Кто-то темный, сбоку, приставляет к моему горлу нож. Вижу, все перевернуто, окно открыто, через него выбрасывают в сад наши вещи. В доме орудуют три бандита. Главный – с мутными глазами, угреватым лицом – командует. Второй – помоложе, в куртке с двуглавым орлом – у окна, третий – самый молодой – держит нож у моего горла. Наверно, рука устала, нож опустился. «Не расслабляйся, – кричит ему главный, – держи нож крепче, мало ли что она выкинет». Нож снова приставлен к моему горлу. Этот холодок лезвия я запомнила надолго. Я до сих пор не могу войти в другое помещение, не отступив, чтобы посмотреть, что там происходит.
Меня втаскивают в ту комнату. Я испытывала страх и унижение оттого, что здесь я в ночной рубашке, не одетая, и трое мужиков, которые смотрят на меня с изумлением, пытаясь понять, кто хозяйка этого дома, который они грабят. И тут у меня просыпается мое самообладание. Я могу испытывать панику при виде несущегося на меня быка или просто крысы, но не при виде агрессивного человека. Поэтому я тут же взяла себя в руки и сказала: «Ну и что?» Или что-то типа такого: «Что случилось? Вы пришли грабить – ну и грабьте». Во многом меня спасло неадекватное, с их точки зрения, мое поведение: стоит женщина, с вызовом смотрит на них и говорит спокойно такие слова. Я говорила много и долго – минут сорок я стояла под этим ножом.
– Где деньги? – спрашивает главный. – Давай деньги, а то пожалеешь.
– Денег нет, можете искать, – говорю ему. – Все, что найдете, – ваше.
Конечно, они мне не поверили.
– Все переверните! – орет главный. – Не могут не быть!
Меня охватывает странное оцепенение, как будто я наблюдаю происходящее со стороны. Мне хочется только одного – сесть. Говорю:
– Дайте стул.
– Еще чего, – шипит главный, и я вижу, как он перерезает телефонный шнур, а второй грузит на подоконник мой любимый телевизор. Они уходят, от дома отъезжает машина с нашими вещами, с награбленным. Уже светает. Не могу поверить, что они меня не тронули.
Думаю, им была непонятна, их озадачила моя столь нестандартная реакция. Немолодая, в одной ночной рубахе, женщина не зовет на помощь, не умоляет, не впадает в истерику, а почти механически что-то бубнит. Я как заклинание повторяла одну и ту же фразу: «Я же вам не мешаю. Берите барахло и сматывайтесь. Не губите свою жизнь насилием». (Откуда взялась эта назидательность?) Я наблюдала за их действиями даже с некоторым любопытством. Они безрезультатно шуровали по ящикам в поисках денег или драгоценностей, чувствовалось, что и сами уже подустали. А я боялась одного: не выдержу, закричу, Андрей проснется, примчится со второго этажа и кинется на них. Другой реакции у него не бывает. Их трое, финал предрешен.
Это ограбление, конечно, оставило очень большой след на моей нервной системе. Я куражилась, давала показания, а через день в Доме кино планировалось открытие фестиваля, и мы были приглашены. У меня был такой стресс, что мне нужно было его перебить. Андрюша помог одеться мне в нарядное платье, и мы пошли на фестиваль. На этом фестивале я встретила свою близкую приятельницу Нею Зоркую, и она мне говорит: «Что с тобой, ты странно выглядишь – у тебя глаза затравленные». Я говорю: «Отстань». Она пристала: «Что случилось?» И я под влиянием эмоционального выплеска рассказала, что меня сейчас чуть не убили.
И она потом долго рассказывала нашим близким, что эта ненормальная Зойка поперлась на фестиваль после того, как ее чуть не убили ножом в горло. Я вернулась домой, а наутро у меня поднялась температура сорок. Медицина может изучать это явление, когда температура поднимается от нервного шока. Я не была простужена, у меня просто три дня не спадала температура.
А котенок жив-здоров. После него у нас была серия рыжих кошечек, которых разбирали. Андрюша все удивлялся, как я могла его не разбудить, он бы их… Можете себе представить: трое молодых людей, с ножом – и он сонный. Его угнетало, что я справилась без него, что ему не довелось показать свое мужество и геройство.
Об ограблении сообщили все новостные каналы телевидения. Ввиду широкой известности нашей дачи, где бывали главы иностранных держав, почетные гости России, громкое дело взял на контроль сам министр внутренних дел. Был объявлен всероссийский розыск. Поймали лишь самого молодого, который держал нож у моего горла. Это был семнадцатилетний мальчишка-наркоман, их связной, или наводчик. Он жил на соседней с нами улице. На следствии он показал, что они грабили дачи уже много дней. Подельники должны были, добравшись до Белорусского вокзала, оставить добычу в камере хранения и сесть на поезд. Он их видел впервые, они его наняли, посулив наркотики.
Этих главных не нашли. Судили мальчишку. Я в суд не пошла, сославшись на болезнь, лишь попросила помиловать этого дурачка. Следователь потом мне рассказывал, что перед судом он двое суток бился головой о стенку, у него начались ломки. Он просил свидания со мной, чтобы попросить прощения.
Когда-то я написала рассказ «Пистолет Божидара Божилова». Он тоже о неприятностях.
Не раз я оказывалась буквально на краю гибели. В разных обстоятельствах, разумеется. В Болгарии, например, опасность возникла при совершенно нелепой ситуации, чуть ли не фарсовой.
Было непривычно морозное для этих краев утро, когда мы с Андреем приехали в зимнюю резиденцию писателей Софии – «Ситняково».
Отдых болгарских коллег в этот раз более всего разнообразил снег, выпавший в разгар теплого курортного сезона. С раннего утра нам захотелось погулять по заснеженному лесу. Андрей пошел бродить в одну сторону, я – в другую.
Я уже возвращалась, впереди виднелась полянка перед домом, окруженным кустарником. Стояла полная тишь. И вдруг из-за куста выскочил Божидар Божилов с криком: «Вот она, любовь моя!» Раздался выстрел, я почувствовала дикую боль где-то слева внизу живота, в паху – перегнулась пополам. Божидар приближался, победоносно размахивая пистолетом, раскинув руки и хохоча. На мой крик наперерез ему бросился Вознесенский. «Ты что, с ума сошел?!» Божидар видел, что я не могу разогнуться, но, все еще не догадываясь о случившемся, ответил: «Да ты что? Она же шутит». – «Она не шутит!!!» – отчаянно заорал Андрей, подбежав ко мне.
Оказывается, только что вернувшийся из США Божидар привез пистолет, заряжавшийся парафиновыми пулями. И попробовал эту «игрушку» на мне.
– Почему ты на своей жене не попробовал? – закричал Андрей.
– Пожалуйста, – протянул ему пистолет Божидар, почему-то продолжая улыбаться.
Потом мы ехали в больницу, извлекали парафиновую пулю, рану долго лечили. Потом мы «попробовали» пистолет вместе с Божидаром, сидя на скамейке у входа в дом. Пуля наполовину вошла в дерево.
На следующий день предстоял творческий вечер Вознесенского в самом крупном зале Софии. Я появилась там, сильно хромая. Мы благословляли судьбу, что легко отделались. Труднее пришлось Божидару. Мы решили, что никому об этой истории рассказывать не будем. Но кто-то что-то услышал, узнал, довел до начальства. Божидару сильно досталось. Но мы об этом узнали много лет спустя.
Если предположить, что жизнь состоит из контрастов, то продолжением случившегося с Божидаром стало странное мое везение на случайные деньги. Началось оно однажды в ночном баре гостиницы «Метрополь», что на Золотых Песках. Дело было так. Наш спутник, прекрасный переводчик, веселый, не без авантюризма, человек Любен Георгиев, Андрей и я, возвращаясь после концерта ослепительной Иорданки Христовой, решили на посошок пропустить рюмочку.
Ночной бар был полупустым, со столов убраны фужеры, но кое-кто еще догуливал. Мы сели в углу за маленький стол, заказали кофе и виски со льдом. По привычке я поставила сумку у ног. Потом, вознамерившись покрасить губы, нагнулась за косметичкой. Под столом рядом с моей сумкой валялся кожаный бумажник. А в нем – около двух тысяч долларов, немерено австрийских марок и болгарская валюта, что-то около девяти тысяч левов.
В свете мерцающей настольной лампы, на фоне смятых пачек от сигарет и пакетов с орехами зрелище было ошеломляющее.
– Вот это да! – вскочил Любен. – Вот это повезло! Везет же женщинам! Ты представляешь, сколько всего вы накупите?
В 1966 году на это можно было купить «фольксваген».
Любен радовался как ребенок, начал строить планы, как Болгария приоденет любимого поэта и его жену, к тому же писательницу, чья книга только что была издана и уже продавалась в магазинах.
– Вряд ли… – сказала я, абсолютно растерявшись. – Это же кто-то лишился всех своих денег.
Андрей молчал, выжидая.
– Нет, вы только посмотрите на нее! – уже в голос заорал Любен. – Она еще раздумывает! Завтра же мы едем на меховую фабрику, покупаем дубленки вам, вашим мамам, папам, друзьям и близким.
(В Советском Союзе тогда и всегда дубленка была верхом дефицита.)
Но родители меня учили, что чужие деньги счастья не приносят. Я никогда не считала, что добыть что-то сверх положенного или поживиться на халяву – это удача. И еще – мое воображение. Оно всегда меня «подводило». Оно тотчас нарисовало мне картину с какой-то молодой девушкой, которая обливается слезами, находится на грани самоубийства из-за потери всего, что у нее было. Судя по долларам и маркам, это иностранка, далеко не бедная, но, как известно, «богатые тоже плачут».
Любен продолжал неистовствовать, не реагируя на мое сопротивление. Он предлагал дать кошелек ему, и он распорядится им так, что нам троим будет очень хорошо. Он взывал к Андрею, пытался взять его в союзники. Андрей ему не поддакивал, пристально смотрел на меня. Любен понял, что остался в одиночестве.
– Я попробую вернуть эти деньги, – неуверенно сказала я.
– Как ты их вернешь?! Вот ты их отдашь администратору отеля, они посмеются над тобой, подождут для вида один день, потом разделят между собой. Это фантастическая глупость!
Но я-то тоже не сказать чтоб полная идиотка, я уже все придумала.