– О нет, дед, – с жаром начала Хайди, – вот этому ты не верь, все они были ко мне добры, и Клара, и бабуня, и господин Сеземан. Но знаешь, дед, я уже больше не могла выдержать и дождаться, когда же я снова смогу быть дома, и иногда мне казалось, что я сейчас задохнусь, так меня душило. Но я им ничего не говорила, потому что это было бы неблагодарно. Но потом однажды утром меня позвал господин Сеземан, в самую что ни есть рань, – но я думаю, что этому посодействовал господин доктор… Однако всё, наверное, написано в письме.
С этими словами Хайди спрыгнула на землю и достала из корзины письмо и свёрток и подала их дедушке.
– Это принадлежит тебе, – сказал тот и положил свёрток рядом с собой на скамью. Потом прочитал письмо. Не говоря ни слова, сунул листок в карман. – Как ты думаешь, Хайди, не попить ли нам молока? – спросил он, беря ребёнка за руку и ведя в дом. – А деньги свои прихвати, на них можно купить целую постель и одежды на несколько лет.
– Мне не надо, дед, – заверила Хайди. – Постель у меня есть, а одежды мне Клара столько упаковала с собой, что ничего нового мне уже не понадобится.
– Возьми-возьми и положи в шкаф, когда-нибудь понадобятся.
Хайди послушалась и вприпрыжку вбежала за дедом в дом, где на радостях обскакала все уголки и поднялась по лестнице наверх – но там вдруг замерла, а потом в смущении крикнула сверху:
– О, дед, моей постели больше нет!
– Нет, так будет, – послышалось снизу. – Я же не знал, что ты вернёшься. Иди-ка пить молоко!
Хайди спустилась вниз и села на свой высокий табурет на прежнем месте, схватила свою старую чашку и принялась пить с такой жадностью, как будто ничего столь же вкусного ни разу не получала там, откуда вернулась, а когда с глубоким вздохом отставила чашку в сторону, то объявила:
– На свете нет ничего лучше нашего молока, дед.
Тут с улицы раздался пронзительный свист, и Хайди молнией метнулась за дверь. К дому приближалось целое стадо скачущих коз, а среди них Петер. Когда он увидел Хайди, то остановился как вкопанный и смотрел на неё молча, не сводя глаз.
Хайди крикнула:
– Добрый вечер, Петер! – И ринулась в гущу стада: – Лебедушка! Медведушка! Вы меня ещё помните?
И козы, должно быть, сразу узнали её по голосу, потому что принялись тереться о неё головами и блеять от радости, а Хайди всех окликала по имени, и все бежали к ней и теснились около неё, и даже робкая Снежинка боднула крупного Турка, отпихивая его в сторону, а тот от удивления перед такой наглостью растерялся и поднял вверх свою бороду, чтобы показать, что это он, а не кто-то другой.
Хайди была вне себя от радости, вновь обретя своих старых друзей. Она снова и снова тискала миниатюрную, хрупкую Снежинку и гладила порывистого Щегла, а козы от любви и нежности бодали и толкали её со всех сторон, пока она не очутилась вблизи Петера, который до сих пор так и стоял, не двигаясь с места.
– Спускайся сюда, Петер, да скажи же мне «добрый вечер»! – крикнула ему Хайди.
– Ты что, снова тут? – произнёс наконец тот в великом изумлении и подошёл, пожал руку Хайди, которую она ему уже давно протягивала, а потом спросил так, как всегда делал, возвращаясь вечером домой: – Ну что, завтра с нами?
– Нет, завтра нет, но послезавтра может быть, потому что завтра я обещала бабушке прийти.
– И правильно, что ты вернулась, – сказал Петер, и лицо его постепенно расплывалось в улыбке.
Потом он пустился в путь домой, но ему было как никогда трудно справиться с козами. Едва ему удалось – где подманивая, где грозя хворостиной – собрать их вокруг себя и Хайди пошла прочь, одной рукой обняв Лебедушку, другой Медведушку, как всё стадо развернулось и побежало за ними. Хайди пришлось зайти со своими козами в хлев и запереться там, иначе бы Петеру не удалось увести стадо.
Когда после этого девочка вернулась в хижину, она увидела, что её постель обустроена заново, высокая и душистая, потому что сено было свежее, а сверху дедушка тщательно застелил постель чистой холстиной. Хайди с наслаждением улеглась и спала в эту ночь так сладко, как не спала целый год.
Ночью дедушка раз десять поднимался по лестнице, прислушиваясь, спит ли Хайди или беспокойно ворочается, и проверял слуховое окно, через которое луна обычно светила на постель Хайди, надёжно ли оно закрыто сеном, которое он туда забил. Но Хайди спала беспробудно и не пыталась бродить во сне, поскольку её огромное, жгучее желание наконец исполнилось: она снова увидела горы и скалы в закатном огне, она услышала шум елей, она снова была дома на альме.
В воскресенье, под звон колоколов
Хайди стояла под колышущимися елями и ждала дедушку, который собирался отправиться с ней вместе: она к бабушке, а он в Деревушку за чемоданом. Девочка не могла дождаться, когда же снова увидит бабушку и услышит, как ей понравились булочки, однако и время торопить ей не хотелось, потому что она не могла наслушаться родного шелеста елей над головой и напиться аромата и сияния зелёных альпийских лугов с золотыми цветами.
Тут из хижины вышел дедушка, огляделся вокруг и удовлетворённо сказал:
– Так, теперь можем идти.
Поскольку сегодня была суббота, Дядя Альм наводил чистоту и порядок в доме, в хлеву и вокруг, и на это он отвёл всё утро, чтобы сразу после обеда они с Хайди могли пойти, и теперь всё вокруг радовало его глаз.
У хижины козопасов они расстались, и Хайди вбежала в дом. Бабушка услышала её шаги ещё издали и нежно воскликнула ей навстречу:
– Это ты, детка? Пришла?
Потом она схватила руку Хайди и крепко держала её, словно боясь, что ребёнка у неё опять отнимут. И тут уж бабушка рассказала, как ей понравились булочки и что она уж так ими налакомилась, что сегодня, пожалуй, чувствует себя намного крепче, чем обычно, а мать Петера добавила, что бабушка от беспокойства, как бы не съесть всё лакомство слишком быстро, за вчерашний и сегодняшний день съела только одну булочку, а то, если восемь дней подряд съедать по одной, она окрепнет сверх меры. Хайди внимательно выслушала Бригитту и призадумалась. Потом ей, видимо, пришло в голову какое-то решение.
– Я знаю, что я сделаю, бабушка, – сказала она в радостном возбуждении. – Я напишу Кларе письмо, и она пришлёт мне ещё столько же булочек или в два раза больше, ведь я накопила их целую кучу в ящике, а когда их у меня отняли, Клара сказала, что снова даст мне столько же, и уж она это непременно сделает.
– О боже, – сказала Бригитта, – это хорошая мысль, но подумай, они ведь зачерствеют. Была бы время от времени лишняя монета, так и наш пекарь в Деревушке печёт такие же, но у меня и на чёрный хлеб едва хватает.
Тут по лицу Хайди пробежал светлый луч радости.
– Ох, у меня же очень много денег, бабушка, – возликовала она и даже подпрыгнула от счастья, – теперь я знаю, что я с ними сделаю! Каждый, каждый день ты будешь получать свежую булочку, а по воскресеньям две, а Петер будет тебе их приносить из Деревушки.
– Нет-нет, детка, – замахала руками бабушка, – этому не бывать, деньги ты получила не для того, отдай их дедушке, а уж он скажет, на что их употребить.
Но Хайди, ничего не слыша, прыгала по комнате, выкрикивая:
– Теперь бабушка будет каждый день съедать по булочке и снова окрепнет и… О, бабушка, – завопила она с новым ликованием, – а когда ты наберёшься сил и поздоровеешь, тебе снова станет светло! Может, это только оттого, что ты слишком ослабела.
Бабушка притихла, она не хотела омрачать ребёнку радость. А Хайди, прыгая по комнате, вдруг заметила на полке бабушкину книгу псалмов, и тут ею овладела новая мысль:
– Бабушка, я ведь теперь очень хорошо умею читать. Хочешь, я прочитаю тебе какой-нибудь псалом из твоей старой книги?
– О да! – пришла бабушка в радостное изумление. – Неужто ты правда умеешь читать, детка?
Хайди встала на стул и стянула с полки книгу, с которой поднялась туча пыли, потому что очень долго она пролежала наверху нетронутой. Хайди вытерла её, уселась с ней на скамеечку подле бабушки и спросила, что ей почитать.
– Что хочешь, детка, что хочешь. – И бабушка с напряжённым ожиданием замерла, отодвинув прялку в сторону.
Хайди полистала книгу, читая по одной строчке то там, то здесь:
– Вот что я тебе почитаю, бабушка.
И Хайди начала и по мере чтения становилась всё увлечённее и читала всё выразительнее:
Благословен Господь, ибо Он услышал голос молений моих.
Господь – крепость моя и щит мой; на Него уповало сердце моё, и Он помог мне, и возрадовалось сердце моё; и я прославлю Его песнью моею.
Господь – крепость народа Своего и спасительная защита помазанника Своего.
Спаси народ Твой и благослови наследие Твоё; паси их и возвышай их вовеки!
Бабушка сидела тихо, сложив ладони, и выражение неописуемой радости, какого Хайди ещё не видела, отражалось у неё на лице, несмотря на то что по щекам её в это время текли слёзы. Когда Хайди замолкла, бабушка с тоской попросила:
– О, ещё раз, Хайди, дай мне ещё раз услышать: «Господь – крепость моя и щит мой; на Него уповало сердце моё».
И девочка прочитала ещё раз, сама испытывая радость.
– О, как же ты меня порадовала, Хайди!
Бабушка раз за разом всё повторяла слова молитвы, и Хайди сияла от счастья и не могла отвести от бабушки глаз, потому что такой она её ещё не видела. Теперь её старое лицо больше не было скорбным, а светилось такой радостью и благодарностью, как будто она заглянула своими новыми, прозревшими глазами в небесный райский сад.
Тут в окно постучали, и Хайди увидела снаружи дедушку, он махнул ей рукой, чтобы шла домой. Хайди быстро выбежала, но успела заверить бабушку, что завтра снова придёт, и даже если уйдёт с Петером на пастбища, то в середине дня вернётся, потому что, раз уж она может сделать бабушке снова светло и может снова доставить ей радость, это для Хайди самое большое счастье, оно даже больше, чем быть на солнечном лугу среди цветов и коз.