– Уверен, что все было именно так, – отозвался Нацуами без тени сожаления.
Хайо подняла еще одну грушу, потрогала тонкие ростки, пробивающиеся сквозь пленку, в которую был завернут плод. Эти груши походили на человеческие головы: с застывшими в разных гримасах лицами, с отекающими и темнеющими после сбора щеками, будто бы их душили. Лоза же на ощупь напоминала волосы.
Она отбросила грушу. Вдалеке послышался всплеск.
– Нацуами?
– Да?
– Я рада, что у нас с тобой есть эн.
– Аналогично.
Цветущие деревья наливались плодами. Времена года не диктовали своих условий хитоденаши: они росли и цвели на крови и болезненных воспоминаниях, досуха выпивая все те проклятия, которые человек-субстрат хотел бы обрушить на мир, но держал в своем сердце. У подножия каждого дерева лежала груда сломанных костей и деревенеющей плоти.
Кем были эти люди? Иностранцами? Заключенными? Кем-то, чье исчезновение ни у кого бы не вызвало вопросов?
– Хайо. – Она подпрыгнула на месте. Нацуами стоял, чуть склонив голову; к желтой повязке на глазах прилип лепесток. – Я слышу чей-то плач.
Зато Хайо все отлично видела.
На краю посадки, на куче фруктов, скорчившись, сидела Авано, с чавканьем вгрызаясь в грушу. Вокруг нее сверкающими стенами взлетали частицы невезения, запирая ее в ловушке на краю ада Волноходца.
Двадцать восемь人手梨
Хитоденаши растет на человеческой крови, плоти и тех проклятиях в адрес мира, которые люди носят в своем сердце. Ей нужна боль живых, страдающих людей. Проклятие хитоденаши действует так, чтобы человек оставался живым и питал плоды как можно дольше.
Авано держала грушу за волосы-лозу. Она слизывала плоть со щек плода резкими движениями шипастого языка и плакала.
Рядом с ней сидел Коусиро. Хайо и Нацуами подошли поближе. Он вскинул голову.
– Умаялись? – спросила Хайо.
– Мы несколько раз отрывали друг другу конечности. Я ей наподдал ее же ногой. Она в долгу не осталась. Потом она проголодалась, мы пришли сюда, поговорили. Я ведь выступал на новогодней вечеринке Укибаси, когда ее похитили. Все смотрели только на меня и вообще не обращали внимания – кто она, где она. – Он хмурился, изучая свои пальцы с окровавленными когтями. – Что с ней будет теперь?
– Я пока не знаю.
Коусиро прищурился, кивнул:
– Не подведи, адотворец.
И исчез. Хайо разжала ладонь – в ней лежала бумажная фигурка Коусиро, как будто и не девалась никуда. Она спрятала ее в складках одежды и поймала взгляд Авано.
– Авано Укибаси. – Самые спелые плоды следили глазами за ее движениями. Да, у них были глаза-бусинки – чтобы выслеживать людей и кусать их, оставляя семена-зубы в их плоти. – У меня к тебе есть предложение.
– Не хочу тебя слушать, – подняла подбородок Авано. – Коусиро объяснил, как устроено адотворение. Радуйся, что Футиха сейчас не со мной, к большому для него несчастью. И о чем бы ты меня ни попросила, это в любом случае навредит ему. – Она схватила еще одну грушу, которая свирепо заскрежетала зубами, и вгрызлась в ее лоб. – Мне бы убить тебя и сожрать. Я могу. И убью, если только мне хватит воли, – ее язык разорвал лицо плода, – перестать… лопать… эти… сраные фрукты!
Футиха. Волноходец.
– Он посадил этот сад для тебя?
– Нет. Для меня он собирал плоды, но сад уже был. Я не знаю, как давно он существует. – Изо рта Авано вывалился кусочек мякоти. Она выглядела жалко. – Я ему надоела, да? А ведь я ему молилась. И он должен быть здесь, чтобы убить тебя – за то, что увидела этот сад. Увидела меня такой.
Хайо почувствовала резкий укол. На ее запястье сидел голубенький краб.
Иди к ней. Краб дергал ее за рукав, направляя к Авано. Боги не могут спасать людей. Спаси ее.
Он свалился в воду и исчез под лепестками.
– Авано-тян. – Хайо двинулась к ней вместе с Нацуами. Его тень, тяжелая и голодная, страшнейшее из явлений в этом саду, окутывала их обоих. – Волноходец не стал убивать меня ради твоего же блага. Похоже, он видел, как видишь ты своим водяным глазом, что я ровно такая, как тебе показалось. Я твое спасение.
Авано фыркнула:
– Я ошибалась.
– Не думаю.
– Ха!
– Я могу утолить твою боль. Я могу сделать так, чтобы ты прекратила жрать. – Авано замерла. Кусочек груши торчал у нее из зубов. Хайо взглянула в ее злобные глаза. – Я оставлю тебе преимущество сомнения и скажу, что там, в солнцелете, ты, возможно, говорила правду: что хочешь всего лишь спасти Волноходца. Я создала для него ад. Ты еще можешь помочь ему. Ты можешь вернуть ему способность контролировать его судьбу.
Авано проглотила сердцевину плода и вытерла рот рукой:
– Как?
– Отрезав его судьбу от твоей. Волноходец чуть не пал, пытаясь спасти тебя. Он для тебя делал эти пилюли, ради тебя испортил детекторы меток на острове и ради тебя же проклял братьев Макуни.
– И что мне придется делать?
– Молиться.
– Волноходцу?!
– Нет. – Хайо перевела взгляд за спину Авано, где сплетались и уплотнялись потоки невезения. – Ему.
Потолок пещеры с оглушительным хрустом раскололся.
Волны, укрытые лепестками, хлынули в стороны. В пространство пещеры ворвался ветер, пахнущий солью и кровью, но все равно более свежий, чем сладкий запах хитоденаши. Повалил дым, вспыхнули синие огоньки, с треском полыхнуло пламя.
Белая безголовая лошадь в красной с кистями сбруе вскочила на рухнувший камень. Из глаз и рта сидящего в седле бога струился серебряный огонь. Одет он был в больничную пижаму и вместо нормального приземления свалился с лошади.
– Токи! – закричал Нацуами.
Авано в изумлении округлила глаза:
– Сжигатель?!
Токифуйю поднялся, грозно вздымая плечи:
– Хайо Хакай, ты даже не представляешь, как рисковала, спускаясь в Межсонье!
– С возвращением. В целом представляю – что, вероятно, еще хуже.
– Токи, прошу. – Токифуйю так быстро поднял голову, что Нацуами чуть не вскрикнул. – Успокойся. Я думаю, позже у нас всех будет возможность объясниться.
Лицо Токифуйю, бледное и еще зеленоватое вокруг рта из-за яшиори, разгладилось, словно разжали кулак.
– Но ани!
– Ты можешь нас выслушать как нормальный бог, в котором нуждаются люди, или намерен и дальше показывать свой характер?
Последняя реплика прозвучала спокойно и даже тихо. Огонь в глазах и во рту Токифуйю погас:
– Ты сердишься?
– Да. Но я решил, что это подождет. И ты поступишь точно так же. И еще сделаешь то, о чем тебя просят, или… или… – Нацуами заколебался, потом собрался с силами: – Или я с тобой больше не разговариваю.
– Ани! – ахнул Токи. – Ладно. Выслушаю.
Хайо обернулась к Авано:
– Ты будешь молиться Сжигателю, чтобы он разорвал твою эн с Волноходцем.
– Разорвал эн? С этим я и сама справлюсь. – Авано тяжело поднялась на ноги, прижимая к груди спелую грушу с опухшим лицом пожилого утопленника. – Мне просто нужно уехать с Оногоро. Я в любом случае собиралась это сделать! Все, что было нужно, – чтобы ты, Хайо-тян, отдала мне семена, и я бы сожгла дотла этот сад, села в свой солнцелет и разорвала бы эн со всеми вами! Для этого мне не нужна ни ты, ни этот мелкий божок!
– Мелкий божок? – вспыхнул Токифуйю. – Да кем ты себя возомнила?!
– Авано Укибаси из компании «Укибаси Синшу»! – Глаза Авано засияли. – И только вообрази, что подумает весь мир, если откроется, что сама Авано Укибаси стала демоном, причем на Оногоро, и собственными глазами видела, что здесь выращивают хитоденаши. Я в любой момент могу это сделать. И культурная репутация Укоку как источника синшу, а не родины хитоденаши рухнет, и на этот раз мир не простит. Естественно, я бы никогда не раскрыла правды, но вы же мне не верите. И этот крошечный остров будет вечно зависеть от моего милостивого молчания.
– Это не разорвет твою эн с Оногоро и Волноходцем, только видоизменит, – ответила Хайо. – Токифуйю, ты можешь разрушить эн Волноходца с Авано?
– Разумеется, но…
– Так, как будто они никогда не были связаны, так, чтобы они не помнили об этой эн?
Токифуйю сжал зубы:
– Такой власти у меня нет.
– Токи, – тихонько сказал Нацуами. – Я ведь вижу, когда ты врешь.
Через расселину в потолке лил дождь. Тяжелые капли пахли железом. Это была кровь.
Хрустнуло пламя. Токи опустил голову.
– Это выполнимо. Если я разорву эн между человеком и божественным именем, этот человек забудет бога и связь с ним в прошлом и настоящем. Ее невозможно будет возобновить. В памяти останется лишь чувство – как будто на месте, где раньше что-то было, образовалась пустота. – Токифуйю ссутулился. – Даже неприлично, насколько легко люди забывают тех, кто был так сильно к ним привязан.
Хайо обратилась к Авано:
– Решишься оборвать эн с Волноходцем – и на этот раз ты его спасешь. Он не вспомнит тебя, но будет помнить, что кто-то уберег его от падения, когда он не справлялся сам.
Они обменялись взглядами. Невезение петляло и кружило в воздухе.
– Он освободится от меня? – горько спросила Авано.
– Никогда. Ты будешь его призраком, Авано-тян. Ты всегда будешь стоять у него за спиной, но он не сумеет назвать твое имя и прогнать прочь.
– А я никогда не буду свободна от тебя, Хайо-тян, не так ли? – Авано вцепилась зубами в грушу. По подбородку потек сок. – Ведь ты, в свою очередь, спасешь меня, поскольку сама я не справляюсь. А это та еще эн.
– Именно так, – ответила Хайо. – И я прошу за это прощения.
Авано притихла, замолчала. Потом рассмеялась. Она хохотала и хохотала – сперва тихим грудным смехом, а потом громко, взахлеб, обхватывая себя руками:
– И что же мне сделать, чтобы разорвать эн с Волноходцем?
– Я готова предложить тебе ад ручной работы.
Туман боли и голода, клубившийся в глазах Авано, рассеялся. Она была в полном сознании.