Спровоцированный Родионом конфликт длился несколько лет. Потом его приглушило время, все ушло в прошлое. Майю показывают по всем каналам ТВ, она получила «Триумф», «убийца» ее творчества Васильев написал предисловие к новому альбому ее фотографий, где собраны снимки лучших фотомастеров мира. Что касается публики, то она как связывала имена Плисецкой и Васильева в истории балета Большого, так и связывает.
После формально исчерпанного конфликта мы продолжали встречаться, чинно беседовать, посещать друг друга, но прежнее доверие ушло безвозвратно. Для меня, как это ни странно, самым травматичным оказалось само предположение Родиона (а следовательно, и Майи), что мы с Андреем вообще способны плести интриги, то, что они поверили первому слуху, сплетне, оговору. Мимолетная провокация перечеркнула испытания, через которые мы проходили вместе, ту цену, которую часто платили за право собственного голоса, поведения. Беспрецедентное увольнение Майи из Большого театра (кстати, вместе с Владимиром Васильевым и Екатериной Максимовой), травлю Андрея властями, заступничество Майи за стихи Андрея, болезнь Родиона, которую я переживала как собственную беду…
Конечно, нам не дано судить о том, что переживает человек после тяжелой утраты. Майя и Родион тяжело переживали уход из жизни своих многолетних помощниц Кати и Шурочки. Одни безутешно рыдают, другим приходится в тот же вечер играть на сцене, в спектакле, третьи от горя спиваются, четвертые идут в компанию и травят анекдоты. Во время наших редких встреч с матерью Родиона Конкордией Ивановной на его концертах она сияла гордостью, держалась с редким достоинством, а после Нового года неизменно интересовалась: «Ну как, пирожки понравились?» Она была виртуозным кулинаром.
Уход Кати и Шуры – женщин, которые жили их интересами и событиями, помогали Майе и Родиону справляться с московской жизнью, надолго порвал нити, связывающие их с российским бытом. Позже скончался в больнице еще один преданный их друг, писатель-сатирик Александр Рейжевский, который был в каком-то смысле их хозяйственным распорядителем.
Повторю, и сейчас мы перезваниваемся с Майей и Родионом, видимся по особо важным внешним поводам. Но никто из нас четверых, оглядываясь назад, увы, по-настоящему не жалеет о разрыве, о потере прежней близости. Хотя… Кто знает?
Вот сегодня, 11 апреля 2004 года, когда я перечитываю эти записи, сделанные два года назад, звонит телефон.
– Христос воскрес! – слышу я голос Родиона сквозь пасхальное богослужение, которое фоном звучит в трубке. – Мы с Майей проездом в Москве, через два часа улетаем на «Пасхальный фестиваль», вернемся в середине мая. Запомни, 12 мая в Музыкальном центре Владимира Спивакова – премьера моего 6-го фортепианного концерта с оркестром. Вы непременно должны быть. Непременно! Там есть некоторые сюрпризы, и дирижирует сам Спиваков.
– Да, – радуюсь я, – конечно же, мы постараемся быть.
Я не пеняю ему, что он начисто забыл о дне рождения Андрея. Как был огорчен Андрей, когда в прошлом году ни Щедрин, ни Майя не приехали на его 70-летие! А это было единственное празднование его дня рождения за все наши годы. Раньше он категорически отказывался даже принимать поздравления в этот день.
Тогда, 12 мая 2003-го, в переполненном Концертном зале Чайковского сидели друзья, почитатели поэта, иностранцы, прибывшие из многих стран, в том числе из их Мюнхена.
Фильм «Вознесенский – 70», показанный по Первому каналу ТВ, в какой-то мере воссоздал атмосферу происходившего. Я полностью исключила из сценария пафосность, свойственную подобным торжествам, в то же время старалась дать почувствовать значимость и особенность личности юбиляра. Я отменила адреса и приветствия со сцены, чтобы дать свободу художественному празднику. Отрывки из стихов поэта, его выступлений в разные годы по телевидению и кино, а также куски биографии из автобиографического эссе «Мне четырнадцать лет» звучали со сцены в исполнении молодого артиста МХАТа, соединявшего чтение и информацию в одно целое, он сделал это замечательно. Прозвучали впервые киноцитаты из разноса Хрущева, были показаны стенограмма и съемки, подаренные к юбилею безымянным поклонником из КГБ, найденные в архивах драматургом и сценаристом Дмитрием Минченком – впоследствии автором спектакля и документального телефильма.
Так, в мае 2003 года, 40 лет спустя, зал словно присутствовал на встрече первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева с интеллигенцией в марте 1963 года. Неожиданностью для нас стали поздравления президентов М. С. Горбачева, Б. Н. Ельцина и В. В. Путина. Удивительно было, что они пришли обыкновенной переделкинской почтой, а не типичной пересылкой через Союз писателей или ПЕН-центр. Вопреки принятому протоколу, они были зачитаны во втором отделении вечера. Тогдашний министр культуры Михаил Швыдкой был обескуражен, когда ему не дали слова перед началом. Восторг зала не утихал во время дуэта Марка Захарова и Николая Караченцова, выступлений Валерия Золотухина, Аллы Демидовой, артистов театра Фоменко…
Все празднование было обрамлено поразительной красоты дизайном Давида Боровского и лазерным шоу, придуманным самим Андреем. С огромного экрана прозвучали поздравления отсутствовавших в Москве в то время Олега Табакова, Олега Меньшикова. А когда родители Меньшикова, Елена Иннокентьевна и Евгений Яковлевич, вслед за этим вынесли на сцену его подарок – месячного щенка шарпея (последняя книга Андрея – «Шарпей»), зал ликовал минут пять. Мощным аккордом завершил вечер премьерный фрагмент сочинения Алексея Рыбникова – оркестр и хор.
И все же наиболее сильное впечатление, в особенности на зрителей, не знавших Андрея 60-х годов, произвели кадры Госфильмофонда и старых телевизионных передач. Особый трепет вызывал контраст того громогласного, богом отмеченного юнца, магически завораживавшего стадионы и переполненные залы, с сегодняшним тихим, беззащитно шепчущим седым поэтом. Зал замирал, а потом взрывался овацией.
– Значит, мы вас ждем на моем концерте, – закончил Родион телефонный разговор. – Вы должны непременно быть. Ты ведь знаешь, как это для меня важно. Нет такого дня, когда бы я не вспоминал какую-нибудь строчку Андрея. Я постоянно достаю его книги и перечитываю. Его стихи всегда настраивают меня, когда я пишу музыку. Ты же знаешь?
Стоя рядом, Андрей слышит наш разговор.
– Он ни разу ради меня не отложил своих дел, не приехал, даже в прошлом году, хотя 70-летие не бывает дважды, – бурчит он мне в ухо. – Он вообще не удосужился побывать ни на одном моем поэтическом вечере в последние годы.
– Ну, он такой, – говорю, повесив трубку, – смирись с этим. Все равно в его музыке звучит твоя поэзия.
– Нет, не все равно, – возражает Андрей.
И я вспоминаю его стихи про Щедрина: «Я друга жду, я вечно друга жду. Сказал, приедет после девяти. Господь, охорони его в пути. Я друга жду…»
В тот вечер, когда он это написал, шел дождь, темнота нависла над домом, Родион, пообещав приехать в Переделкино, так и не выбрался. Ну а мы? Мы-то, конечно, пошли на вечер Щедрина. За полгода, кажется, до этого в Малом зале Консерватории мы слушали и 5-й его концерт. Теперь мы, очевидно, свидимся с Майей и Родионом на ее юбилее в ноябре 2005 года. Неделю назад позвонила нам госпожа Шадрина, знаток и издатель Майи.
– Майя просит разрешения использовать в подарочном издании стихи Андрея, посвященные ей, – сказала она. – На мой взгляд, эта поэма в прозе – лучшее, что вообще написано о Плисецкой.
Стихи о Майе тиражируются и сегодня в предисловиях ко многим ее российским и зарубежным буклетам. «В имени Плисецкой звучат аплодисменты…» – стали крылатым сопровождением ее жизни.
Майя, Андрей, Родион – знаковые фигуры времени, их влияние на несколько поколений читателей, зрителей, слушателей мне не измерить. Я вынула из памяти только кусочки воспоминаний. «Не прикасайтесь к идолам. Их позолота остается у вас на пальцах». Из этого флоберовского напутствия мы могли бы стать редким исключением, но – увы – не случилось.
Предопределенность разрывов и случайность встреч от нас не зависит, ими дирижирует судьба.
Как-то в Центральном доме литераторов ко мне подошла Иветта Квачадзе – одна из трех богинь писательского клуба: «Вы знакомы с Ренатой Литвиновой?»
Эти три молодые женщины – Наташа Познанская, Галя Максимова и Иветта Квачадзе, во главе с директором В. А. Носковым (пришедшим из театра «Современник»), на наших глазах выросли в солидных менеджеров клуба и много лет удерживали в ЦДЛ высокий уровень интеллигентности. Ослепительные улыбки, стильная одежда – порой казалось, что для этих женщин писательский клуб был своего рода подиумом. Броско сексуальная Иветта, спокойная, доброжелательная, грациозная Наташа, миловидная, с нежным румянцем и детскими глазами Галя… Эти привлекательные женщины, казалось только и живущие светскими развлечениями, мужским вниманием, были самоотверженными помощницами своих мужей, матерей, друзей.
Итак, Иветта заговорила со мной о Ренате Литвиновой. К нам приблизилась, чуть медля, неуверенной походкой, молодая женщина редкой, странно-притягательной наружности, в первую минуту напомнившая мне американскую кинодиву Ким Новак, по слухам – фаворитку экс-президента США Джимми Картера. В облике Литвиновой было что-то своевольное, недоступное и одновременно потерянное, что заставляет людей кидаться на помощь. Очень светлые, на прямой пробор волосы усиливали прозрачный, матовый цвет лица, удивительно доверчивое и вместе с тем цепкое выражение глаз. Когда мы познакомились ближе, я наблюдала, как мгновенно влюблялись в нее мужчины. Они упорно искали с ней встречи, но успешны были немногие. На моей памяти Рената несколько раз выходила замуж, официально или нет, но даже оставленные ею мужчины продолжали сходить по ней с ума.
Представив Ренату, Иветта сказала, что я обязательно должна посмотреть ее у Киры Муратовой в «Увлеченьях» – фильме, с ее точки зрения, выдающемся. «Он еще не вышел в прокат, – пояснила Иветта, – но у Ренаты есть кассета, она хочет пока