Господин Сеземан ответил немедленно, что не может так сразу всё бросить и приехать домой, что история с привидением его поражает, но он надеется, что она кратковременна; однако если за ближайшее время в доме не водворится покой, то пусть фройляйн Роттенмайер напишет письмо госпоже Сеземан и спросит, не будет ли та столь любезна, чтобы приехать во Франкфурт на подмогу: нет ни малейших сомнений, что его мать в кратчайшее время управится с привидениями и они после этого нескоро осмелятся вновь беспокоить его дом.
Фройляйн Роттенмайер осталась недовольна тоном этого письма: на её взгляд, хозяин не отнёсся к делу с должной серьёзностью. Она незамедлительно написала госпоже Сеземан, но и с этой стороны не последовало ничего удовлетворительного: ответ содержал несколько совершенно двусмысленных язвительных замечаний.
Госпожа Сеземан писала, что она и не подумает ехать из Гольштейна во Франкфурт специально из-за того, что Роттенмайер видит привидения. Дескать, в доме Сеземанов никогда не видели привидений, и, если теперь там завелось одно, Роттенмайер должна уметь найти с ним общий язык, а если нет, то пусть призовёт на помощь ночных сторожей.
Но фройляйн Роттенмайер была исполнена решимости больше не проводить свои дни в страхе, и она нашла выход. До сих пор она ничего не говорила детям о явлении призраков – из опасения, что дети в страхе больше не захотят оставаться одни ни днём ни ночью, а это могло иметь для неё неудобные последствия. Теперь же она направилась прямиком в учебную комнату, где сидели обе девочки, и приглушённым голосом рассказала о ночных визитах кого-то неизвестного.
Клара тотчас воскликнула, что больше ни на минуту не останется одна, что папа должен приехать домой, а фройляйн Роттенмайер должна перебраться ночевать в её комнату, а Хайди тоже нельзя больше оставаться одной, иначе привидение однажды заявится к ней и что-нибудь ей сделает; и пусть все они спят в одной комнате, а свет пусть горит всю ночь напролёт, и Тинетта должна ночевать поблизости, а Себастиан и Иоганн пусть идут вниз и спят в коридоре, чтобы они могли сразу же закричать и спугнуть привидение, как только оно ступит на лестницу, ведущую наверх.
Клара была очень взволнована, и от фройляйн Роттенмайер потребовались большие усилия, чтобы её немного успокоить. Она пообещала ей неотложно написать папе, поставить свою кровать в комнате Клары и больше никогда не оставлять её одну. Все они не могут спать в одной комнате, но если Адельхайд тоже боится, то Тинетте придётся устраиваться на ночлег рядом с ней.
Но Хайди боялась Тинетту больше, чем привидений, про которые ребёнок вообще ни разу не слыхал, и она тут же заявила, что не боится привидений и хочет оставаться в своей комнате одна. После этого фройляйн Роттенмайер устремилась к письменному столу и написала господину Сеземану, что таинственные явления в доме, которые повторяются каждую ночь, до того потрясли нежную конституцию его дочки, что можно опасаться худших последствий; мол, при таких условиях есть примеры внезапных эпилептических припадков, или «плясок святого Витта» [2], а его дочь подвержена всему, если это безобразие в доме не будет прекращено.
На сей раз письмо возымело действие. Через два дня господин Сеземан уже звонил в колокольчик так, что все сбежались на шум и переглядывались, не думая ни о чём другом, кроме как о том, что привидение на сей раз так обнаглело, что учиняет свои проделки, даже не дождавшись ночи. Себастиан очень осторожно выглянул через полуоткрытую ставню сверху. В этот момент звонок задёргали с такой силой, что поневоле заподозришь за этими рывками человеческую руку. Себастиан даже узнал эту руку, бегом пересёк комнату, кубарем скатился по лестнице, но внизу снова встал на ноги и распахнул дверь.
Господин Сеземан коротко поздоровался и без промедления поднялся наверх, в комнату своей дочери. Клара встретила папу громким криком радости, и, когда он увидел, что она нисколько не изменилась, лоб его, перед тем озабоченный, начал разглаживаться и разглаживался всё больше по мере того, как он слышал от неё, что у неё всё по-прежнему хорошо, и как она рада, что он приехал, и очень кстати, что по дому шастает привидение, потому что благодаря ему папа снова дома.
– И как продолжает вести себя привидение, фройляйн Роттенмайер? – спросил господин Сеземан, пряча улыбку в уголках губ.
– Нет, господин Сеземан, – строго ответила дама, – это не шутки. Я не сомневаюсь в том, что завтра господину Сеземану будет не до смеха, ибо то, что творится в доме, указывает на нечто ужасное, что здесь, должно быть, творилось в прежние времена и долго утаивалось.
– Так, об этом я ничего не знаю, – заметил господин Сеземан, – но вынужден просить вас не навлекать подозрение на моих достойных предков. А сейчас позовите мне в столовую Себастиана, я хочу поговорить с ним с глазу на глаз.
Господин Сеземан направился в столовую, и туда же пришёл Себастиан. Для господина Сеземана не было тайной, что Себастиан и фройляйн Роттенмайер не питают друг к другу особой симпатии; на этот счёт у него были свои соображения.
– Поди-ка сюда, парень, – поманил он вошедшего, – и скажи-ка мне честно: не сам ли ты разыгрывал привидение, чтобы немного развлечь фройляйн Роттенмайер, а?
– Нет, поверьте мне, милостивый государь не должен так думать: мне и самому не по себе от этого всего, – ответил Себастиан с несомненной искренностью.
– Ну, если так, то завтра я покажу тебе и храброму Иоганну, как привидения выглядят при свете дня. Стыдись, Себастиан: такой молодой, крепкий парень, как ты, бегает от привидений! А сейчас без промедления ступай к моему старому другу, доктору Классену: кланяйся и проси его непременно быть сегодня вечером в девять часов у меня, скажи, что я специально приехал из Парижа, чтобы проконсультироваться с ним. Ему придётся провести у меня целую ночь не смыкая глаз – так плохо обстоят дела. Пусть настроится! Понял, Себастиан?
– Так точно, так точно! Милостивый государь может быть уверен, я всё исполню. – С этими словами Себастиан удалился, а господин Сеземан вернулся к своей дочке, чтобы развеять у неё всякий страх перед тем явлением, которое он собирался сегодня же представить в истинном свете.
Ровно в девять часов, когда дети отправились на покой, а фройляйн Роттенмайер удалилась к себе, появился доктор, из-под седых волос которого выглядывали живые, доброжелательные глаза на вполне ещё молодом лице. Вид у него был слегка встревоженный, но сразу после приветствия он разразился смехом и сказал, хлопая своего друга по плечу:
– Ну-ну, для человека, у постели которого я должен провести всю ночь, ты выглядишь ещё довольно сносно, старина.
– Потерпи, старик, – ответил господин Сеземан, – тот, ради кого тебе придётся бодрствовать, будет выглядеть гораздо хуже, когда мы его изловим.
– Итак, в доме больной, да к тому же такой, которого следует ещё изловить?
– Гораздо хуже, доктор, гораздо хуже. В доме привидение, пошаливает у меня тут!
Доктор громко рассмеялся.
– Таково ваше сострадание, доктор! – продолжал господин Сеземан. – Жаль, что фройляйн Роттенмайер не может его разделить. Она твёрдо убеждена, что тут слоняется мой древний предок, искупая свои нераскаянные грехи.
– Но как она с ним познакомилась? – спросил доктор, всё ещё веселясь.
Господин Сеземан рассказал своему другу обо всём, что происходило в доме, о том, что дверь еженощно оказывается открытой, по показаниям всех жителей дома, и добавил, что распорядился положить в караульном помещении два заряженных револьвера, чтобы быть подготовленными на все случаи; поскольку дело является либо крайне нежелательной шуткой, которую, возможно, устраивает какой-нибудь знакомый прислуги, чтобы напугать людей в отсутствие хозяина, – и тогда хороший выстрел в воздух не станет для него большой бедой, – либо в деле замешаны воры, которые таким образом хотят приучить персонал к мысли о привидениях, чтобы впредь иметь уверенность, что никто не посмеет высунуться, – в таком случае хорошее оружие тоже не повредит.
Во время этого объяснения господа спустились по лестнице и вошли в ту самую комнату, где раньше несли ночную вахту Себастиан с Иоганном. На столе стояли несколько бутылок хорошего вина, ибо какое-никакое подкрепление нельзя было счесть нежелательным, когда приходится коротать ночь на дежурстве. Рядом лежали два револьвера, два подсвечника стояли посреди стола, поскольку ждать привидение в полутьме господин Сеземан не хотел.
Дверь они плотно закрыли, чтобы свет не просачивался в коридор – это могло отпугнуть привидение. Господа уютно устроились на стульях и предались беседе, время от времени делая по доброму глотку вина. И не успели они оглянуться, как пробило полночь.
– Привидение про нас прознало и сегодня, пожалуй, не придёт, – сказал доктор.
– Потерпи, оно является в час ночи, – ответил друг.
Разговор опять возобновился. Пробило час. Вокруг было тихо, на улице тоже смолкли все звуки. Но доктор вдруг насторожённо поднял палец:
– Тсс, Сеземан, ты ничего не слышишь?
Оба прислушались. Тихо, но совершенно отчётливо отодвигалась подпирающая балка, потом дважды повернулся ключ в замке, и вот стала раскрываться дверь. Господин Сеземан потянулся к своему револьверу.
– Ты не боишься? – сказал доктор и встал.
– Осторожность не повредит, – прошептал господин Сеземан, взял в левую руку подсвечник, в правую – револьвер и последовал за доктором, который, также вооружившись подсвечником и стрелковым оружием, двинулся вперёд. Они вышли в коридор.
Через широко распахнутую дверь втекал бледный лунный свет, освещая белую фигурку, неподвижно застывшую на пороге.
– Кто тут? – гаркнул доктор так, что прогремело на весь коридор, и оба господина кинулись к фигурке.
Она повернулась и тихо вскрикнула. Босая, в белой ночной рубашке, Хайди растерянным взглядом смотрела на яркое пламя и на оружие, она тряслась и трепетала как лист на ветру. Господа в великом изумлении посмотрели друг на друга.