– Я полагал, что такая профессия существует только в книгах.
– Литература уже неотделима от реальности, – улыбнулся я. – И написанный текст подчас может перевернуть жизнь человека. Например, эти письма, которые и привели меня к вам.
То, что мы в данном случае имеем дело с литературой, правда, особого рода – эпистолярной, но все же именно литературой, а не реальностью, начинало казаться мне все более правдоподобным объяснением таинственных обстоятельств дела.
– Да уж, – сокрушенно вздохнул седой профессор. – Уже пять лет длится этот эпистолярный роман. И конца ему, кажется, не предвидится.
– Очень даже предвидится, – заверил я старичка, – раз за дело взялся я. Поверьте, что я положу этому конец.
– Форменное безобразие, молодой человек, – негодующе воскликнул профессор, – с этими хулиганскими действиями давно пора покончить.
– Вот и помогите мне, – предложил я. – Вместе мы наверняка справимся.
– Надо, батенька справиться, – заволновался старичок, – обязательно надо. Я – профессор гинекологии, уважаемый в городе человек, а моему сыну какие-то неизвестные негодяи ломают жизнь.
– Андрей сильно переживает?
– А как вы думаете? – откинулся в кресле профессор. – Сначала просто места себе не находил. А последние четыре года просто рвет письма, не читая. И, к сожалению, Андрей стал много пить.
– А раньше? – спросил я ошеломленно, не веря своим ушам.
– Раньше письма читал, но не пил, – недоуменно уточнил Князев. – Ведь из-за этих каракулей он и поссорился со своей невестой.
– То есть, вы хотите сказать, что именно ваш сын получал письма? – начал я с трудом врубаться в ситуацию.
– Ну да, разумеется, – подтвердил професор, не понимая, чему это я так удивляюсь. – «Злые языки страшнее пистолета». Помните у Грибоедова?
– Да помню, помню, – отмахнулся я. – Со школы еще в зубах навязло.
Оказывается, у нашего анонимщика весьма широкая аудитория! Гагарина-старшая, Лида, Андрей... Целая сеть постоянных корреспондентов!
Я попросил старичка поподробнее рассказать мне о перипетиях неудавшейся женитьбы его сына.
– Ну, что я могу сказать?.. – обстоятельно начал Князев. – Лида была очень хорошая девушка, тихая, из деревни откуда-то.
– Из Колобова, – педантично поправил я старика. Ведь для пожилого профессора что райцентр, что деревня – один хрен.
– Да-да, вот я и говорю... Тогда мне казалось, что из нее бы вышла идеальная супруга и мать моих внуков. Знаете, такая тургеневская девушка... – мечтательно произнес профессор и его глаза слегка увлажнились.
Я вспомнил, как эта тургеневска девушка попыталась меня соблазнить в первые же минуты нашей встречи, но не стал разубеждать старичка.
– В общем, перед самой свадьбой Андрей начал получать письма, которые содержали информацию о том, что Лида ему изменяет, – с грустью констатировал профессор.
– Ну и что? – с притворным удивлением спросил я. – Если он действительно ее любил, то...
– О-о, молодой человек, – изучающе посмотрел на меня Князев, – я ведь воспитывал своего сына в исключительно строгих правилах, на примерах великой русской классической литературы. «Умри, но не давай... без любви», так кажется, говорил Чернышевский.
– Неверна... – повторил я. – А что конкретно под этим подразумевалось?
– В письмах говорилось, что она раньше встречалась с каким-то Марком, – пояснил профессор.
– И она действительно встречалась? Это соотвествовало реальности?
– Андрей напрямик спросил об этом Лиду, но она все отрицала, – мотнул головой профессор.
– Позвольте, но разве этого было для вас не достаточно? – удивился я. – Ведь письма были анонимные. Ведь логичнее было поверить Лиде, чем автору этих подметных листков.
– Да, конечно, – тотчас же согласился профессор. – Но, понимаете ли, неприятный осадок все равно оставался. Тем более, что потом пошли письма, в которых утверждалось, что у Лиды венерическое заболевание.
– Ого! И что же вы тогда предприняли? – с нескрываемым любопытством поинтересовался я.
– После третьего письма Андрей предложил ей обследоваться. Вместе, как это принято на Западе.
– Что ж, вполне разумно, – кивнул я.
– Вы полагаете? Это я ему посоветовал, – не смог не похвастаться профессор.
– И что же показало обследование? – я затаил дыхание, ожидая ответа.
– Лида оказалась девственницей! – с нескрываемым удивлением поведал мне профессор.
– Ну так и славно! – обрадовался я – Отчего же брак расстроился?
– Она очень обиделась, – пожаловался Князев. – Хотя, казалось бы, чего в этом особенного! Обычная медицинская процедура.
– Действительно! – поддакнул я. – Некоторые каждую неделю проверяются, порознь, правда, и ничего, живут-поживают дальше.
– Лида стала какой-то замкнутой, постепенно отдалилась от Андрея и она разошлись, так и не сойдясь... в физиологическом смысле, – промямлил профессор. – А жаль. Честно говоря, я уже представлял себе, как буду принимать у нее роды. Знаете, у Лидочки такой широкий таз, такая развитая мускулатура...
Князев-старший при этоих словах даже зажмурил глаза, припоминая анатомические подробности невесты своего сына. Сейчас он был похож на блудливого ангорского кота.
– В общем, Андерей очень расстроился, – продолжал Князев. – Он прекратил заниматься музыкой и спортом, несмотря на наши уговоры. Письма приходят до сих пор, но Андрей никогда их не читает. И правильно делает. Там такое!..
– А откуда вам известно о содержании писем последнего периода? – осторожно спросил я.
– Э-э... – замялся профессор. – Андрей мне раньше показывал некоторые послания.
– Но ведь вы же говорите, что он в последнее время их не читает. А там, по вашим словам – такое! Так такое или не такое?
– Такое, – со вздохом подтвердил свои слова профессор. – Видите ли, я вынимаю их иногда из ящика, читаю тайком. Вы не подумайте чего дурного, просто, чтобы быть в курсе.
– И что же там такого особенного? Неужели криминал? Или новые подробности о Лиде?
– Во-первых, откровенная порнография, – заявил профессор. – Знаете, молодой человек, я отнюдь не ханжа, но так непривычно...Мне приходилось всю жизнь иметь дело с гениталиями, но я никогда не употреблял в своей речи таких слов в их буквальном значении. А уж видеть их написанными не на заборе, а на бумаге! Знаете, это даже меняет восприятие. Вот, например, вы чувствуете, какая разница между словами вульва и пи...
– Чувствую, – перебил я старика. – Ваши фонетические наблюдения чрезвычайно интересны. Скажите, а нет ли в тех письмах, которые вам удалось прочесть, какого-либо фактического материала?
– Пожалуй, да. Вообще, в последнее время резко сменился тон этих писем и вся старая история получила некое новое освещение. Уж и не знаю, стоит ли верить этим сведениям после тех потоков клеветы...
– Так что же выясняется из текста этих писем? – настаивал я.
– Вы понимаете, молодой человек, оказывается, Андрей был другом этого самого Марка еще со школы, – ответил профессор, – а после его смерти стал путаться с его девушкой. То есть, с Лидой.
– Вы говорили своему сыну об этом? Может быть, он смог бы внести ясность.
– Говорил, но очень осторожно, – сказал Князев. – Как-то раз мне якобы вздумалось пересмотреть старые фотографии Андрея, сделаные еще в школе. И, когдя я спросил его, был ли у него друг по имени Марк, он наотрез ответил отрицательно.
– Понятно, – вздохнул я.
– Да, вот еще что! – взволнованно воскликнул Князев. – Этот тип, ко всему прочему, еще и обвиняет Андрея в том, что он позволил своим родителям отмазать его от армии! Представляете, какой бред? А в последнем письме не далее как сегодня я обнаружил вложенную в конверт купюру в десять немецких марок. Просто ума не приложу, что это могло значить! Может быть, долг?
Боже мой! Я-то прекрасно понимал, что значит эта проклятая десятимарковая купюра!
Ведь Виктория Петровна Гагарина в день своей смерти получила точно такое же письмо!
А банкнота в десять дойчмарок значила всего лишь зашифрованное имя Марк.
В это самое время из коридора послышался звук открываемой двери, а вслед за ним – грохот сбиваемой мебели и бешеная матерная ругань.
– О! Вот, кажется, и Андрей вернулся, – оживился профессор. – Вы не обращайте внимания, если он слегка выпивши. Дело в том, что у него очень ответственная работа, последнее время приходится много трудиться...
– Мать, мать, мать, – доносилось из прихожей невнятное бормотание. – Понаставили тут шкафов, понимаешь...
– ...а потом он снимает напряжение в компании, немного расслабляется и... не всегда может контролировать свое состояние, – добавил профессор.
В профессорскую гостиную ввалился молодой человек. Его руки и лицо были испачканы свежей зеленой краской, а вся одежда заблевана – от подошв итальянских ботинок до бобрового воротника пальто.
– Ой, бля, – только и мог произнести он. – Ну вот я и дома.
Вытерев лицо правым рукавом дорогого кашемирового пальто, Князев-младший поднес руку к носу и с отвращением ее понюхал.
– Какая незадача, – проговорил он растерянно. – Опять Хрюша у нас на лестнице насрал... А я там споткнулся немного...
Завидев мой удивленный взгляд, профессор поспешил пояснить:
– Это он говорит про соседского бульдога. Андрюша, а у нас гости!
– Хм! Вы со своим или мне сбегать? – деловито осведомился молодой человек, прислонившись к косяку, чтобы удержать подобие равновесия.
– Видите ли, я пришел к вам по поводу писем. Дело довольно давнее... Помните, вы и ваша невеста... – начал я, уже чувствуя, что ничем хорошим наша встреча с Князевым-младшим не закончится.
– Пи-исем?! – в ярости заорал тот. – Да я тебя сейчас в бараний рог! Одной левой!
– Андрюша! – попытался подать голос профессор. – Выслушай меня! Все совсем не так! Все совсем необорот! Дело в том, что наш гость – частный...
– Все равно всех убью, – пообещал Князев. – Где мое именное?