Семен Резник был редактором моей книги о Дале, но помимо того встретился с составителем знаменитого словаря совсем на иных путях: благодаря проницательной исследовательской работе доказал, что Владимир Иванович Даль не был автором пресловутой «Записки о ритуальных убийствах» (то есть убийствах евреями христианских детей), что имя его для авторитетности оному «разысканию» прилеплено черносотенцами через сорок лет после смерти замечательного ученого и писателя. Насколько важен этот вклад в далеведение, можно судить по тому факту, что еще десятилетия спустя, уже в 1970-х, позорная «Записка» под именем Даля была пущена в самиздат, а в постсоветской России широко переиздается из года в год в общей системе антисемитской печатной пропаганды.
Ко времени ухода из редакции ЖЗЛ Семен Резник успел выказать себя незаурядным, нашедшим признание и свой круг читателей писателем-биографом. Ему бы погрузиться в историю науки, его манившую, прежде всего в историю биологии — она долго не уходила из сферы интересов Семена, и книги издавались, по-прежнему серьезные, увлекательные, с лица не общим выраженьем, — но центральное место в его исследованиях и, как вскоре обозначилось, в его судьбе, широко и прочно заняла иная задача: «Коммунистическая идеология, на которой базировалась тоталитарная система, стремительно коррозировала, рассыпалась на глазах. Система нуждалась в более прочных идеологических подпорках, а что может быть надежнее для таких целей, чем патриотическая ненависть к „чужакам“. Я как литератор пытался противостоять злобной волне шовинизма и антисемитизма, которая захлестнула советскую печать».
Семен Резник не писал жалоб в инстанции; он писал статьи, рецензии, пародии, памфлеты, открытые письма, направлял их в разные органы печати, от «Литературной газеты» до «Коммуниста», но ни одна строка из всего им написанного в борьбе с «другой идеологией» не была опубликована. «Я не был наивным Дон-Кихотом и отчетливо понимал, что шансы на появление в печати хотя бы одного из этих материалов близки к абсолютному нулю, — оглядывается Семен Резник на мучительно трудную пору своей жизни. — Однако протестовать против безумия антисемитизма стало моей внутренней потребностью. К тому же я помнил девиз героя моей первой книги, великого ученого Н.И. Вавилова: „Сделай все, что зависит от тебя“…»
И еще несколько строк, очень важных для характеристики личности автора данной книги: «Я пытался плыть против течения, и тут действительно вставала глухая стена. Железобетонная, но обложенная ватой. И оттого особенно непроницаемая, гасящая всякий звук. Иллюзий у меня не было. Я знал о тщетности моих попыток пробиться в подцензурную прессу. Но это было необходимо для моего внутреннего самочувствия…»
Статьи и письма Семена Резника, «идущего наперекор неправде и беспокоящего ее покровителей» (согласно определению словаря Даля), кое-кого действительно беспокоили. Это ясно показывает его тогдашняя «переписка с друзьями» (как он ее иронично назвал), которую он теперь начал публиковать. «Выступать против расизма и шовинизма я считаю не столько своим правом, сколько своей обязанностью как писателя», — находим в его письме к литературному вельможе, главному редактору ведущего литературного журнала, который чуть ли ни целый год «прятался» от неудобного автора — то за спиной нижестоящего сотрудника, то выдвинув в качестве заграждения энергичную супругу: публиковать в возглавляемом им издании статью Семена Резника редактор опасался, подтверждать отказом свое единение с «национал-патриотами» не хотел. (Замечу попутно: редактор другого толстого журнала оказался «смелее» своего опасливого коллеги и свою причастность к «национал-патриотическому» лагерю декларировал открыто — он пригласил Семена на редакционное заседание и принялся читать ему вслух выдержки из Библии, «доказывающие» злокозненность еврейского народа; читал, правда, не по оригиналу, а по выпущенной массовый тиражом «антисионистской», по тогдашней терминологии, то есть, попросту говоря, антисемитской книжонке, где все нужные на такой случай цитаты были соотвествующим образом подобраны и скомпонованы.)
На протяжении десятилетия (в творческой жизни — эпоха!), куда бы ни обращался Семен Резник с тем, что писал, утверждая свое право и свою обязанность, как он их понимал, он неизменно встречал отказ. Адресаты, которым на стол ложились публицистические тексты и письма Семена, отвечая ему, один намеком, другой раздраженно, а иной и не тая угрозы, давали знать настойчивому корреспонденту, что его борьба может быть трактована или есть не что иное как проявление «сионизма» — обвинение, по тогдашним, да и по нынешним российским представлениям, тяжкое.
Внутренний рецензент (то есть писавший отзыв не о вышедшей книге, а, по заказу издательства, о рукописи с тем, чтобы книга не вышла) обнаружил в романе Семена Резника «осмеивание русских», «цель разоблачить и опозорить не только российские порядки, но и самые характеры и нравственность русских людей», «противопоставление пороков и недостатков русских, их низкого нравственного уровня достоинствам „избранного“ народа». Строки будто не из отзыва литератора, а из разгромно-директивной статьи, доноса, обвинительного приговора.
Впрочем, сами обращения со своими рукописями в различные издательства и редакции едва ли не с самого начала были для Семена не столько поисками возможности опубликовать написанное, сколько психологически значимой системой проб. «…Уехать из страны (а в то время это значило исчезнуть навсегда), не исчерпав до конца возможностей в ней продолжать жить и работать, сохраняя профессиональное и человеческое достоинство, — для меня это было невозможно», — говорит Семен об этой непростой главе своей биографии.
Публицистика Семена Резника и его художественные сочинения, его проза произрастают на одной и той же почве, более того — из одного корня, питаются одними и теми же соками, омываются одними и теми же водами, противостоят одним и тем же натискам непогоды. Обретенный в поисках исторический и документальный материал, мысли, рожденные при его обдумывании и усвоении, требуют реактивного отзыва в слове и вместе открывают простор для работы воображения, требуют воплощения в образах художественных, заново находят себя в прозаическом замысле, сюжете, в особенностях и проявлениях метафорической речи.
Это со всей очевидностью явило себя в историческом романе «Хаим-да-Марья», основанном на изучении порядком забытого к тому времени, когда за него взялся Семен Резник, «Велижского дела» — захватившего годы царствования Александра I и Николая I процесса по обвинению евреев в ритуальных убийствах. (Да и как делу этому было не стать забытым — добавлю в скобках, — если с начала 1930-х годов как в советской исторической науке, так и в печати тема преследования евреев в царской России прочно замалчивалась?) В романе Семена Резника о «Велижском деле» представлена историческая, документальная картина события, раскрыты характеры отдельных его участников; публикуемый в книге роман-фантасмагория (как определил жанр автор) воссоздает психологическую картину произошедшего, исследует внутреннюю мотивацию поступков и побуждений действующих лиц.
Историзм романов Семена Резника не в том лишь, что замысел их берет начало в пространстве минувшего, — понятие историзма здесь более широкое и диалектическое: взгляд из нашего сегодня необходим автору, чтобы оценить взятое в основу сюжета событие в его историческом развитии, в его временной и психологической преемственности. «Описанные события происходили 150 лет назад, но проблематика романа слишком тесно связана с моей жизнью и судьбой моего поколения, чтобы рассматривать его только как исторический», — пишет Семен Резник о книге «Хаим-да-Марья». И своеобразно аргументирует эту историческую преемственность своей работы: «Экзамен на современность роман выдержал еще в СССР, где все мои попытки его опубликовать окончились неудачей именно потому, что издатели понимали, сколь актуально его звучание». (Здесь позволю себе поправить автора — не по существу дела, а «терминологически». Вряд ли в данном случае следует противопоставлять понятия «исторический» роман и «современный»: современность исторического романа не вопрос жанра, а вопрос качества.)
История предлагала избранной Семеном Резником теме кровавого навета всё новые испытания на современность. Зло расходится неудержимо, писал Лев Толстой, «как передача движения упругими шарами, если только нет той силы, которая поглощает его». В сочинениях Семена Резника мы видим это движение зла, когда на пути его не встает сила добра: «велижское дело» (уже как нарицательное) снова и снова воспроизводится в российской истории, то оборачиваясь особенно громким «делом Бейлиса», то предъявляя себя уже в наше постсоветское время при перезахоронении останков убиенной царской семьи, то вмешиваясь в оценки, даваемые сегодняшними российскими политическими деятелями самым разнообразным событиям, происходящим в окрестном мире, то в профанированной эксплуатации «знаковых» фигур русской культуры.
Размышляя о художественных сочинениях Семена Резника, никак не следует пролагать какую-либо границу между ними и его сочинениями научно-художественными, имею в виду книги по истории науки, биографическую прозу. Не распространяюсь здесь о самостоятельном значении и интересе этих трудов, хочу лишь сказать с полной убежденностью об их связи с его романами, повестями, не меньше — и с публицистикой.
«Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», — писал Пушкин. Заметим: не «занятие» — наука! Известно, что успешная творческая работа преобразует и того, кто за нее берется: автор меняется, пересоздает себя по мере создания своего произведения. Мы уже знакомы с признанием Семена Резника, что одним из главных учителей на поприще его борьбы стал герой написанной и, следовательно, выстраданной им книги — Николай Иванович Вавилов. Обдумывая жизнь и деяния замечательных людей, избранных им своими героями, их научную и общественну