Господин Сеземан, до сих пор слушавший молча и с выражением печального смирения, тут вдруг встрепенулся.
– Доктор, – воскликнул он, – скажи мне честно, у тебя действительно ещё есть надежда на перемену её состояния?
Господин доктор пожал плечами.
– Мало, – еле слышно сказал он. – Но, друг мой, вспомни же на миг и обо мне! У тебя хотя бы есть любимое дитя, которое тоскует по тебе и радуется твоему возвращению домой, когда ты в отъезде. Тебе не приходится возвращаться в вымерший дом и садиться за стол в одиночестве. И твоему ребёнку дома хорошо. Хоть он и лишён многого из того, чем наслаждаются другие, но у него есть и много преимуществ перед ними. Нет, Сеземан, вам не на что особо жаловаться, вам ведь хорошо вместе. Вспомни про мой одинокий дом!
Господин Сеземан встал и принялся большими шагами мерить комнату, как обычно делал, когда был сильно сосредоточен на чём-то. Внезапно он резко остановился перед своим другом и хлопнул его по плечу.
– Доктор, у меня есть одна мысль: я не могу видеть тебя таким, ведь ты ещё не старый. Ты должен немного отвлечься от себя самого. И знаешь как? Отправляйся-ка в путешествие и навести Хайди в её Альпах от имени нас всех.
Господин доктор был изрядно удивлён таким предложением и сразу хотел отказаться, но господин Сеземан не дал ему на это времени. Он так преисполнился своей новой идеей, что подхватил друга под руку и повлёк за собой в комнату своей дочери. Добрый господин доктор всегда был для больной Клары желанным гостем, поскольку заботливо лечил её с незапамятных времён и всякий раз, приходя, рассказывал что-нибудь весёлое и ободряющее. Она хорошо знала, отчего теперь всё изменилось, и хотела бы хоть однажды его чем-то порадовать. Клара сейчас же протянула ему руку, и он сел рядом с ней. Господин Сеземан тоже придвинул свой стул и заговорил о поездке в Швейцарию и о том, как сам мечтал о ней. Но от главного пункта – от того, что эта поездка не может состояться, – он ловко ускользнул, боясь неминуемых слёз Клары. Потом быстро переключился на новую мысль и привлёк внимание Клары к тому, насколько благотворно скажется такая поездка на их добром друге, если он устроит себе каникулы.
Слёзы и в самом деле наводнили её голубые глаза, как Клара ни старалась их подавить, зная, что папа не может видеть её плачущей. Но узнать, что ничего не состоится, было для неё слишком жестоким ударом, ведь ожидание поездки к Хайди составляло её единственную радость и утешение всё лето, во все её долгие одинокие часы. Однако торговаться Клара не была приучена, она слишком хорошо знала, что папа отказывает только в том, что может навредить ей и потому попадает под запрет. Она проглотила слёзы и теперь обратилась к единственной надежде, которая ей оставалась. Она взяла руку своего доброго друга и, поглаживая её, принялась умолять его:
– О, прошу вас, господин доктор, не правда ли, вы поедете к Хайди, а потом придёте, чтобы всё мне рассказать: как вам понравилось там, наверху, и что поделывает Хайди, и дедушка, и Петер, и козы, я их всех так хорошо знаю! И ещё: возьмите с собой то, что я хочу передать для Хайди, я уже всё продумала, и ещё кое-что для бабушки. Прошу вас, господин доктор, сделайте же это, а я за это буду принимать тут рыбий жир – сколько вы скажете.
То ли это обещание и решило исход дела, неизвестно, но вероятно, поскольку господин доктор улыбнулся и сказал:
– Тогда я конечно же отправлюсь туда, Клерхен, а ты благодаря этому станешь у нас кругленькой и крепкой, какой мы с папой давно мечтали тебя видеть. Ты уже назначила, когда я должен ехать?
– Лучше всего завтра же утром, господин доктор, – ответила Клара.
– Да, она права, – подключился к разговору отец. – Солнце светит, небо синее. Зачем терять время? О каждом таком дне, проведённом не в Альпах, придётся потом жалеть.
Господин доктор невольно рассмеялся:
– Ещё немного – и ты начнёшь меня упрекать, что я всё ещё здесь, Сеземан, так что лучше уж мне уйти.
Доктор встал, но Клара крепко его удерживала, ведь сначала она должна была передать ему все поручения, касающиеся Хайди, и ещё она перечислила ему всё то, на что он должен будет обратить внимание, чтобы потом, по возвращении, всё рассказать ей. Посылку для Хайди ему пришлют позднее, потому что фройляйн Роттенмайер ещё должна помочь ей всё упаковать, а она сейчас где-то в городе и вернётся не скоро.
Господин доктор пообещал исполнить всё в точности, выехать если не завтра утром, то в ближайшие дни, а по возвращении подробно доложить ей обо всём, что там увидит и переживёт.
Слуги зачастую обладают примечательным даром понимать происходящее в господском доме задолго до того, как хозяева изволят им об этом сообщить. Себастиан и Тинетта располагали этим даром в полной мере, поскольку не успел господин доктор спуститься в сопровождении Себастиана по лестнице, как Тинетта уже входила в комнату Клары, едва заслышав звон колокольчика.
– Наполните, пожалуйста, вот эту коробку свежими, мягкими пирогами, какие подаются у нас к кофе, Тинетта, – сказала Клара, указывая на коробку, которая уже давно стояла наготове.
Тинетта взяла указанный предмет за уголок, небрежно покачивая им. В дверях она насмешливо сказала:
– Да уж постараюсь.
Когда Себастиан внизу с обычной вежливостью распахнул дверь, выпуская гостя, он с поклоном сказал:
– Если господин доктор будут так любезны, не передадут ли и от меня мамзельке привет?
– Э, надо же, Себастиан, – дружелюбно сказал господин доктор, – и вам уже известно, что я еду?
Себастиану пришлось слегка закашляться:
– Сам-то я… толком-то я не знал… ах да, теперь я вспомнил: я как раз проходил мимо столовой и невзначай услышал имя мамзельки, а там уже одна мысль цепляется за другую… вот и…
– Ещё бы, ещё бы, – улыбался господин доктор, – и чем больше у человека мыслей, тем больше он примечает. До свидания, Себастиан, а привет я непременно передам.
Господин доктор как раз хотел выйти в открытую дверь, но натолкнулся на препятствие: сильный ветер, как видно, помешал фройляйн Роттенмайер продолжить её прогулку по городу. Она вернулась и, со своей стороны, хотела войти в открытую дверь. Но ветер раздул парусом большой платок, в который она была укутана. Господин доктор попятился назад. По отношению к этому человеку фройляйн Роттенмайер с незапамятных времён проявляла особый пиетет и предупредительность. Она тоже отступила с отменной вежливостью, и некоторое время оба стояли, с приглашающими жестами уступая друг другу дорогу. Но тут налетел такой сильный порыв ветра, что фройляйн Роттенмайер на всех парусах понесло на доктора. Он едва успел уклониться. Даму протащило мимо него на изрядное расстояние, так что ей пришлось возвращаться, чтобы со всеми приличиями попрощаться с другом дома. Этот принудительный процесс немного расстроил её, но господин доктор обладал такими манерами, которые быстро привели в порядок её путаные чувства, и вновь водворилось благодушие. Он сообщил ей о планах своей поездки и самым обаятельным образом попросил её упаковать посылку для Хайди так, как умеет упаковать только она. Засим господин доктор откланялся.
Клара ожидала, что ей придётся выдержать целую битву с фройляйн Роттенмайер, прежде чем та даст своё согласие на отправку всех тех вещей, которые Клара предназначила для Хайди. Но на сей раз приятно обманулась: фройляйн Роттенмайер была настроена исключительно благодушно. Она тут же освободила просторный стол, чтобы разложить на нём вещи, отобранные Кларой, и паковать их у неё на глазах. Это была лёгкая работа, потому что предметы, которые предстояло уложить, были разнообразны. Вначале шло тёплое пальто с капюшоном, которое Клара облюбовала для Хайди, чтобы грядущей зимой ей было в чём навещать бабушку тогда, когда захочется, а не ждать, когда придёт дедушка и завернёт её в дерюжку, чтобы она не замёрзла. Затем следовал тёплый платок для старой бабушки, в который та могла бы кутаться и не зябнуть, когда ветер примется обдувать хижину со всех сторон. Далее шла большая коробка с пирогами, она тоже предназначалась для бабушки, чтобы у той было к кофе ещё что-то, помимо булочек. Потом была упакована колбаса огромной толщины: её Клара изначально приготовила для Петера, потому что тот никогда не видел ничего, кроме сыра и хлеба. Но сейчас она передумала, испугавшись, что Петер на радостях съест всю колбасу за раз. Поэтому колбасу следовало вручить матери Бригитте, чтобы та взяла часть для себя и для бабушки, а Петеру выдавала его долю порциями. Потом в посылку уложили мешочек с табаком: это для дедушки, который так любил выкурить трубку, сидя вечером на скамье перед домом. Напоследок было уложено несколько таинственных мешочков, пакетиков и коробочек, которые Клара собирала с особой радостью, поскольку в них Хайди предстояло обнаружить всякие приятные сюрпризы. Наконец дело было сделано, и порядочный тюк лежал на полу, готовый к поездке. Фройляйн Роттенмайер смотрела на него сверху вниз, погрузившись в глубокомысленные размышления об искусстве упаковки. Клара, со своей стороны, бросала на тюк взгляды, полные радостного ожидания: она предвкушала, как Хайди будет подпрыгивать от неожиданности и ликовать, когда этот огромный тюк прибудет к ней.
Тут вошёл Себастиан и сильным рывком взгромоздил тюк себе на плечи, чтобы немедленно доставить его в дом господина доктора.
На альме гость
Ранняя заря занималась над горами, и свежий утренний ветер шумел в елях, раскачивая старые ветки. Хайди раскрыла глаза, разбуженная этим шумом. Он всегда волновал Хайди до дрожи и неодолимо влёк наружу, под ели. Она вскочила со своего ложа, на бегу приводя себя в порядок; это приходилось делать непременно, ведь Хайди теперь знала, что надо всегда выглядеть аккуратно и прилично. Вот она спустилась по лесенке вниз; ложе дедушки было уже пусто; она выбежала наружу. Дедушка стоял перед входом в дом и оглядывал небо во все стороны, как он делал каждое утро, чтобы знать, каким будет день.