лась.
В конверте лежали билеты на последнее представление Коусиро. На билетах был изящно отпечатан парящий мост, повторяющий изгиб фамильного герба Укибаси, и элегантно сплетающиеся серебристые линии, похожие на волны.
В приложенном письме значилось:
В этой семейной ложе сидел бы Дзун. Он был бы счастлив знать, что там окажутся его друзья, которые вместо него поддержат меня во всех начинаниях.
– И его не переубедить? – поинтересовался Нацуами, когда Хайо отодвинула билеты и положила конверт на середину стола. – Может, я закажу тебе немного невезения для Коусиро? Перелом ноги, допустим?
– То невезение, которое могу ему устроить я, – ерунда по сравнению с тем, которое уже его настигло. Разницы не будет. — А другие варианты есть? Хайо уронила голову на руки, задумалась, но на ум ничего не пришло. – Без толку. Коусиро хочет танцевать, так что мы пойдем смотреть танец этого твердолобого утырка.
Мансаку заскрежетал зубами:
– Ага, в ожидании, что на всех нас в любой момент может свалиться изрядная доза невезухи. У нас будут лучшие зрительские места!
– Я думаю, лучшие места будут у Авано Укибаси и Волноходца, – заметил Нацуами. Вдруг в дверь постучали, он поднял взгляд: – Это что, монах Забвенника?
За плексигласовыми вставками в двери виднелся обширный и высокий силуэт крупного «монаха», статус которого подтверждался перекинутой через плечо гэса и висящими на груди четками.
Это несомненно был Хатамото Яэмон, несмотря на закрывающий лицо плетеный шлем. Он поклонился, когда Хайо открыла дверь:
– Хайо-сан, вот мы снова и встретились!
– Что тебе нужно?
– Не «что», а «кто». – Хатамото ткнул пальцем в направлении комнаты, потом согнул его и поманил: – Мансаку-сан! Ямада Ханако просит вас прямо сейчас оказать ей помощь, как вы договаривались.
– Но у нас билеты в театр! Ханако-сан не может подождать день-два? – Мансаку покачал головой и встал. – Я надеюсь, она это хотя бы компенсирует.
– Несомненно.
– Мансаку-сан… – Нацуами тоже поднялся и протянул руку к Мансаку. – Кто этот человек? Почему ты вздрогнул, когда он тебя позвал?
– Тсс, не заставляй меня краснеть. Я дернулся непроизвольно, знаешь, как мертвые лягушки иногда.
Нацуами нахмурился, обернулся к Хатамото:
– Мы как будто встречались раньше.
– С вами? Нет, молодой человек! У вас очень примечательная… прическа. Я бы вас точно запомнил. – Хатамото нервно рассмеялся, и тут Хайо поняла, зачем монах надел шлем. Он прятал лицо от Нацуами.
– Все в порядке, Нацу-сан. Хайо в курсе. Просто небольшая задачка, вот и все. – Мансаку судорожно и глубоко вздохнул, повязал шейный платок и повернулся к Хайо. – Возвращайся невредимой. И без приключений.
У Хайо пересохло в горле.
– Ты тоже.
– Это касается вас обоих, – добавил Мансаку, глядя на Нацуами. – Надеюсь, вас не зашибет везением Коусиро. И не изувечит.
Нацуами ответил легким поклоном. Мансаку надел свои гэта, Хайо отошла в сторону, чтобы пропустить брата, а Хатамото почтительно кивнул облаченной в шлем головой.
– Сюда, пожалуйста, Мансаку-сан, – сказал он. – Знали бы вы, насколько богам проще делать свое дело, когда люди проявляют такую сговорчивость.
Двадцать два新神楽
Прежде танец кагура означал, что исполнитель призывает к себе богов, чтобы они вошли в него и танцевали так, словно сам танцор – их костюм.
Пространство между Айрис-Хилл и Син-Кагурадза было заполнено солнцелетами, пришвартованными тут и там, – словно стая огромных морских птиц искала место для гнездования. В вечерних сумерках разносилось эхо шипения водородных жил и потрескивания надувающихся дирижаблей: весь остров в последний раз торжественно собрался в Син-Кагурадза ради финального спектакля Китидзуру Кикугавы.
«Люди многим рискуют ради этого “последнего раза”», – подумала Хайо, взбираясь по ступеням. Зрители вокруг нее несли в руках сертифицированные Онмёрё зонтики от дикого дождя, вглядываясь в небо – оно впервые за множество вечеров было совершенно чистым и оттого тревожило сильнее.
– Только погляди на них, – сказал Нацуами. Нижняя половина его лица была закрыта вуалью-полумаской. – Несмотря на предупреждение о невезении, они все равно пришли посмотреть на Коусиро.
– И это большая удача, – отозвалась Хайо. – Многие любят проверять собственную везучесть. Люди с натурой игрока.
– Адотворцы Хакай? – уточнил швейцар, проверив билеты. – Сюда, пожалуйста.
Он проводил их по тихой неприметной лестнице, расположенной в стороне от толпы, в небольшую нишу, пахнущую натуральным полированным деревом, с которой открывался вид прямо на сцену.
– Хакай-сан? – услышала Хайо, едва успела сесть. Она повернулась влево и вздрогнула от неожиданности. В соседней ложе сидела Авано Укибаси, причем одна. Ее серый шелковый наряд переливался чистейшим жемчужным сиянием. Она складывала кружевные перчатки в сумочку, украшенную серебряным шитьем.
Авано улыбнулась, учтиво склонив голову, Хайо ответила тем же.
– Какая удача. Видимо, у нас есть эн.
– Наверное.
– Моя капля у тебя с собой?
– Да. – Чернильница Нацуами лежала у Хайо в поясной сумке.
Ложи разделяли только узкая стена и перила. Авано потянулась к Хайо, та взяла ее за руку, и костлявые пальцы наследницы сомкнулись на ее кисти.
– Я так рада, что нашла союзницу! – нервно сказала Авано, сжимая руку. – Я знала, что могу на тебя положиться. Глаз меня ни разу не подводил. Можно называть тебя Хайо-тян? Мне всегда хотелось иметь подругу-ровесницу. Ты, естественно, можешь звать меня Авано-тян.
– Конечно. – Хайо старалась говорить тихо, но вряд бы их услышали в таком шуме. – Ты сказала, что хочешь освободить Волноходца из тюрьмы, которую он сам для себя создал. Она ведь и тебя касается, правда? Ты заперта вместе с ним, как единственная, кто знает, что у него есть тайна, которую он не может раскрыть. Так что я, по сути, должна заодно вытащить тебя? Или ты пытаешься и меня посадить в клетку?
– Ты все понимаешь. – Глаза Авано засияли. Левый, правда, был, как всегда, прикрыт наглазником, на этот раз расписанным под рыбью чешую. – Ты ведь знаешь, каково это – и пребывать в заточении, и по чужой воле полностью лишиться контроля над собственной судьбой.
– Просто перестаешь ждать. – Хайо вспомнила снег и изувеченные тела. – Когда перепробовала буквально все и страшно устала, думаешь – пусть кто-то решит все за меня, хоть спасет, хоть погубит. И уже не надеешься, потому что надежда причиняет боль.
– Да, мы выжидаем, – сказала Авано, выдержав взгляд Хайо. – Из-за этого выжидания никто не сделает нас героями наших собственных историй. Никому не нужны бессильные герои. Всем нужен герой, который действует, а не ждет.
– Вроде Волноходца?
– Он мой герой навеки. А как у тебя, Хайо-тян? Кто спас тебя, когда ты не могла спастись сама?
– Моя похитительница. – Хайо всмотрелась в кончики пальцев Авано с вполне человеческим рисунком кожи. – Она похитила меня, чтобы отомстить, но вскоре ей наскучило, и она меня отпустила.
– А я была товаром на обмен. Но предпочла бы месть. – Авано отпустила руку Хайо и отодвинулась. – Китидзуру-сан сказал, что ты советовала ему отменить это представление.
– Он объяснил почему?
– Да, ты боишься, что его невезение всех убьет.
– Сомневаешься?
– В зале будет Волноходец. Если Китидзуру-сан погибнет в его присутствии, это будет означать, что бог-хранитель не уберег своего подопечного, я уж молчу про сидящих в зале последователей. Такую метку он просто не потянет. Тем более что здесь я. – Авано расправила плечи, приосанилась. – Волноходец точно не допустит, чтобы моей жизни что-либо угрожало. Спорю на что угодно.
– Так ты игрок?
Авано медленно расплылась в улыбке:
– От хорошей ставки не откажусь.
Хайо вдруг осенило:
– Ты думаешь, что Волноходец сам насылает неудачу на Китидзуру!
– Это объяснило бы его метки. Я не хочу так думать и сегодня спорю на что угодно, что это не так. Зачем бы он так делал? Какое отношение Китидзуру-сан имеет к Хаманоёкохо или Сжигателю?
– Понятия не имею, – солгала Хайо. Она отметила, что Авано ведет себя так, словно Нацуами здесь вообще нет. – Но мы разберемся.
– Укибаси-сама! – позвал кто-то, и Авано поклонилась, быстро просигналив Хайо: «Позже», а потом обернулась к даме в соседней ложе.
– Кажется, Волноходец сейчас не присматривает за своей любимицей, – заметил Нацуами, не отрывая взгляда от буклета, который читал. – Странно.
Действительно, в ложе Авано не было никакого привычного голубого крабика, да и морем не пахло. Хайо уселась.
– О чем это говорит?
– Если бог набирает слишком много меток, ему становится сложно видоизменяться, – пояснил Нацуами. – Он должен оставаться в одном обличье, чтобы как-то справляться.
– Ты ведь тоже не хочешь верить, будто Волноходец готов навредить Коусиро?
– Не хочу. Но вокруг слишком много всего, во что мне не хочется верить, и придется выбрать что-то одно. – Нацуами перевернул страницу. – Иначе мой мир станет текучим, как Межсонье.
Зал заполнялся. Где-то хрустнула веревка.
– Люди могут попасть в Межсонье? – громко спросила Хайо.
– О да, – удивленно ответил Нацуами. – И дело не в сознательном выборе или в яшиори, просто любое создание, которое считает себя богом, человеком, котом или тараканом, – короче, любое мыслящее существо – связано с Межсоньем. Как ведро на веревке, которое можно спускать в подземный колодец и поднимать.
– А в качестве воды там что? Сны?
– Все, о чем можно подумать или увидеть во сне, грядущее и былое. Именно поэтому боги могут туда входить, а при помощи яшиори еще и осознанно, потому что наша природа отчасти начинается с мечты, наши духовные имена и облики рождены грезами. – Нацуами закрыл буклет. – Ты спрашивала меня о сновидениях. Тебе что-то пришло на ум? Или… в него?