– Жду, – заверил я и дал отбой и посмотрел на Равиля. – Вот так, брат. Считай, все улажено. Кстати, я еще знаешь почему тебе поверил?
– Нет, – искренне ответил парень. До него дошло, что я, в общем-то, и не обязан вытаскивать его за уши из-за решетки.
– Дело в том, что я видел человека, который вчера вечером звал дядю Колю для какого-то услуги. Бизнес, мол, как сказал мне старик на прощание. Я, правда, не рассмотрел того человека, так как тогда не придал значения этому факту, но теперь могу с чистой совестью подтвердить все милиции, – прибавил я.
– Я... я очень вам благодарен, – с трудом произнес Равиль. – Вы ведь уже второй раз нас выручаете из беды. Как мне отблагодарить вас?
«Ох, сдается мне, что не последний, – подумал я. – Уж больно вы своеобразная семейка».
– Я уже сказал как, – сухо ответил я. – Правду и только правду.
– Хорошо, начну прямо сейчас. Знаете, а дядя Коля ведь совсем не за золотом к нам приходил, – вдруг поднял на меня глаза мальчшика.
Из соседней комнаты доносился мерный храп Маргариты Акаевой. Вдруг стало очень тихо, я различал даже едва слышное тиканье маленьких наручных часов на тонком запястье у Равиля.
– Вот как? – удивился я. – А зачем же тогда? Ты знаешь?
– Думаю, что золото он взял до кучи, – предположил Равиль. – Решил, что бы еще прихватить, нашел этот сверток и одурел от жадности.
– Ты хочешь сказать, что... – нахмурился я. – Что он знал, за чем идет?
Равиль кивнул.
– Да, когда я вошел, у него в руке был вот этот чемоданчик, – парень нагнулся и вытащил из-под кровати небольшой кейс.
– А это, – показал я подбородком на чемоданчик, – откуда у вас?
– Мама купила, – ответил Равиль. – За очень большие деньги. Она серьги своей бабушки продала. К ювелиру ходили оценивать, сказал, что очень дорого, но если будут продавать сразу, больше восьмидесяти миллионов не даст. Мама согласилась.
Неплохо! Хорошая цена за лалаевский чемоданчик. Я почти не сомневался, что передо мной тот самый потрфель, о котором говорил мне покойный.
– Зачем же это понадобилось твоей маме? Ты в курсе, у кого она купила «дипломат»? – обрушил я на Равиля свои вопросы.
– Не знаю, не знаю, – обреченно замотал головой Равиль. – Только не хочу это дома держать, раз такое случилось... Ведь мама, когда посмотрела, сказала, что ей все ясно. И, если бы ей дали туда заглянуть одним глазком, то можно было бы и не продавать серьги. Я так понял, что она уже узнала, что хотела. Пусть у вас будет, навовсем. Ведь дядю Колю я полгода знаю, он юы сам ни за что не стал... Навел его кто-то.
Я посмотрел на часы. До приезда автомобиля патрульно-постовой службы оставалось минут пять. Как следует поговорить нам явно не светит.
– Раньше-то где вы жили? – спросил я, закуривая сигарету.
– Много ездили, нигде больше полугода не останавливались, – рассеянно произнес Равиль. – Хабаровск, Ереван, Гродно. Я даже в школу никогда не ходил, мама меня дома учила.
– А кто твой... – начал я, но Равиль быстро понял, о чем я хочу спросить.
– Отца я не знаю, в свидетельстве о рождении стоит прочерк, – быстро ответил он.
– Дома, говоришь, учила, – сосредоточенно повторил я. – Постой, да как же она...
Вместо ответа Равиль протянул мне пакет с документами Маргариты Акаевой.
Первым в пачке лежал диплом Московского госуниверситета, выданный Маргарите Аликперовне Акаевой, с отличием окончившей факультет журналистики.
Пока я смотрел на корочки диплома, вертя их так и этак, только что на зуб не пробуя, – нет, не подделка, – Равиль, глядя в окно, тихо проговорил:
– По-моему, мама кого-то ищет все эти годы. Или уже нашла?
При этих словах за окном раздался звук резко затормозившего милицейский «форда».
– Расскажешь им только то, что рассказывал мне, – предупредил я Равиля. – Про дипломат ни слова. Им об этом знать ни к чему.
Мальчик согласно кивнул.
В дверь уже стучали.
..."Какой же коньяк предпочитает мой дорогой Аслан? – думал я, руля к себе домой через полтора часа. – Спросить напрямую – вроде как неудобно, а ведь услугу он мне оказал неоценимую".
Черт, как жаль, что я слабо разбираюсь в напитках. Даже не скаэу точно, когда в последний раз покупал алкоголь. Что там у нас народ пьет? – припоминал я. – Греческие коньяки, которые вовсе не коньяки, а одеколон с ацетоном, вроде того, что хватанул дядя Коля. Армянский куда-то исчез, польские лицензионные – не знаю какого качества... Может быть, купить ему какой-нибудь наворот для тачки? А что, это разумная мысль!
Твердо пообещав себе завтра же посетить автомобильный салон и выбрать достойный подарок для Аслана (и, кстати, решив, ни в коем случае не покупать коврик для ног возле кровати), я вернулся домой.
Дипломат я положил на стол в зале и отправился варить кофе. Глупо ложиться спать с пятом часу. Особенно, когда тебе предстоит знакомство с содержимым дипломата, из-за которого погибли уже трое – клофелинщик, Лалаев и Дядя Коля Шилом Трахнутиый, он же Шило.
Я так часто оглядывался на кейс, – не испарится ли он с моего стола, не растает ли в воздухе, что упустил кофе и был вынужден вытирать плиту.
Наконец, перейдя с чашкой в зал и закурив красный «соврен» (который кличут у нас то сувереном, то совереном), раскрыл замки.
В дипломате, действительно, оказались три папки. Бабенко, Дикарев, Одинцов.
Бумаги, содержащиеся в папках, были, как бы трехслойными, наподобие торта.
Первый слой был самым невкусным и пресным. Обычные типовые бланки, заполненные от руки с обычными графами и пунктами.
Второй слой тоже принадлежал «Марату», но был уже исполнен в виде специальных приложений, явно начертанных начальственной рукой, где кратко характеризовались деловые качества и некоторые психологические черты работников фирмы. Уже повкуснее.
Третий слой был самым вкусным и явно принадлежал шантажисту. Я не сомневался, что эти бумаги были написаны Лалаевым.
Надо сказать, что покойный Дмитрий Викторович был хорошим кулинаром, если уж сравнивать эти бумаги с трехслойным пирогом. Дело в том, что благодаря уточнениям Лалаева, сухие факты, изложенные в делах, приобретали загадочный и зловещий оттенок.
Так, Владислав Сергеевич Бабенко, помимо связей с общественностью, курировал еще и черную кассу. Наверняка, не в полном объеме, но на уровне своего филиала – это уж точно. Дело было поставлено на солидную основу, Бабенко еженедельно отчитывался по суммам, составляя черный отчет по всем правилам белой бухгалтерии. Это следовало из второго слоя документации – начальство бдило за циркуляцией сумм, разумно не желая пускать такое дело на самотек.
Но третий слой – лалаевский – был не менее интересен. Во всяком случае, для меня.
На листе плохой бумаге было всего несколько строк. Из них я узнал о том, что Владислав Сергеевич является мужем очень богатой женщины. Его жену зовут Ольга, она домохозяйка. Как следовало из данных, старше мужа на двадцать лет. Далее шла строчка, подчеркнутая красным карандашом: перед женитьбой встречался с Ириной Шапиро. И следовал ее адрес: Резунова, два, пятнадцать.
Что ж, история стара как мир. Странно только, что такие невинные, в общем-то сведения, могут служить объектом для шантажа.
Дело Дикарева Кузьмы Петровича также представляло значительый интерес. Оказалось, что работник, отвечающий за нефтяные дела «Марата» был в свое время, что называется, «летуном» – сменил за три года семь мест работы. А, заодно, и жительства. В Тарасове год, ни с кем не встречается, не женат. На работе его ценят за организаторские способности, подсиненные слегка побаиваются. Вот, собственно, и все, что содержалось в личном деле и втором слое документации. Слой третий был на редкость лаконичен – крохотная бумажка с цифрами 4.7.
Мой недавний знакомец Юрий Юрьевич Одинцов, оказывается, состоял в законном браке второй раз. Среди сведений, не предназначенных к широкой огласке, значились: имеет умственно отсталую дочь двадцати четырех лет. Кира, оказывается, обучалась в специнтернате, но была отчислена и оттуда за полной невменяемостью. Это было отмечено Лалаевым, а начальство характеризовало Одинцова как образцового работника, впрочем, было замечено, что Юрий Юрьевич склонен к припадкам депрессии.
«Так-так, – потер я руки, – тут есть над чем поработать. И мне и Приятелю».
Кстати, чего же это я сижу. Надо поделиться сведениями с коллегой.
– Ау, Приятель, это Хакер, – проговорил я в микрофон. – Хочу подкинуть тебе свежую информацию.
– СПОСОБ ПОДАЧИ? – немедленно поинтересовался Приятель.
Я немного поколебался. Ничего не мешало мне просто-напросто зачитать эти сведения. Более того, используй я звуковой анализатор, это значительно сэкономило бы мне время. Но я решил быть тщательным детективом и выбрал способ более трудоемкий, но более честный.
– Сканер, – проговорил я в микрофон. – Запускай картинку.
Приятель тут же загрузил планшетку, стоявшую возле системного блока и через несколько секунд на экране уже было рабочее меню.
Я акууратно открыл крышку аппарата и, положив на стекло один лист за другим, снял копии всех личных и приложений к таковым..
Сейчас, по прошествии времени, я прихожу к выводу, что, потеряв несколько минут, я сэкономил себе несколько дней работы.
Оригиналы документов, господа, – это совсем не то, что в них написано. Бывает информация, которая читается не между строк, и даже не между букв. Бывает информация, которая, так сказать, была. И ее не стало. А потом она опять появляется. Только не сама, а в виде указания на ее явное отсутствие. В некоторых специальных методиках такой случай называется «минус-прием».
Так бывает редко, но бывает, так оказалось и на этот раз.
– ВНИМАНИЕ, ЛИСТ ДВЕНАДЦАТЫЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ИЗ СЕБЯ ПОЗДНЕЙШУЮ ВСТАВКУ В ОСНОВНОЙ КОРПУС, – предупредил меня Приятель, быстро пропустив через свои прибамбасы, которым позавидовала бы любая следственная бригада, просканированные документы.