ешение и желание восстановить свое достоинство в этих историях всегда превалировали. Я никогда не комментирую подобные вещи, так как считаю, что если человеку удобнее и приятнее так думать, то пусть он так и думает.
Как-то раз мне так позвонила женщина и стала кричать в трубку, как я смогла его приворожить, ведь он не мог меня полюбить, у меня ребенок, возраст старше и что-то еще. Я это абсолютно спокойно выслушала и после паузы сказала: «Девушка, неужели вы думаете, что, сделав такой звонок, вы что-то измените и вам станет лучше? Вы могли эти 10 минут потратить на что-то другое. Эти 10 минут – они неповторимы, они больше не повторятся в вашей жизни, а вы их истратили на то, чтобы сказать гадость, чтобы отомстить. Вы разрушаете не мою жизнь такими звонками, вы разрушаете свою жизнь».
Моя жизнь с ним мне всегда казалась абсолютно отдельной от того, что говорят там, за чертой. Я могу сказать одно: меня никто никогда так не любил, как Андрей. Но ведь любовь не только в том, что ты не глядишь на кого-то другого, что не участвуешь в чьей-то другой жизни. Он хотел быть со мной всегда, не мог расставаться со мной даже в командировках. Это было тяготение, желание быть с этим человеком, которое невозможно обмануть, невозможно подделать. Я не говорю сейчас о последних годах, когда он так тяжело болел. У него было ощущение, что если я дома, с ним, то на свете все хорошо, что бы ни случилось в это время. Это внесло свои ограничения в мою жизнь, но это чувство было взаимным.
Я никогда не сетовала на то, что он болен и я вынуждена так много и постоянно им заниматься. У меня никогда не было ощущения досады или обиды. В любом качестве, в котором он существовал, быть с ним я считала счастьем. Не важно, что я делаю: ищу способы избавить его от боли, пересаживаю или перестилаю ему постель. Именно к концу жизни к нашим отношениям примешалась полная необходимость друг в друге. Главное, конечно, это было общение. Если у него что-то случилось, кто-то позвонил и что-то рассказал, у него была острая необходимость разделить это со мной, поведать мне. Какие-то составляющие нашей любви с течением болезни ушли, но вот это тяготение, эта необходимость в постоянном общении друг с другом стали еще сильнее.
Аня Саед-Шах[17] вспоминала об одном из своих интервью с Андреем. Она спросила его про других женщин, ведь, конечно, он ими увлекался, а он ответил: «Зоя – это моя жизнь». Это сказано в том смысле, что, если бы я ушла первой, не знаю, как он бы себя повел. Если он меня «терял», пусть даже на два дня, потому что я чем-то другим была занята, он не мог в это время существовать. Он не мог отделиться от меня даже в те два раза, когда я полностью исчезала из его жизни. Для него это всегда кончалось полной трагедией, абсолютным безумием.
Он относился ко мне трогательно нежно и тревожно, что очень сильно отразилось на его стихах. Не обязательно они посвящены мне, он мог даже быть увлечен другой женщиной в тот момент, все равно строчки пропущены через его существование со мной. Я же могла от него отделиться, только если появлялся какой-то интерес в работе, в общении с другими людьми. Но когда мы уже встречались, носами потерлись друг об друга, я обязательно отчитывалась, все ему рассказывала, где я была и что делала.
Когда он заболел и лишился возможности жить полной жизнью, для меня вдвойне стало важно все ему рассказать, чтобы он через меня мог прочувствовать, понять. Таким образом я восполняла его невозможность жить полной жизнью. Иногда я даже специально шла в какую-то компанию, в которую не очень хотела идти, для того чтобы ему потом рассказать.
Я вдруг читаю в какой-то газете, как один из актеров театра (кажется, Маяковского) говорит, что бриллиант песенного творчества Раймонда Паулса – песня «Миллион алых роз», – связана с тем, что Вознесенский был в это время влюблен в Людмилу Максакову и ей написал эти стихи. И что сама Людмила ему об этом говорила. Я не вступаю ни в какую полемику на эту тему, ни с Людмилой, ни с этим актером. Но несколько человек меня почти вынудили рассказать историю создания «Миллиона алых роз». Расскажу два эпизода и все, что я про это знаю.
Что касается Максаковой, то, говоря об увлечениях Андрея, я уже много раз говорила и про нее. Рассказывала и про то, что все женщины поражались тому, что Андрей в какой-то момент просто сбегал от них и уже никогда не возвращался. Они не понимали, что увлечение длится недолго, что он исчезал в ту минуту, когда они переставали быть объектом его вдохновения.
Мне он всегда говорил, что ревновать я его могу только к поэзии. А они всегда удивлялись, ведь еще вчера он был с ними, но вот его уже и след простыл. В каком-то смысле Андрей был слабым человеком, он не мог сказать в глаза человеку, что все кончено. У него было сверх меры деликатности, а по отношению к женщине – и чувства вины. А если у этой женщины начиналась какая-то агрессия по отношению к нему из-за этого, то она вызывала у него чувство брезгливости.
Я не помню, чтобы он с кем-нибудь когда-нибудь выяснял отношения, в этом смысле он был «трусом», поэтому всегда исчезал. Я это уважаю, потому что лично я создана совершенно по-другому. Я считаю, что справедливо сказать правду человеку, который меня любит или хорошо ко мне относится.
Мой первый муж Борис Каган должен был быть с моей близкой подругой Галей Рабинович, он предназначался для нее, но стал ухаживать за мной. Мне было ужасно стыдно перед ней, и я не нашла ничего лучше, кроме как усадить ее на стул и сказать, что, Галя, давай не будем на него рассчитывать, что мне это не нравится. Я всегда брала на себя откровенность и раскаяние, я никогда не врала и не пыталась скрыться. Я никогда не юлила, а говорила так, как есть, даже если меня вызывала на какие-то разборки власть.
Итак, история про «Миллион алых роз».
Несколько лет подряд мы отдыхали в Пицунде, мы очень любили это место. Там с нами бывал Зураб Церетели и много кто еще. Однажды нас там даже с Сусловым познакомили. Мы шли возле дачи Суслова, и Шеварднадзе[18] увидел, как мы с Андреем гуляем, и спросил у Суслова, знает ли он поэта Вознесенского лично. Суслов ответил, что лично не знает, на что Шеварднадзе предложил нас пригласить и тут же нас выхватил с прогулки и познакомил. Все это длилось буквально минуту.
И вот мы живем в Пицунде, и в какой-то момент раздается звонок Люды Дубовцевой[19], которая очень любила стихи Андрея и все время отмечала его дни рождения на радио «Маяк». И вот она звонит и говорит, что сейчас находится в Латвии, и Раймонд Паулс дал послушать одну прекрасную мелодию, которая ей безумно понравилась, и Раймонд хочет, чтобы Вознесенский написал на нее стихи. Что это было бы для него счастьем.
Я прослушиваю мелодию и понимаю, что она потрясающая, а у меня, во-первых, абсолютный слух, а во-вторых, музыкальное образование. Я восхитилась загадочностью и мелодичностью этой музыки. Андрей согласился, но он впервые писал текст уже для готовой музыки. Рядом с нами тогда была Грузия, и Андрей очень хотел написать про Пиросмани, его живопись всегда глубоко сидела в нем. Как обычно, он запал и с головой ушел в работу.
Через несколько дней он мне показал текст, я попробовала подобрать мелодию на пианино, чтобы сопоставить текст, и мы сразу же отправили его Людочке. Она пришла в восхищение и отдала все Раймонду, и завертелось-закрутилось. Мы впервые услышали эту песню в исполнении Аллы Пугачевой. Это был концерт в «Лужниках», где она, сидя на качелях, поет «Миллион алых роз»[20].
Такого успеха не имела ни одна песня в то время. Разве что песни военных лет или гимн. Успех был запредельный и перекинулся далеко за рубеж. Многие рассказывали нам, как слышали ее в ресторанах Европы и Америки, где ее перепевали на других языках. Артур Миллер[21] рассказывал нам, что слышал ее в Америке.
А у нас с Андреем был такой случай. Мы были в Японии (я туда выбралась с трудом из-за своих подписей и других дел), и для нас как для почетных гостей устроили прием в крупном ресторане Токио. И каково же было наше изумление, когда мы услышали молодую японку, которая вместе с оркестром пела «Миллион алых роз».
Я спросила у сидящих за столом, знают ли они, чья это песня. Когда я сказала, что это стихи Андрея, началось что-то невообразимое. Певица потом позвала нас на ужин, подарила Андрею огромный букет роз и смотрела влюбленными глазами. Позже мы ее встретили уже в японском посольстве на приеме в Москве, она специально отправила нам приглашение, и Андрей также подарил ей огромный букет роз.
А вот Алла Пугачева никогда не любила эту песню. Почему, я не знаю, возможно, потому, что она стала для нее клише, штампом, и по собственному желанию она очень редко ее пела. Последний раз она спела ее на юбилее Андрея, на его последнем юбилее, который устроили в театре «Мастерская Петра Фоменко». Тогда она сказала, что никогда не забудет этот период своей жизни и их дружбу с Андреем. Она меня спрашивала, что спеть, и мой ответ был однозначным: «Андрей будет счастлив, если ты споешь „Миллион алых роз“». И это был последний раз, когда я слышала эту песню в живом исполнении и видела слезы на щеках Андрея. Это были и печаль, и восторг, и жалость к самому себе, к тому, каким он был, когда писал эти строки. Вот это и есть история создания этой песни и ее судьба.
Какое-то странное любопытство к другой жизни, но абсолютно не с точки зрения быта, сплетен или уклада личной жизни, любви, меня всегда притягивало бессилие человека или, наоборот, его непонятная магическая сила выполнить свое предназначение на земле.
Каждому человеку отпущены какие-то таланты, но один реализовывает их полностью, а другой просто не приспособлен к действию. Мой талант – в общении с людьми. У меня есть странное, но счастливое свойство – я почти никогда никого не выбирала сама, не пыталась увлечь собой или познакомиться, всё всегда происходило случайно. Я не помню, чтобы попросила познакомить с кем-то или просилась попасть на какую-то тусовку или прием. Этого никогда не было. Мне выпадало – и я выбирала. Или судьба, или это ангел надо мной какой-то. Хотя я человек нерелигиозный.