личной, чтобы конкретный человек страдал в безнадежном одиночестве, которое с ним никто не разделит, – это не мой конек.
– И для кого ты хочешь заказать такие страдания?
– Для того, кто накормил моего друга хитоденаши, кто создал Нацуами Рёэна и обрек его страдать, – мягко сказала Полевица. – Я видела, как ты работаешь. Результат меня устроил. Я заинтересована дать тебе поручение. Что ты, адотворец, хочешь получить, чтобы выяснить, жив этот человек или уже мертв, и, если первое, обрушить на него ад?
Хайо задумалась:
– Я боюсь, мои расценки сейчас в процессе корректировки.
– Это надолго?
– Пока не скорректирую окончательно.
– Ясно. В таком случае придется проследить, чтобы твой адотворческий бизнес процветал, а у тебя было время и место, чтобы отдыхать и… корректировать. – Полевица подняла чашку. – Несомненно, мы скоро увидимся.
Хайо помолчала, считая про себя до тех пор, пока затянувшаяся пауза не стала достаточно нервирующей, а потом тоже взяла чашку:
– Значит, я молчу о том, что боги вырастили на Оногоро целый сад, а ты отпускаешь Мансаку с абсолютно чистым реноме?
– Ты согласна?
– Один последний вопрос.
– Слушаю.
– Если здесь, на Оногоро, никто ничего не знал о хитоденаши, то кто же изначально помогал вам с посадками?
Полевица подняла на нее взгляд – невозмутимо, спокойно, как будто на Хайо смотрела гора.
– Неважно, кто нам помогал. Много кто. Агрономы. Ученые. Студенты, обнаружившие в библиотеках пропавшие документы военных времен. У нас был не один советник.
– Какие документы, чьи?
– Это, по-твоему, «один» и «последний» вопрос?
– Точно. – Хайо отсалютовала чашкой. – Хорошо. Я согласна.
– Отлично.
Они выпили.
Хайо поставила чашку на стол и проснулась.
Едва она открыла глаза, как обнаружила нависающего над ней Токифуйю:
– А теперь убеди меня, Хайо Хакай, что у меня нет Веской Причины проклясть тебя.
Двадцать девять兄弟
Целых две недели чудовище пытало Т. и Е., знают ли они его имя.
– Ты даже не представляешь, что с тобой могло случиться в Межсонье!
Спустя двадцать минут Токифуйю все еще нервно вышагивал туда-сюда перед Хайо, в сотый раз повторяя возмущенные тирады, будто бы пытаясь намертво впечатать их ей в голову. Она же продолжала лежать в кровати и, вздыхая, таращиться в потолок.
– И ты еще додумалась с ним разговаривать! Ты же могла с ума сойти! Ты буквально могла отдать ему свой разум! Он, насколько нам известно, мог полностью тобой завладеть! И твоими адотворческими способностями! Вдумайся, в какой опасности оказался бы весь Оногоро!
– Эта тень собиралась связать меня смертной эн прямо там, пока я барахталась в воде, причем только потому, что ей подвернулась такая возможность. – Хайо ответила так тихо и спокойно, что Токифуйю с трусливым сопением захлопнул рот. – Так что я не намерена извиняться за то, что рискнула с ней поговорить и убедила не убивать меня, а заодно и отпустить тебя.
– Не намерена извиняться?!
– Да с чего бы? Интересно, как ты сам вообще собирался выбираться из Межсонья?
Токифуйю наконец заткнулся, выпустив дымные струйки между зубами. Он уставился в окно в немом негодовании, и Хайо решила пока внимательно рассмотреть обстановку.
Она лежала в длинном узком одноэтажном помещении, отгороженном ширмой от остальной части здания. Ширма была украшена стихотворением, витиеватые строки которого плыли, как водоросли в волнах. Комнату освещали окно и лампа с квадратным абажуром. На подставке курились благовония. Древесный аромат впитывался в ее одежду – оказалось, что на ней теперь трикотажная пижама с узким пояском. Раны на руках были обработаны, самые жуткие порезы – зашиты.
Адотворческая печать постепенно вновь проявлялась на ладонях.
– К своему стыду, я так и не смог разорвать твою эн с Нацуами, – сказал Токифуйю.
Хайо едва заметно улыбнулась:
– Ты зря принимаешь это как личную неудачу.
– Но я же бог эн-гири. Я разрушаю опасные эн. Разумеется, это моя личная неудача. – Хайо рассмеялась, Токи гневно сложил на груди руки и нахмурился: – Я сказал что-то смешное?
Хайо срочно сделала вид, что закашлялась:
– Что-то в горло попало.
Токифуйю с подозрением посмотрел на нее. Потом выдал носом целый сноп искр и уселся, скрестив ноги.
– Ты первый человек, который разговаривал с Нацуами в Межсонье.
– Я догадалась. – Видимо, сказались те самые силы древних богов несчастья, запечатанные в ней.
– Нам с тобой придется плотно сотрудничать. С этого момента и впредь, как только он снова заговорит с тобой – а это непременно случится, – ты будешь мне обо всем докладывать. – Токифуйю уперся ладонями в колени и покраснел. – И раз уж я не могу избавить тебя от этой эн, позволь мне хотя бы… выслушать и разделить с тобой то, что тебе одной может быть не под силу.
Хайо внимательно изучала его, давая ему возможность как следует разозлиться. Потом медленно кивнула:
– Предложение принимается.
Токифуйю облегченно выдохнул:
– Хорошо.
Казалось, он совершенно выбит из колеи. Хайо понимала его. Личный ад проживается в одиночестве. Токифуйю уже бывал в нем, выстроенном на собственных тайнах. Тут любой дрогнет, если окажется, что это бремя можно с кем-то разделить. Она спросила:
– Советы будут?
– Будь осторожна, если он вдруг обратится к тебе с просьбой, – ответил Токифуйю. – Тень гордится тем, что полностью свободна от людей. И при этом пытается заманить тебя в ловушку, чтобы ты нанесла ей обиду. Да, извращенная логика, но тень обратит тот факт, что обращалась за помощью, а тем более к людям, против тебя. – Он помрачнел. – Если он вдруг однажды вернется, мне страдать больше всех и мне же первому быть убитым. Ты вторая в очереди. Но не бойся. Я сделаю все возможное, чтобы защитить нас при нем.
«“При нем”, не “от него”, значит?» – подумала Хайо, а потом сказала:
– Спасибо.
– Да уж, тебе есть за что меня благодарить.
– Ты говоришь о боге из Межсонья как о живом существе – «он». Все же относятся к нему как к чему-то неодушевленному, даже называют его «оно».
– Это естественная реакция, – коротко ответил Токифуйю. – Он окончательно павший бог разрушений и не является одушевленным, равно как наводнения, землетрясения и бури – порождения природы, не нуждающиеся в человеческой силе мысли.
– Но не для тебя, да? – Глаза Токи полыхнули огнем. Хайо добавила: – Он сказал, что ты помнишь его духовное имя.
Токи застыл:
– Он знает?
– Да.
– Но ведь он тысячу раз отпускал меня обратно из Межсонья, не пытаясь при том вытянуть это имя силой. – Токифуйю вскочил, подошел к окну. За окном стояли сумерки, пейзаж за тончайшей пеленой дождя казался нечетким. Над окном висел талисман приватности. Хайо ждала, пока струи воды на окне смоют все, о чем задумался Токифуйю. – И он прав. Я помню имя. Я обязан его помнить – чтобы эн между этим именем и остальным миром не восстановилась. В Межсонье до сих пор витают сны, в которых оно звучит. Однажды они могут кому-нибудь присниться.
– И бог вернется?
– Этому не бывать. – Токифуйю сжал зубы. – Я не допущу.
– Ты должен сказать Нацуами. Не его духовное имя, конечно, – быстро добавила Хайо, когда Токифуйю резко вдохнул, словно хотел плюнуть в нее огнем. – Сказать, что ты его помнишь. Что охраняешь его.
Токифуйю расслабился:
– Я подумаю об этом.
Хайо привстала на кровати:
– Ты не расскажешь мне, где я нахожусь?
– Ты в юго-западном храме Полевицы. На карантине, обследуешься на инфицирование хитоденаши. – Токифуйю хмыкнул, потом недовольно добавил: – Два дня уже спишь.
– Два дня?! – Она не испытывала ни голода, ни чувства, что все себе отлежала, характерного для естественного сна.
– Два дня, десять часов и девять минут, – сказал он, словно подчеркивая, как это безобразно долго.
– А ты все это время сидишь здесь?
– Конечно! Мне было что тебе сказать, а ты ведь могла и смотаться! – рявкнул Токи. – К твоему сведению, Мансаку-сан тоже здесь.
– Ты его видел? Как он?
– Утром проснулся. Он же неуязвим. С ним все в порядке. Полевица выгородила его перед властями. – Токифуйю побарабанил пальцами по коленям. – Он сегодня сопровождает моего братца.
Хайо застонала:
– Дай угадаю. Ты с Нацуами так и не поговорил ни разу после встречи в саду.
– Он был занят, я тоже, и… что ты делаешь?
– Тоже мне, бог нашелся. – Когда Токифуйю попытался помешать ей встать, она в упор уставилась на танцующее пламя его жизни, питаемое темным маслом чужой потребности в его существовании, и он замер. – Ты его избегаешь. Нет уж. Хватит, Токифуйю Рёэн. Где мои вещи? Дай свое хаори.
– Ишь ты, еще и командует богом, чтобы он отдал ей одежду… – проворчал Токифуйю, но уже стащил с себя оранжевое хаори и протянул ей. – Вчера он не стал со мной говорить.
– А что ты для этого сделал?
Токифуйю опустил голову и, к изумлению Хайо, стал свирепо тереть глаза рукавом. Запахло жженым трикотажем. Токифуйю явно плакал горящим маслом.
Он показался вдруг таким юным и одиноким. Полевица была горой и змеей – он же был ручьем и человеческим мальчиком, потерявшим семью. Хайо неожиданно для себя спросила:
– Сколько тебе было, когда ты стал богом?
– Много, – ответил он. – Я был принцессой, погибшей в моей реке. Если бы в Тайве не началась война с Призрачным Королем, меня бы еще лет за пять до того выдали замуж за какого-нибудь толстопузого чиновника средней руки. Если мой возраст был достаточным для деторождения, он был достаточным и чтобы стать богом.
– Да уж, – сказала Хайо, позволяя ему помочь ей дойти до двери. – Пойдем поищем наших братьев.