Петер в испуге вскочил на ноги. Теперь и пекарь знал, что кресло получило пинка! Ни разу не оглянувшись, Петер снова побежал в гору. Самым лучшим было бы сейчас сбежать домой, забраться в постель, чтобы его уже никто не мог найти, потому что там он чувствовал себя наиболее защищённо. Но ведь на пастбище остались козы, и Дядя строго предупредил его, чтоб возвращался как можно скорее, чтобы стадо не оставалось без присмотра надолго. Но Дядю он боялся больше всех и питал к нему такое уважение, что никогда бы не посмел ослушаться его. Петер громко кряхтел и ковылял дальше. Будь что будет, а ему надо возвращаться наверх. Но бежать он уже не мог, страх и множественные ушибы, которые он только что получил, не остались без последствий. Так он и шёл, хромая и постанывая, вверх на альм.
Господин Сеземан вскоре после встречи с Петером поравнялся с первой хижиной и теперь знал, что он на верном пути. Он с новыми силами стал подниматься выше и наконец после долгого, утомительного странствия увидел перед собой свою цель. Там, наверху, стояла горная хижина, а над ней колыхались тёмные верхушки старых елей.
Господин Сеземан с радостью приступил к последнему восхождению, ещё мгновение – и он сможет ошеломить дочь неожиданностью своего появления. Но господин Саземан уже был замечен издали компанией, сидящей за столом, замечен и узнан, и для отца уже готовилось то, о чём тот не догадывался.
Когда он сделал последний шаг наверх, навстречу ему от хижины двинулись две фигурки. Одна была рослая девочка со светлыми волосами и румяным лицом, она опиралась на маленькую Хайди, тёмные глаза которой так и сверкали радостью. Господин Сеземан вдруг споткнулся, остановился и пристально вгляделся в приближающихся девочек. На глазах его мгновенно выступили крупные слёзы. Какие воспоминания поднялись в его сердце! Совершенно так же выглядела мать Клары, светловолосая девушка с нежным румянцем на щеках. Господин Сеземан не знал, то ли он бодрствует, то ли видит сон.
– Папа, ты что, совсем не узнаёшь меня? – крикнула ему издали Клара с сияющим лицом. – Неужто я так изменилась?
Тут господин Сеземан бросился к дочке и заключил её в объятия.
– Да, ты изменилась! Возможно ли? Правда ли всё это?
И потрясённый отец отступил на шаг, чтобы посмотреть, не исчезнет ли видение, возникшее перед его глазами.
– Ты ли это, Клерхен, ты ли это? – восклицал он раз за разом.
Потом он снова заключил дочку в объятия, но тут же снова отстранился посмотреть, правда ли это Клара, что стояла перед ним на своих ногах.
Тут уже и бабуня подошла, она не могла дождаться, когда же заглянет в счастливое лицо своего сына.
– Ну, мой дорогой сын, что ты скажешь теперь? – улыбнулась она ему. – Сюрприз, который ты приготовил для нас, поистине хорош, но тот, что приготовили тебе, гораздо лучше, разве не так? – И обрадованная мать сердечно приветствовала своего любимого сына. – Но теперь, мой дорогой, – сказала она затем, – идём со мной, поздороваешься с Дядей, нашим величайшим благодетелем.
– Конечно, и подругу нашего дома, нашу маленькую Хайди я ещё должен приветствовать, – сказал господин Сеземан, тряся руку Хайди. – Ну как? В Альпах-то всегда свежа и здорова? Ах, о чём я спрашиваю, никакая альпийская розочка не может так цвести. Вот это радость для меня, дитя моё, вот это для меня большая радость!
Хайди тоже смотрела на ласкового господина Сеземана, сияя от радости.
Тут бабуня повела своего сына к Дяде Альму, и в то время, как мужчины сердечно пожимали друг другу руки, а господин Сеземан начал с глубоким чувством высказывать свою благодарность и своё безмерное удивление тем, как такое чудо вообще могло произойти, бабуня отошла, потому что обо всём этом они уже сегодня переговорили. Теперь она хотела взглянуть на старые ели.
А там её снова подстерегало нечто неожиданное. Под деревьями – там, где длинные ветки ещё оставляли немного свободного места, – стоял большой букет чудесных тёмно-синих горечавок, таких свежих и блестящих, будто они только что распустились. Бабуня всплеснула руками от восхищения.
– Как изысканно! Какой восторг! Какой вид! – восклицала бабуня раз за разом. – Хайди, дитя моё, иди сюда! Это ты приготовила мне такую радость? Это же совершенно чудесно!
Обе девочки уже были тут как тут.
– Нет-нет, это точно не я, – сказала Хайди. – Но я знаю, кто это сделал.
– Вот так же наверху, бабуня, и даже ещё лучше, – вставила Клара. – Но попробуй отгадай, кто мог тебе сегодня с самого ранья принести с верхних лугов букет! – Клара так довольно улыбалась, что у бабуни на мгновение промелькнула мысль: да уж не сама ли Клара сбегала сегодня на верхние луга за цветами? Но это, конечно, было невозможно.
Тут за старыми елями послышался тихий шорох, он исходил от Петера, который между тем добрался сюда наверх. Но, поскольку он увидел, кто стоит перед хижиной у Дяди, сделал большой крюк и теперь намеревался окольным путём за елями двигаться дальше. Но бабуня его узнала, и у неё внезапно возникла новая мысль. Может, это Петер принёс цветы и от робости и скромности хочет тайком ускользнуть? Нет, такого нельзя допустить, он всё-таки должен получить своё вознаграждение.
– Иди сюда, мой мальчик, выйди, смелее, не бойся! – громко крикнула бабуня, раздвинув ветки.
Петер так и замер, застыв от ужаса. У него больше не было сил сопротивляться после всего пережитого. В голове его билась только одна мысль: «Вот и всё!» С бледным и перекошенным от страха лицом он вышел из-за ёлок.
– Ну, смелей же, давай, выкладывай напрямик, – подбодряла его бабуня. – Скажи-ка нам, юноша, это сделал ты?
Петер не поднимал глаз и не видел, куда бабуня показывала пальцем. Он заметил, что Дядя стоял на углу хижины и его серые проницательные глаза были устремлены на него, а рядом с Дядей стоял самый страшный человек, какого мог представить себе Петер, – полицейский из Франкфурта. Дрожа всем телом и трясясь, Петер издал некий звук, похожий на «да».
– Ну-ну, – сказала бабуня, – что же тут такого страшного?
– Что оно… что оно… что оно разломалось и его больше не собрать, – с трудом выговорил Петер, и тут его колени задрожали так, что он едва мог держаться на ногах.
Бабуня направилась в сторону хижины.
– Мой дорогой Дядя, у бедного мальчишки действительно что-то не в порядке с головой? – участливо спросила она.
– Вовсе нет, вовсе нет, – заверил Дядя. – Просто этот мальчишка и есть тот самый ветер, который сбросил кресло с горы, и теперь он ждёт заслуженного наказания.
Бабуня не могла в это поверить, она находила, что на злого мальчишку он никак не тянет, да и вообще у него не было никаких причин ломать столь необходимую вещь, как кресло-каталка.
Но для Дяди это признание было лишь подтверждением подозрения, которое возникло у него сразу же после злодеяния. Свирепые взгляды, которые Петер с самого начала метал в сторону Клары, и другие признаки его озлобления против гостьи на альме не ускользнули от Дяди. Он выстраивал в ряд одну мысль за другой, и постепенно у него сложилась вся картина произошедшего, которую он и изложил теперь бабуне со всей ясностью. Но, когда он дошёл до конца, старая дама необычайно оживилась:
– Нет, мой дорогой Дядя, нет-нет, мы не будем наказывать бедного мальчишку. Надо быть справедливыми. Являются какие-то чужие люди из Франкфурта и на целые недели отнимают у него Хайди, его единственное богатство, и действительно большое богатство, и вот он сидит изо дня в день совершенно один. Нет-нет, надо быть справедливыми. Его одолел гнев и принудил к мести, которая хотя и была глуповата, но в гневе мы все глупеем, что поделаешь.
С этими словами бабуня вернулась к Петеру, который продолжал трястись и трепетать.
Она села на скамью под ёлками и дружелюбно сказала:
– Так, ну а теперь подойди сюда, мой мальчик, встань передо мной, я хочу тебе что-то сказать. Перестань дрожать и слушай меня. Вот что. Ты сбросил с горы кресло, чтобы оно разлетелось на куски. Это был дурной поступок, это ты хорошо знал, и что заслуживаешь наказания, тоже знал, и чтобы избежать его, тебе пришлось сильно постараться, чтобы никто не заметил, что это сделал ты. Но сам видишь: кто сделал что-то дурное и думает, что об этом никто не узнает, тот всегда ошибается. Ведь Господь Бог всё видит и слышит, и, как только Он замечает, что человек хочет утаить свой дурной поступок, Он быстренько будит в этом человеке сторожа, которого сажает в каждого из нас сразу при рождении и который может дремать до поры до времени, пока мы не совершим несправедливость. И у этого сторожа в руке есть маленькая колючка, которой он принимается колоть человека изнутри так, что тот больше не знает ни минуты покоя. Да он ещё и голосом пугает бедного злодея, потому что постоянно кричит ему мучительные угрозы: «Вот сейчас всё обнаружится! Сейчас тебя накажут!» И злодею приходится жить в постоянном страхе и ужасе, и он больше не может ничему радоваться. Не так ли было с тобой, Петер?
Петер сокрушённо кивнул, потому что именно так с ним и было.
– И ещё в одном ты просчитался, – продолжала бабуня. – Смотри, как зло, которое ты сотворил, обернулось благом для тех, кому ты его хотел причинить! Поскольку Клара лишилась кресла, в котором её можно было отвезти куда угодно, а ей хотелось посмотреть на цветы, то она приложила неимоверные усилия к тому, чтобы пойти своими ногами, и так она постепенно начала учиться ходить, и с каждым днём всё лучше, и если она останется здесь, то, глядишь, сама будет ходить на верхние луга – гораздо чаще, чем её могли бы возить в кресле. Видишь, Петер? Так наш Господь Бог может то, что человек сделал во зло, взять в свои руки и обратить в добро для того, кому хотели причинить зло, и злодей остаётся с носом и со сплошными убытками. Ты всё хорошо понял, Петер, да? Тогда подумай об этом, и всякий раз, когда тебе снова захочется сделать что-то дурное, вспомни о стороже, который сидит у тебя внутри с колючкой и противным голосом. Постараешься вспомнить?