«Ого, – подумал Себастиан, хихикая про себя, – вот это мамзель, опять она что-то учинила». Потом сказал, впуская мальчишку в дом:
– Ну ладно, иди за мной и подожди за дверью, пока я тебя не позову. Когда впущу, сразу что-нибудь сыграй: фройляйн любит слушать музыку.
Наверху он постучался в дверь учебной комнаты, и его пригласили войти.
– Тут явился мальчик, у которого личное дело к фройляйн Кларе, – доложил Себастиан.
Клара очень обрадовалась необычайному событию.
– Пусть немедленно войдёт, – сказала она. – Ведь да, господин Кандидат, если уж он хочет говорить со мной лично?
Мальчишка уже вошёл и, согласно указанию, сразу начал играть на шарманке.
Фройляйн Роттенмайер ещё раньше придумала себе какие-то дела в столовой, чтобы уклониться от занятия по обучению грамоте. И тут до её слуха долетели звуки, она прислушалась: не с улицы ли они доносятся? Но так близко? Откуда в учебной комнате могут взяться звуки шарманки? Она бросилась через всю просторную столовую и распахнула двери. Невероятно: посреди учебной комнаты стоял оборванный мальчишка и с большим усердием вертел ручку своего инструмента! Господин Кандидат, казалось, всё время пытался что-то сказать, но слышно так ничего и не было. Клара и Хайди внимали музыке с радостными лицами.
– Прекратить! Сейчас же прекратить! – крикнула фройляйн Роттенмайер. Но музыка перекрывала её голос. Тогда она бросилась к мальчишке, но тут что-то подвернулось ей под ноги, она глянула на пол: мерзкая чёрная тварь проползала между её ступнями – черепаха. Фройляйн Роттенмайер подпрыгнула, чего ей не приходилось делать уже много лет, и потом завопила что есть мочи: – Себастиан! Себастиан!
Шарманщик перестал играть, поскольку на сей раз вопль перекрыл музыку. Себастиан стоял за полуоткрытой дверью и корчился от смеха, потому что видел прыжок дамы. Наконец, отсмеявшись, он вошёл. Фройляйн Роттенмайер упала на стул.
– Уберите всех прочь, и людей, и животных! Удалите их, Себастиан, немедленно! – кричала она.
Себастиан с готовностью подчинился, выволок за дверь мальчишку, который едва успел подхватить свою черепаху, уже на улице сунул что-то ему в руку и сказал:
– Сорок за фройляйн Клару и сорок за музыку, сыграл ты очень хорошо.
И с этими словами закрыл за ним входную дверь.
В учебной комнате уже снова воцарилось спокойствие; занятия возобновились, и фройляйн Роттенмайер на сей раз тоже обосновалась здесь, чтобы впредь своим присутствием предотвратить подобную мерзость. Этот случай она намеревалась расследовать после занятий и виновного наказать так, чтобы он это хорошо запомнил.
Но в дверь опять постучали, и опять вошёл Себастиан – с известием, что принесли большую корзину, которую велено тут же отдать лично в руки фройляйн Кларе.
– Мне? – удивилась Клара, изнемогая от любопытства, что же такое может быть в корзине. – Принесите её сейчас же.
Себастиан внёс закрытую корзину и поспешно удалился.
– Я думаю, мы откроем корзину только после того, как закончится урок, – заметила фройляйн Роттенмайер.
Клара не представляла, что ей могли принести: она поглядывала на корзину с большим нетерпением.
– Господин Кандидат, – сказала она, перебивая сама себя на склонении существительных, – а нельзя ли быстренько глянуть, что там, а потом снова продолжить?
– С одной стороны, можно высказаться ЗА это, с другой – ПРОТИВ, – ответил господин Кандидат. – ЗА говорит то основание, что, коли уж всё ваше внимание сосредоточено на этом предмете…
Закончить свою мысль ему не удалось; крышка лежала на корзине неплотно, и тут из-под неё выскочил один, потом второй, потом третий котёнок, потом ещё двое, за ними последовали остальные, и все они с непостижимой быстротой разбежались по комнате, разом заполнив её всю. Они прыгали через башмаки господина Кандидата, кусали его за панталоны, цеплялись за подол фройляйн Роттенмайер и карабкались по нему вверх, ползали вокруг её ног, запрыгивали на кресло-каталку Клары, царапались, скреблись, мяукали. Начался невообразимый хаос, и Клара в восторге то и дело восклицала:
– Ой, какие прелестные! Как они смешно прыгают! Смотри! Смотри! Хайди, то здесь, то там, взгляни на этого!
Хайди радостно носилась за котятами по всем углам. Господин Кандидат стоял у стола в полной растерянности, поднимая то одну, то другую ногу, чтобы уберечься от этого копошения и царапанья. Фройляйн Роттенмайер вначале сидела, оцепенев и онемев от ужаса, в своём кресле, потом к ней вернулся дар речи, и она принялась что есть мочи звать на помощь:
– Тинетта! Тинетта! Себастиан! Себастиан!
Она не отваживалась встать, ведь тогда эти «маленькие мерзкие твари» стали бы на неё прыгать.
Наконец на крик явились Себастиан и Тинетта, и Себастиан одного за другим изловил котят, попрятал их в корзину и унёс на чердак – в то же кошачье логово, которое он устроил для двоих вчерашних котят.
Поздно вечером, когда фройляйн Роттенмайер немного пришла в себя после утренних волнений, она вызвала Себастиана и Тинетту в учебную комнату, чтобы провести тщательное расследование событий и выявить виновника, заслуживающего наказания. Тут и выяснилось, что всё это дело рук Хайди. Фройляйн Роттенмайер сидела бледная от негодования и поначалу даже не могла подобрать слова, чтобы выразить свои ощущения. Она махнула рукой в знак того, что Себастиан и Тинетта могут удалиться. После этого повернулась к Хайди, которая стояла рядом с креслом-каталкой Клары и не вполне понимала, в чём состоит её провинность.
– Адельхайд, – начала дама строгим тоном, – я знаю только одно наказание, которое могло бы стать для тебя чувствительным, ведь ты дикарка. И вот мы посмотрим, не присмиреешь ли ты, очутившись внизу, в тёмном подвале с крысами и тритонами, – может, хотя бы там у тебя отобьёт охоту впредь учинять такое безобразие.
Хайди выслушала свой приговор тихо и недоумённо, потому что в устрашающем подвале она ещё ни разу не бывала. Смежное с хижиной дедушки помещение, которое он называл подвалом и где у него хранились готовые сыры и стояло свежее молоко, было скорее привлекательным и приятным местом, а крыс и тритонов она там не видела никогда.
Но Клара принялась громко стенать:
– Нет-нет, фройляйн Роттенмайер, надо дождаться приезда папы. Он же написал, что скоро приедет, и тогда я ему всё расскажу, и пусть уж он сам скажет, как поступить с Хайди.
Против этого верховного судьи фройляйн Роттенмайер не могла возразить, тем более что и в самом деле его вскоре ожидали. Она встала и сказала, зловеще прищурившись:
– Хорошо, Клара, но и я, со своей стороны, тоже переговорю на эту тему с господином Сеземаном!
С этими словами она покинула комнату.
Несколько дней прошли без приключений, но фройляйн Роттенмайер уже не выходила из состояния волнения, и голову её не покидала мысль о той ошибке, которую она допустила с выбором Хайди. Ей казалось, что с появлением девочки вся жизнь в доме Сеземанов выбилась из колеи и больше так и не вошла в неё. Клара же была очень довольна: скучать ей больше не приходилось, ибо на уроках с Хайди было очень занятно: она никак не могла выучить буквы и постоянно их путала, а если господин Кандидат, объясняя их начертания, говорил для наглядности про «носик», «хвостик» и «рожки», она радостно восклицала: «Это коза!» или «Это беркут!». Ибо описания будили в её мозгу представления о чём угодно, только не о буквах. В поздние послеобеденные часы Хайди сидела возле Клары и вновь и вновь рассказывала ей об альпийских лугах и о тамошней жизни – так много и так долго, что в ней поднималась тоска по родным местам, и под конец она всегда заверяла:
– Мне конечно же надо домой! Завтра я точно уеду!
Но Клара всегда успокаивала Хайди и убеждала её, что она непременно должна дождаться приезда папы, а там будет видно, как пойдёт дальше. И если Хайди поддавалась на уговоры и успокаивалась, этому во многом способствовала тайная надежда, которую она потихоньку лелеяла, что каждый день, проведённый здесь, увеличивает запас белых булочек для бабушки на две штуки, поскольку утром и вечером около её тарелки всегда лежала румяная булочка; она её немедленно прятала, потому что не могла есть при мысли, что у бабушки такой булочки не бывает никогда, а жёсткий чёрный хлеб она уже не может толком разжевать. После обеда Хайди каждый день оставалась в своей комнате совсем одна на несколько часов, раз и навсегда поняв, что во Франкфурте запрещено выбегать из дома так запросто, как это было в Альпах, и никогда больше этого не делала. Заводить разговор с Себастианом в столовой ей тоже было нельзя, фройляйн Роттенмайер это ей запретила, а попробовать побеседовать с Тинеттой ей даже не приходило в голову; она старалась не попадаться Тинетте на глаза, потому что та всегда обращалась к Хайди в язвительном тоне и высмеивала её. У Хайди было достаточно времени представить, как хорошо сейчас на альпийских склонах, всё зелено, и жёлтые цветочки сверкают на солнце, и всё вокруг сияет – и снег, и горы, и вся долина внизу, и временами Хайди охватывало тоскливое желание немедленно оказаться там. Ведь тётя ей говорила, что она может вернуться домой, когда захочет. И однажды Хайди больше не могла выдержать. Она торопливо увязала все накопленные булочки в красный платок и надела на голову соломенную шляпку, однако уже в дверях дома наткнулась на препятствие на своём пути – на саму фройляйн Роттенмайер, которая как раз возвращалась с улицы. Дама застыла в немом удивлении, разглядывая Хайди с головы до ног, взгляд её особенно притягивал узелок из красного платка. И тут она разразилась:
– Что это ещё за явление? Что это вообще значит? Разве я не запретила тебе строго-настрого выходить из дому без спросу и шататься где попало? А ты опять за своё, да ещё нарядившись как бродяжка!
– Я не собиралась шататься где попало, я собралась домой, – испуганно ответила Хайди.
– Что? Как? Домой? Ты собралась домой? – Фройляйн Роттенмайер в волнении всплеснула руками. – Сбежать хотела! Знал бы господин Сеземан! Сбежать из его дома! Не дай бог, он узнает об этом! И