И однажды, много лет спустя, девушка по имени Наталья, которая владела подписанными характеристиками, изрядно выпив, призналась мне, что у нее был строжайший приказ вплоть до увольнения не выдавать мне никакой характеристики, чтобы путь за рубеж мне был перекрыт навсегда. Но случилось так, что один из секретарей Союза писателей не послушался приказа Ф. Кузнецова (который был тогда во главе Московской организации Союза писателей СССР) и велел все немедленно подписать, так как получил новые недоумевающие письма из Франции и Японии, почему я не приезжаю на их заседания. Тогда Ф. Кузнецов отправил завканцелярии Союза писателей Наталью в незапланированный отпуск и сослался на то, что эта служащая уехала отдыхать, его не предупредив, и поэтому вопрос с моей характеристикой был закрыт. Много месяцев спустя, когда, казалось, уже все сроки прошли, приглашающие добились разрешения на мой выезд, снова отправив кучу писем с настойчивыми вопросами, почему я никак к ним не приеду. И я успевала приехать хотя бы на последний день заседания и обсуждения в Японию, но уже минуя Нагасаки и Хиросиму, только – в Токио.
Мы помчались с Андреем в аэропорт за билетом (оставался один день), и нам «хорошо повезло», что билетов в Токио на этот последний день уже не оказалось. Это было полностью непредвиденным препятствием – когда все было разрешено, но вылететь было все равно нельзя. Это обстоятельство повергло меня в безысходное состояние. Наверное, я шла от билетного окошка, держась за руку Андрея, с отчаянием на лице, и вдруг нам навстречу метнулась какая-то женщина в форме с вопросом: «Боже, Зоя, что же у вас случилось?» Я отмахнулась, но она с настойчивостью схватила Андрея за рукав, и он ей рассказал, что, пройдя через все препятствия, я все равно не могу вылететь в Токио, потому что закончились билеты на единственный возможный рейс. Я постоянно дергалась, чтобы вырваться и убежать от ее расспросов, но эта женщина попросила нас: «Одну минуточку, идите за мной». Мы покорно поплелись за ней, и я услышала, как она сказала по телефону: «Надюша, у тебя там один гражданин из Франкфурта хотел вылететь на день раньше, чтобы лишний денек погулять по городу, а у меня тут женщина, которая еле успевает на последний день конференции в Токио. Сними его с рейса, а этот билет перепиши на Богуславскую Зою Борисовну». Так, чудом, я все-таки вылетела, граница была открыта для меня, и я попала на последний день конференции в Токио. Когда мы со счастливым билетом в руках возвращались, Андрей подошел к этой служащей и спросил, почему она приняла такое участие в нашей ситуации, поменяв билет совершенно незнакомому человеку. Та рассказала историю…
Еду в два часа ночи за рулем в Дом творчества в Переделкино. Навстречу мне бежит женщина с рыданиями: «У моего ребенка 40 температура, умоляю, отвезите в больницу!» И я, проклиная все на свете из-за своей глубокой усталости, конечно, повезла больного ребенка, несмотря на то что сама была на последнем издыхании. Той женщиной оказалась служащая аэропорта. Она нам напомнила события той жуткой ночи и сказала: «Зоя, не раздумывая, отвезла моего ребенка в больницу и тем самым спасла ему жизнь».
Так я поверила, что любые добрые поступки аукаются через много лет. Вот причина того, что она кинулась нам помогать, сняла немца с рейса, поставила вместо него меня, сделала все, чтобы я успела улететь в Японию…
Так благодарность настигла меня через много лет. И я попала в Токио, перерезав эту ленточку преследования меня, потому что, по правилам того времени, если человек пересекал границу один раз, то все предыдущие «грехи» ему прощали. Немец пересел на другой рейс, поскольку прекрасно успевал на свою конференцию, и не пострадал. А я попала на последний день нашей делегации в Токио, минуя все препятствия!
Пока я лежу в больнице, три катастрофы ворвались в нашу жизнь и заставили весь мир, давно утративший интерес к той стране, которая расположена на территории СССР, обратить свой взор в эту сторону: катастрофа с атомоходом «Курск», пожар на Останкинской башне, а до этого взрыв в переходе на Пушкинской площади. Здесь, в госпитале «Сесиль» в Лозанне, ко мне доходят сигналы, связанные со всеми тремя катастрофами, начну с последней.
Из разговора со своей приятельницей выяснила, в переходе погибла очень близкая дому Майи Плисецкой и Родиона Щедрина женщина Шурочка, сейчас не упомню ее фамилии. Рассказали следующее: она шла с какой-то другой женщиной, тоже знакомой Щедрина, по Пушкинской площади, и, дойдя до перехода, Шурочка сказала, что она боится машин, это очень опасное место и перебегать дорогу ей не хочется, она пойдет по переходу, но поскольку с ней были очень тяжелые две сумки, то она их отдала этой женщине, с которой шла. Та пошла поверху, Шурочка пошла по переходу, и через несколько минут ее не стало, как и перехода. Нам вспоминается Шурочка, неизменная посетительница всех балетов Майи. Отчаянная ее не просто поклонница, а одна из тех, кто свою жизнь посвятил служению таланту великой балерины. Шурочка была вездесуща, и можно было быть спокойной, что будут куплены цветы, что будет припасено все в доме, что какие-то мелкие бытовые и крупные бытовые закупки будут сделаны через Шурочку. Это был в одном лице секретарь, мажордом и просто близкая болельщица их дома, в чем-то незаменимый человек. Как быть теперь и кто заменит Шурочку, не знаю, но было дико печально услышать эту новость. Вот этот роковой переход, по поводу чего Андреем было написано пронзительное восьмистишие, опубликованное в «Московском комсомольце».
Второе, конечно гораздо более глобальное, – это вся история с «Курском». Сегодня в моей палате по совпадению работает НТВ, я вижу «Итоги» с Евгением Киселевым[33]. Очевидно, ответы на вопросы будут тем расползающимся и уже утратившим для всех в нашей стране и в других странах эпизодом, который потонет в море других сенсаций и останется только в памяти тех, кто уже никогда не сможет жить по-старому, кто не вернет своих родных, кто оказался в эпицентре произошедшего. И останется как в сказке, как маячные огни – каким образом погибла лодка, что на ней случилось, было ли возможно в первые несколько дней, когда отказались принять помощь норвежцев и англичан, спасти хоть кого-то, или все погибли в первую же минуту взрыва. Более подробно: был ли воздух хоть в одном из отсеков, оставался ли воздух, или всю подлодку затопило водой. Второе. Третье: почему так много вранья в освещении этой катастрофы, почему с безудержной наглостью сменялись одни заявления другими, в том числе и такие пронзающие, была ли связь с экипажем, хоть минутная, в виде перестуков, были ли в этом перестуке слова SOS, ВОДА и так далее и так далее. Во всяком случае, от первых заявлений, что делается все возможное, когда ничего не делалось, до последних заявлений, что ничего нельзя было сделать, поскольку все было затоплено в первые минуты и никто не мог спастись, амплитуда, решающая все в нашем сознании в связи с этой катастрофой.
Вообще, надо сказать, что вранье в процентном отношении увеличивается до масштабов действительно глобальных. Сейчас абсолютно ничего не стоит, глядя в глаза миллионам людей, сказать то, что, ты заведомо знаешь, не является правдой, и сказать как-то цинично, с улыбочкой, абсолютно не задумываясь, как и что ты говоришь. И, конечно, останется в памяти информационный сбой и засекреченность, повлекшая за собой такое тотальное вранье. И четвертое: кто все-таки понесет ответственность за произошедшее и что же будет в связи с этим, вынесем ли мы какие-то уроки.
Третья катастрофа – Останкинская башня. Пожар на Останкинской башне, как и другие две катастрофы, проявил совершенно иные явления, чем ожидалось как результат пожара. Первый раз страна встала перед фактом, что огромная часть населения может оказаться без телевидения. Что это такое? Что значит оказаться без телевидения? Страна, лишенная информации, с одной стороны, потеряла очень большую часть досуга, перестав смотреть любимые фильмы и новостные программы. Но, с другой стороны, эти высвободившиеся часы были потрачены другим образом, и, как выяснилось, иногда не самым плохим. Люди, просиживавшие у телевизоров, попытались выйти на улицу, извлечь из своей внутренней жизни что-то, что может их заинтересовать в противовес телевизору. Психологи, наблюдая детей, оторванных от телевизора, утверждают, что им это идет на пользу: дети стали рисовать картинки на песке, на земле, они занялись играми. То есть очень много что телевидение разрушает в детстве, в воображении ребенка.
Появилось и третье, политическое толкование всего этого. Тем, что восстанавливается телевизионная башня, было утверждено, что с ее помощью гораздо легче контролировать свободное телевидение. Отсутствие башни породило бы большое число кабельного телевидения, которое вещает совершенно независимо от желания того или другого начальственного лица. Очень будет трудно тогда исключать те факты нашей жизни, которые власти не хотят, чтобы попали на телевидение в поле зрения общества, и так далее и так далее.
Однако сейчас для меня самым интересным оказалось следующее, вот такой маленький пример. Я нахожусь сейчас в другой стране, очень благополучной, с дивным климатом, когда теплее на 5–6 градусов, чем в России, когда умеренность, мягкость этой погоды кладет какой-то отсвет не только на растения, но и на дизайн улиц, на окраску цветов, на все, что попадает в поле зрения. В этой маленькой благополучной стране в палате, в больнице, у меня было НТВ. И поэтому несколько раз в день я знала не только то, что случается, но и версии, анализы этих версий, героев дня, что произошло в области культуры. Это давало пищу к размышлениям по очень многим поводам, которые как бы шлейфом шли за этой информацией. То есть трансформация этих новостей, которые поступали ко мне из телевидения, шла гораздо дальше и глубже в мою жизнь. Весь новый сюжет с Березовским тоже попал на это время моего пребывания в больнице.