразу портится. Это плохо, совершенно никуда не годится. Служение в первую очередь означает следующее: если самураю, зачисленному на хорошую службу, поручат начерпать воды или сварить рис, это не вызовет у него ни малейшего неприятия и он исполнит задание с еще большим старанием. Ты пока молод и слишком горяч, поэтому обрати на это серьезное внимание».