Если, конечно, все его страхи по поводу Кетлторпа и гипотетического подземелья, которое он называл «это место внизу», обоснованны.
Что касается того, почему я с готовностью согласился с ним, почему не стал ни протестовать, ни разубеждать его, то все очень просто: я собственными глазами видел сотканную из тумана фигуру и собственными ушами слышал звон нечестивого колокола. И как бы фантастически все это ни выглядело, во мне окрепло убеждение, что на ферме обитает ужасное зло, такое могучее, какого, возможно, никогда не знали Британские острова.
Мы оставались в больнице всю ночь и дали полиции идентичные, хотя и полностью ложные показания (немыслимый рассказ о каком-то мародере, которого мы якобы видели убегающим под покровом тумана в сторону долины), а в промежутках сидели в зале ожидания, пили кофе и спокойно разговаривали. Спокойно, да, поскольку Дэвид был измотан физически и морально; и в большой степени потому, что после осмотра жены, при котором он присутствовал, у него попросту не осталось выбора.
Что касается Джун, по счастью, она оставалась в состоянии глубочайшего травматического шока всю ночь и значительную часть утра. В конце концов где-то часов в 10 нам сообщили, что ее состояние, все еще нестабильное, критическим больше не является. И тогда, поскольку стало ясно, что ничего больше мы сделать не можем, я отвез Дэвида к себе домой и уложил его в постель в комнате для гостей. К этому моменту и сам я жаждал одного — лечь и поспать хотя бы час-два. Спал я беспокойно, но в четыре часа пополудни меня разбудил его пронзительный, настойчивый голос — он разговаривал по телефону. Я подошел к нему. Он положил трубку и повернулся ко мне — осунувшийся, с красными глазами, с заросшим щетиной лицом.
— Ее состояние стабилизировалось, слава Господу! Но она еще не вышла из шока… не в полной мере. Он слишком глубок. По крайней мере, так они говорят. И еще они сказали, что она может пробыть в таком состоянии неделю… или даже дольше.
— Что ты собираешься делать? — спросил я. — Я буду рад, конечно, если ты останешься здесь и…
— Останусь здесь? — оборвал он меня. — Да, это было бы неплохо… потом.
Я кивнул, прикусив губу.
— Понимаю. Ты намерен довести дело до конца. Очень хорошо… Но еще не поздно обратиться в полицию, знаешь ли. Почему бы им не разобраться с этим?
Он издал лающий смешок.
— Ты что, всерьез можешь представить себе, как я рассказываю свою историю самому обычному, туповатому полицейскому? Ну, даже если бы я показал им это… это место внизу. Что они-то могут сделать? И что, о своем плане тоже рассказать им? Сообщить местным властям о динамите? Да я буквально вижу, что после этого произойдет! Даже если на меня не наденут смирительную рубашку, им понадобится вечность, чтобы выкроить время и реально предпринять что-то. А пока суд да дело, если под фермой действительно кто-то есть — и, Билл, мы с тобой знаем, что есть — что помешает ему или им перейти на новые пастбища?
Ответа у меня не было, и он продолжил, уже спокойнее:
— Знаешь, что делал старый Карпентер? Я скажу тебе: он спускался вниз, когда слышал звон колокола… спускался вниз со своим дробовиком и расстреливал к чертям все, что ему попадалось в этих мерзких темных туннелях! Таким образом, он расплачивался с ними за то, что они сделали с ним и его дочерью в Иннсмуте. Безумец, который не осознавал, что пишет в своих дневниках? Нет, поскольку мы видели это, Билл, ты и я. И слышали… слышали, как в ночи звонит колокол Дагона, призывая из моря древнее зло.
— Ну, это была единственная причина, почему старик жил здесь: только так он мог осуществлять свою месть! Неразговорчивый? Одинокий? Да, все верно! Он жил, чтобы убивать — убивать их! Тритонов, «глубоководных», уродов-амфибий, рожденных от вечного зла, нечеловеческой похоти и мрачных, неземных ночных кошмаров. Ну, а теперь я закончу то, что он начал, только сделаю это гораздо быстрее! Или все, или ничего. — Он вперил в меня взгляд, такой неотрывный, такой пронизывающий и явно свидетельствующий о здравом уме. Такое я даже раньше редко у него замечал. — Ты со мной?
— Сначала ты должен кое-что объяснить мне, — сказал я. — Насчет Джун. Она… ее вид… я имею в виду…
— Знаю, что ты имеешь в виду. — Хотя он полностью держал себя в руках, его голос дрожал. — Именно это делает все таким реальным для меня. Это доказательство, если оно вообще требуется, того, что я сначала предполагал, а потом обнаружил в этом месте. Я говорил тебе, что она не покинет ферму, правда? Однако тебе известно, что это была ее идея — купить Кетлторп?
— Ты хочешь сказать, ее… приманили?
— О, да, именно это я имею в виду… но посредством чего? Посредством крови, Билл! Она ничего не знала, ни о чем понятия не имела. Другое дело, ее предки. Прадед родом из Америки, из Новой Англии. Дальше я пока не забирался, да в этом и нет нужды. Теперь ты понимаешь, почему я лично должен уладить все это?
Я мог лишь кивнуть.
— И ты поможешь мне?
— Наверно, я безумец, — ответил я, снова кивнув, — или, как минимум, идиот, но… похоже, я уже дал согласие. Да, я с тобой.
— Прямо сейчас?
— Сегодня? В это время? Вот это было бы чистое безумие! Скоро стемнеет, и…
— Стемнеет, да! — прервал он меня. — Но какая разница? Там, внизу, всегда темно, Билл. Нам понадобятся электрические фонари, чем больше, тем лучше. У меня на ферме есть штуки две. А у тебя?
— У меня в машине хороший, мощный фонарь. И батарейки тоже есть.
— Прекрасно! И твои дробовики… Думаю, они нам понадобятся. Только на этот раз не для охоты на фазанов.
— Где ты достанешь динамит? — спросил я, втайне надеясь, что это он в своем лихорадочном состоянии упустил.
Он улыбнулся, не как раньше, кривой, злой улыбкой.
— Он у меня уже есть. Я раздобыл его еще две недели назад, когда обнаружил плиту и впервые спустился в подземелье. Мои десятники применяют его в крупных ландшафтных проектах. Взрывают большие валуны и древесные пни — это экономит им массу времени и трудов. И денег тоже. На ферме хватит динамита, чтобы стереть с лица земли половину Хардена!
Я был на стороне Дэвида, и он понимал это.
— Нужно сейчас, Билл, прямо сейчас! — Он помолчал. — Но… если ты не готов…
Он пожал плечами.
— Я уже сказал, что пойду, — ответил я. — Не ты один любишь загадки, даже такие ужасные, как эта. Теперь, когда я знаю, что такое место существует, мне, конечно, хочется увидеть его. Это нелегко для меня, да, но…
— Тогда это твой последний шанс, поскольку, можешь не сомневаться, к завтрашнему утру смотреть будет не на что!
Спустя час мы были готовы. Фонари, дробовики, динамит и запальные шнуры — все, что требовалось, было у нас при себе. Когда мы шли от главного дома к загону без крыши, туман уже поднимался и начинал расползаться. И сейчас я готов признаться, что если бы Дэвид тогда снова дал мне шанс уйти и оставить его в одиночестве, я, возможно, именно так и поступил бы.
Но было так — мы вошли внутрь сквозь дверной проем с пластинкой над ним, нашли плиту, которую описывал Дэвид, и, используя рычаг, начали поднимать ее.
Пока мы трудились над ней, мой друг кивнул на лежащий неподалеку старый, массивный камень.
— Вот с помощью чего Джейсон Карпентер запечатал отверстие. Ты можешь поверить, что у Джун хватило сил сдвинуть камень самостоятельно? Ни за что! Ей помогли… скорее всего, помогли снизу!
Плита приподнялась, на мгновенье замерла в неустойчивом положении, но потом, нашими совместными усилиями, медленно заскользила в сторону. Не знаю, чего я ожидал, но порыв омерзительного влажного воздуха снизу полностью застал меня врасплох. Он ударил мне в лицо сильной струей, словно ядовитый, невидимый гейзер, бьющий под давлением времени и зловонного океана — что-то темное, влажное и полностью чужеродное. И мне сразу же стало ясно: именно этот дурной запах я ощутил летом, тот самый, который Дэвид по наивности назвал «ядовитыми испарениями».
Получается, именно здесь берет свое начало фантом, различимый темными ночами, этот разбухающий призрак, сотканный из тумана и испарений, поднимающихся из глубин земли? Очевидно, да, но это не объясняло, почему он принимал именно такую форму.
Довольно быстро вырвавшиеся снизу газы рассеялись и сменились потоком холодного, соленого воздуха. В нем, конечно, ощущались и другие запахи, тоже неприятные и чужеродные, однако не столь непереносимые.
Мы надели рюкзаки на плечи, отчего стало труднее сохранять равновесие.
— Осторожнее! — предостерег меня Дэвид, начав спуск первым. — Лестница чертовски крутая и скользкая!
И это отнюдь не было преувеличением.
Лестница была еще и тесная, винтовая и действительно чрезвычайно крутая; казалось, лестничный колодец просверлили в скале чудовищной дрелью. Ступеньки узкие, очень высокие, скользкие от селитры и влажной, липкой пленки. И лучи наших мощных фонарей прорезали глубокую тьму, и стены по спирали уходили вниз, вниз, вниз.
Не знаю, как глубоко мы опустились; все участки винтовой лестницы выглядели совершенно одинаково, что затрудняло возможность оценить расстояние. Однако я помню некоторые знаки, вырезанные на стенах. Одни, безусловно, римские, но я был практически уверен, что они тут самые свежие! Остальные, отличающиеся странной угловатостью и даже корявостью — варварская простота стиля, — наверняка появились задолго до вторжения римлян в Британию.
Внизу Дэвид задержался, чтобы положить несколько брусков динамита в темную нишу и приладить запальный шнур. При этом он обращался ко мне шепотом, звуки которого уносились прочь и возвращались вместе с эхом, значительно усилившись.
— Для этого заряда нужен длинный шнур. Мы подожжем его перед тем, как начать подниматься. И еще надо установить, по меньшей мере, пять. Надеюсь, этого хватит. Господи, я даже не знаю подлинных размеров подземелья! Раньше я доходил до этого места и чуть дальше, но, думаю, ты можешь представить, каково это — быть здесь одному.