Наверху тянулись розовые облачка, и небо набирало синеву, а вдали по пастбищным угодьям как будто растекалось сплошное золото, ведь солнце только что взошло над высокими скалами.
– О, как красиво! Как красиво! Доброе утро, дед! – воскликнула Хайди, подскочив к нему.
– Что, и твои глаза уже раскрылись? – ответил дедушка, протягивая Хайди руку для приветствия.
Хайди побежала под ёлки и прыгала там, под колыханием ветвей, радуясь шуму и свисту наверху, и при каждом новом порыве ветра и гудении в верхушках она ликовала от блаженства, подпрыгивая ещё чуточку выше.
Дедушка в это время шёл в хлев и доил Лебедушку и Медведушку, потом он тщательно чистил и мыл их обеих перед отправкой в горы и выводил на площадку. Завидев своих подруг, Хайди подскакивала к ним, обнимала их за шею, нежно приветствуя, и они радостно и доверчиво блеяли, и каждой из коз хотелось выказать бо́льшее расположение к Хайди, и каждая утыкалась головой в её плечо так, что девочка оказывалась между животными как в тисках. Но Хайди не боялась, что они её раздавят, а когда оживлённая Медведушка и вовсе начинала бодаться, Хайди урезонивала её:
– Ну-ну, Медведушка, ты уже бодаешься, как невоспитанный Турок.
И Медведушка моментально отступала на приличное расстояние, а Лебедушка откидывала голову вверх жестом, полным благородства, и сразу было видно, что она про себя думает: «Вот уж меня никто не посмеет упрекнуть, что я веду себя как Турок». Потому что белоснежная Лебедушка была немного аристократичнее коричневой Медведушки.
А вот уже снизу слышен свист Петера, и скоро все козы весело впрыгивают наверх, впереди всех проворный Щегол – самыми высокими прыжками. И снова Хайди оказывалась в гуще стада, и от напористых приветствий её толкало туда и сюда, но она пробиралась к пугливой Снежинке, которую всегда оттесняли от Хайди более крупные козы.
Тут подходил Петер, издавая последний решительный свист, который должен был отпугнуть коз и погнать их в сторону пастбища, потому что ему самому необходимо было оказаться подле Хайди, чтобы сказать ей кое-что. Козы от его свиста отбежали в сторонку, и он смог продвинуться к Хайди.
– Можешь сегодня снова пойти с нами, – сказал он немного задиристо.
– Нет, не могу, Петер, – ответила Хайди. – В любой момент могут приехать из Франкфурта, и я должна быть дома.
– Сколько раз ты уже это говорила! – проворчал недовольный Петер.
– Но что делать, так оно и есть, и так будет до тех пор, пока они не приедут, – ответила Хайди. – Или ты считаешь, что я не должна быть дома, когда ко мне приедут из Франкфурта? Ты так считаешь, Петер?
– Они могут побыть и с Дядей, – строптиво возразил Петер.
Тут со стороны хижины раздался звучный голос дедушки:
– Ну, что там армия не продвигается вперёд? Лишилась полководца или в войсках нехватка?
Петер моментально развернулся, вскинул свой прут так, что он засвистел в воздухе, и козы, которым этот звук был хорошо знаком, снялись с места и побежали вперёд, Петер – за ними, и все вместе вскачь стали подниматься в гору.
С тех пор как Хайди снова была дома у дедушки, в голову ей то и дело приходило что-нибудь такое, о чём она раньше и не думала. Так, например, она каждое утро тщательно заправляла свою постель и разглаживала её ладонями до тех пор, пока она не становилась идеально ровной. Потом бегала по дому и расставляла по своим местам все табуреты, а то, что валялось или висело там и сям, она убирала в шкаф. Потом она брала в руки тряпку, взбиралась на скамеечку, чтобы дотянуться, и протирала все поверхности от пыли.
Когда дедушка возвращался домой, он с удовлетворением оглядывал результаты её трудов и говорил примерно следующее:
– У нас теперь каждый день как в воскресенье, не напрасно Хайди пожила на чужбине.
Вот и сегодня, после того как Петер угнал своё стадо в горы, она позавтракала с дедом и тут же принялась за дело, но всё никак не могла с ним управиться. На улице сегодня было чудесно с самого утра, и каждое мгновение происходило что-то новое, что отвлекало девочку от её занятий. Вот в открытое окно ворвался такой весёлый солнечный луч, как будто он призывал: «Пойдём наружу, Хайди, пойдём со мной!» И она больше не могла выдержать и выбегала за дверь. Там вокруг хижины всё сияло в солнечных лучах, и горы сверкали в этом сиянии, и вся долина далеко-далеко внизу, и пологая полянка неподалёку была такой золотистой и чистой, что так и манила к себе: присесть и посмотреть по сторонам. Потом она вдруг вспоминала, что треногий табурет так и остался стоять посреди хижины, а стол ещё не вытерт после завтрака. Она быстро вскакивала и бежала в хижину. Но не успевала там закончить начатое, как в елях поднимался такой могучий гул, что у Хайди внутри всё холодело – и она снова выбегала из дома немного попрыгать под ветками, которые словно в волнении раскачивались из стороны в сторону. Если дедушка в это время возился в сарае с какой-нибудь своей работой, он выходил к дверям и с улыбкой смотрел, как Хайди резвится.
Он как раз собрался вернуться к своим делам, как Хайди громко вскрикнула:
– Дед, дед! Иди сюда!
Он выбежал, испугавшись, не случилось ли чего с ребёнком. И увидел, как та бежала к пологому склону, громко крича:
– Они приехали, они приехали! И впереди господин доктор!
Хайди бросилась навстречу своему старому другу. Тот протянул ей руку для приветствия. Добежав до него, девочка схватила эту протянутую руку обеими ладонями и воскликнула:
– Добрый день, господин доктор! И спасибо вам тысячу раз!
– Привет тебе с Богом, Хайди! Но за что же ты меня благодаришь? – с ласковой улыбкой спросил господин доктор.
– За то, что я снова дома, у дедушки, – объяснила ему Хайди.
Лицо господина доктора просияло. Такого приёма в Альпах он не ожидал. Он поднимался в горы с чувством одиночества, глубоко погружённый в свои мысли, и даже не замечал, как хорошо было вокруг и как становилось всё красивее по мере того, как он поднимался. Господин доктор полагал, что девочка Хайди вряд ли его узнает, ведь во Франкфурте она видела его так мало, и ему представлялось, что он явится сюда только разочаровать людей, поскольку ждут здесь вовсе не его. Но вместо этого он увидел, как лучатся радостью глаза Хайди, а его руку она так и не выпускала из своих ладоней, полная любви и благодарности.
С отеческой нежностью господин доктор взял девочку за руку.
– Идём, Хайди, – ласково сказал он, – веди меня к своему дедушке и покажи мне, как ты живёшь.
Но Хайди всё не двигалась с места и, вытянув шею, с удивлением смотрела вниз, под гору.
– А где же Клара и бабуня? – спросила она.
– Да, я должен тебе сказать то, что огорчит тебя так же, как огорчает и меня, – ответил господин доктор. – Видишь, я приехал один. Клара была очень больна и не могла отправиться в дорогу, поэтому и бабуня не поехала. Но весной, когда снова потеплеет и дни станут длиннее, они обязательно приедут.
Хайди стояла, поражённая в самое сердце: она не могла поверить, что всё то, что она так подробно рисовала в своём воображении, так и не появится у неё перед глазами. Некоторое время она была не в силах двинуться с места, сбитая с толку неожиданным поворотом событий. Молча стоял перед ней и господин доктор, а вокруг всё было тихо, лишь наверху раздавался вой ветра в елях. Тут Хайди снова вспомнила, почему она побежала вниз под гору, и сообразила, что ведь господин доктор всё-таки приехал. Она взглянула на него снизу вверх. В глазах, обращённых к ней, лежала такая печаль, какой она ещё не видела. Никогда такого не бывало, когда господин доктор смотрел на неё во Франкфурте. Это тронуло Хайди до глубины сердца: ей тяжело было видеть, когда кто-то был в печали, а уж тем более добрый господин доктор. Наверняка он был таким из-за того, что Клара и бабуня не смогли приехать вместе с ним. Она стала искать для него утешение и быстро нашла его.
– О, вы не успеете и оглянуться, как снова настанет весна, и тогда они непременно приедут, – ободряюще сказала она. – У нас тут всё так быстро меняется. И они потом смогут остаться здесь подольше, Кларе точно понравится. А теперь идёмте к дедушке наверх.
Рука об руку с добрым другом они поднялись к хижине. Для Хайди было очень важно, чтобы господин доктор опять повеселел, и она принялась убеждать его, что время на альме пролетает очень быстро, оглянуться не успеешь, как снова настанут длинные, тёплые летние дни. И сама Хайди при этом настолько уверовала в своё утешение, что ещё издали радостно крикнула дедушке:
– Они ещё не приехали, но уже очень скоро приедут!
Для дедушки господин доктор не был чужим человеком, ведь девочка о нём очень много рассказывала. Старик протянул своему гостю руку и принял его со всей сердечностью. Мужчины уселись на скамью у дома. Они и для Хайди освободили место, подвинувшись, и господин доктор подозвал её жестом к себе. Тут он начал рассказывать, как господин Сеземан побудил его к этому путешествию, да и сам он считал, что это будет благотворно для него, потому что он давно уже не ощущал себя здоровым и полным сил. А Хайди он сказал на ушко, что скоро сюда в гору прибудет ещё кое-что, привезённое им из Франкфурта, и это кое-что доставит ей побольше радости, чем старый доктор. Хайди не терпелось узнать, что же это такое.
Дедушка очень поддержал решение господина доктора провести на альме несколько чудесных осенних дней. Он уговаривал его подниматься сюда всякий погожий день и сожалел, что не может пригласить его остаться здесь, наверху, поскольку удобно разместить здесь господина не было возможности. Но Дядя Альм посоветовал гостю не возвращаться в Рагац, а поселиться вблизи, в Деревушке: в здешнем постоялом дворе можно занять простую, но вполне приличную комнату. И господин доктор смог бы каждое утро подниматься на альм, что должно было благотворно сказаться на его состоянии, как считал Дядя, а также он с удовольствием сопровождал бы господина доктора во все места, расположенные ещё выше в горах, где ему очень понравится. Доктору это предложение пришлось по душе, и он решил ему последовать.