А в центре сцены стоял самый большой неудачник на всем Оногоро.
Колокол качнулся, веревка скрипнула.
Колокол замер, затих.
Актер с алебардой развернулся на каблуках.
Коусиро заскрежетал зубами:
– Но я не закончил, Мацубэй!
– Вот именно! Руки как палки! Где грация? Ты что тут изображаешь? Дух деревянной ступки? Мне нужно легкость! Гибкая пластика лозы! Сила извивающейся змеи! – Мацубэй толкнул дверь в углу сцены древком алебарды. – Сейчас я пойду гадить, чтоб эти штаны оставались чистыми всю репетицию, а у вас перерыв полчаса. Впустите свежий воздух, погоняйте демонов.
Спустя каких-то пять минут сцена опустела; только Коусиро стоял и смотрел на колокол и привязанную к нему красно-белую веревку.
Ритцу прокашлялась:
– Кити-сан, к вам посетители.
– Пусть посетят фойе, там стоит моя ростовая фигура.
– Этих людей вы примете, – сказала она. – Это Хайо Хакай, заклинательница из Укоку Оккупации, друг Дзуньитиро-сан. – Коусиро застыл. – Она специалист по невезению, я вам рассказывала, причем настоящий специалист – можете ее поблагодарить за то, что у входа в театр сегодня пусто.
– Я знаю, кто она. – Китидзуру резко обернулся. – Но по какой причине этих паразитов нет на ступенях – ее стараниями или из-за дождя из медуз, – вопрос открытый. Хайо Хакай, Ритцу полагает, что ты можешь мне помочь. Ты действительно способна сделать то, чего не смог ни один бог?
Хайо изучала актера. Дзун тоже был резким в своей живости, но там, где у Коусиро торчали острые углы, он был мягче. Даже без грима глаза юноши горели яростью.
– А ты дашь мне шанс?
– Я дам тебе нечто гораздо похуже шанса, если мое невезение и вправду так заразно, как напишут в своих следующих глубокомысленных сверхважных статейках эти бумагомараки.
– В таком случае я точно смогу сделать то, чего не смог ни один бог. – Хайо показала три пальца. – По трем причинам.
– Уверенность – это самонадеянность, которая знает свое место. А ты свое знаешь?
– Раз, – Хайо загнула один палец, – мои способности позволяют мне контролировать невезение, ту структуру, которой боги не могут касаться без определенных последствий. Два – я сомневаюсь, что твое невезение имеет естественное происхождение, как утверждают боги. Три – я знаю, что ты сжег не всю свою коллекцию рефлексографий.
На самом деле она блефовала, но попала в точку. Коусиро вспыхнул, Ритцу ахнула:
– Кити-сан, это правда?!
– Нет! – Коусиро резко отмахнулся. – Ты же видела, что я все сжег. Ничего не осталось.
Хайо достала письмо Дзуна:
– А твой брат так не считал.
Коусиро спустился к ханамити. Хайо протянула конверт, он схватил его. Разорвал, достал письмо. Пробежал взглядом по странице:
– Где ты это взяла? И когда?
– Это последнее письмо Дзуна-сан, – сказала Хайо, спокойно стоя на месте под взглядом Коусиро, который смотрел на нее сверху вниз. – Он пытался доставить его тебе, когда умер.
Его взгляд стал угрожающим.
– Забрала у мертвого?
– Да, – в лоб заявила Хайо, и Коусиро не нашелся с ответом. – Я должна была узнать, какими были последние слова моего друга, чтобы убедиться, что они дошли до тебя.
– Поверь, – Нацуами шагнул вперед, – как бы это ни звучало, но я заверяю тебя, что у Хайо не было дурных намерений.
– Твои заверения – пустой звук, но, если бы она хотела мне навредить, у нее была уйма времени, чтобы это сделать. – Коусиро тщательно спрятал письмо Дзуна в складках одежды. – Полагаю, мне не стоит удивляться, что «специалист по невезению» оказался на пути у моего брата перед его смертью. Мне лишь интересно, не слишком ли Дзуну повезло обзавестись в экспедиции такими друзьями, которые могут оказаться рядом в подобный момент. – Он продолжал рассматривать Хайо уже чуть менее подозрительно. – На тебе моя лента.
Та самая лента цвета свечного пламени, которую он передал Хайо взамен отреза от маминого хаори.
– Да, хорошая ткань.
– Просто отличная, – согласился Коусиро. Он обернулся к Нацуами, потом остановился, присмотрелся. – Погоди-ка.
Коусиро поддернул длинные брюки, спрыгнул со сцены и с легкостью тени приземлился возле Нацуами.
– Я тебя знаю. – Коусиро пожирал Нацуами жадным взглядом. – Дзун приносил мне твою рефлексографию! А с момента его смерти ты ходишь за мной повсюду за пределами театра. Я думал, ты меня преследуешь.
– Предполагалось, что я буду оберегать тебя. На расстоянии. – Так вот чем был занят Нацуами, когда Хайо заметила его на мосту Син-Кагурадза. Он следовал за Коусиро по всему Оногоро. Нацуами слегка смутился. – Прошу прощения, что испугал тебя. Твой брат оставил мне вот это.
Нацуами протянул Коусиро письмо. Тот развернул его, достал свое, сравнил.
– Бумага из одного блокнота, – сообщил наконец Коусиро. – Того самого дешевого блокнотика, который был у него с собой, когда он умер. Твое определенно написано рукой моего брата. Мое, насколько я вижу, тоже, несмотря на потрепанность. Хорошо, это не подделка.
– Коусиро-сан, – позвала Хайо.
Он поднял голову:
– В этом зале прошу называть меня моим сценическим именем.
– Значит, Кикугава-сан, – сказала она, и он царственно кивнул. – Ты сохранил часть рефлексографий, которые Волноходец велел тебе сжечь?
Коусиро молчал, а потом возвел глаза к потолку и произнес:
– Я не видел смысла сжигать вообще все. Я эту коллекцию годами собирал. И никаких проблем не знал. С чего бы вдруг все резко изменилось в Четвертом месяце?
Ритцу вздохнула и покачала головой:
– Мы сегодня же сожжем все, что осталось от проклятой коллекции. Хайо-сан, вы тоже думаете, что именно эти рефлексографии приносят неудачу?
– Конечно нет! Ты же слышала, Ритцу! Она говорит, что мое невезение не «естественное»! Эта коллекция, которая «притягивает неудачу, как природный магнит», не имеет к нему отношения! – Коусиро развернулся к Хайо и Нацуами с горящими глазами. – Но именно она является причиной, по которой я проклят, да? Вот поэтому брат попросил меня сжечь ее. Так сказано в письме… – Коусиро вопросительно взглянул на Нацуами.
– Нацу, – подсказал тот.
– …в письме к Нацу-сан, – закончил Китидзуру. Хайо задумалась над услышанным, а потом кивнула, повинуясь натяжению адотворческой эн. Коусиро рассмеялся: – Идиот наивный!
– Кити-сан! – одернула его Ритцу.
– Что? Если проблема в рефлексографиях из моей коллекции, то их сжигание ни за что не убедит бога отпустить меня! Я все равно видел эти картинки, и, что бы на них ни было, оно навечно отпечаталось вот здесь. – Коусиро осклабился и похлопал себя по затылку. – Так что невезение будет преследовать меня, пока не убьет, хоть сожгу я коллекцию, хоть нет.
– Это финальное представление – оно обязательно? – спросила Хайо, и Коусиро дернулся, будто ужаленный. – Ты ведь знаешь, что все вокруг – труппа, зрители – в опасности из-за твоего невезения.
– Может быть, тебе поискать пристанища в храме, у проклятолога, как делал Дзун? – предположил Нацуами и тут же ухватился за эту идею. – Точно! А мы бы пока попытались договориться с этим богом, чтобы он отказался от своей затеи.
Пока было решено не говорить, что Хайо подозревает Волноходца. Доказательств, чтобы предъявить их Коусиро, у нее не было, а с учетом того, насколько актер близок с этим богом, то, рассказав, они рисковали, что Волноходец почувствует угрозу и прикончит Коусиро быстрее. Нацуами это не нравилось, но он сам отлично знал, как иногда успокаивает молчание.
– Ты не понимаешь, – сказал Коусиро и спрятал руки в складках накидки. – Как раз финальное представление и помогает мне главным образом сдерживать невезение. И оставаться живым.
Хайо захлопала глазами:
– Это как?
– Ты слышала о синдроме идола, Хайо-сан?
– Нет.
Коусиро вытянул руку, взял письмо Дзуна и совершенно будничным жестом порезал краем бумаги подушечку большого пальца.
Рана мгновенно затянулась. Хайо и Нацуами в изумлении уставились на него.
– Синдром идола. Более серьезные травмы излечиваются медленнее, – продолжал Кикугава, наслаждаясь удивлением Хайо и Нацуами. – Редкий, но в целом известный феномен среди людей сцены. Принцип такой: пока я обещаю зрителям еще одно шоу, театр служит мне храмом. Сценическое имя Китидзуру Кикугава служит мне именем духовным, а Коусиро Макуни – земным. И поклонники дарят мне мусуи точно так же, как адепты дарят ее своим богам. Я им нужен живым. Таким образом я накопил довольно много мусуи, и пока я выступаю, то меня очень сложно убить, я почти неуязвим. Но стоит мне прекратить, стоит уйти из театра без обещания вернуться – я все потеряю: зрителей, святилище, духовное имя, мусуи. Невезение раздавит меня, и я, вероятно, умру. Мне нельзя отменять финальное представление.
– А что будет после?
– Если выживу, что-нибудь придумаю. Ты говорил про храм, – обратился Коусиро к Нацуами, – но это не вариант. В храме можно укрыться от бога, но не от невезения.
– Его уже пригласили выступить в специальном шоу на Ритуале Великого очищения в следующем месяце, – с некоторой гордостью вмешалась Ритцу.
– Но чтобы дотянуть до него, мне нужно накопить достаточно мусуи, и встреча со зрителями на финальном представлении в Син-Кагурадза – мой последний шанс, – объяснил Коусиро.
– С другой стороны, – тихо перебила Хайо, – если кто-то пожелает лишить тебя неуязвимости синдрома идола, то последнее представление будет идеальной возможностью уничтожить и тебя, и твоих самых преданных поклонников – тех самых, что готовы рисковать своим везением, лишь бы увидеть тебя. Ты об их жизнях подумал?
Ритцу выглядела измотанной. Она явно уже не первый раз слышала подобный спор. Коусиро сжал зубы:
– Я буду выступать, и вы меня не остановите.
– Уверен, у нас получится устроить тебе храмовую защиту, – снова начал Нацуами. – Чтобы и у тебя, и у нас было больше времени…
– Театр Син-Кагурадза не может себе этого позволить. Нам нужно это шоу, – заявил Коусиро звенящим голосом. – И