Однажды о Тане упомянул Саша Ткаченко[36], начал рассказывать мне, что Таня Лаврова чуть не сошла с ума, начала ненавидеть Андрея, пыталась мстить. Я удивилась:
– За что?
Он тоже удивился:
– Ну, она же в него влюблена!
Я пожала плечами:
– А кто в него не был влюблен? Она актриса, он поэт – все нормально.
Саша уверял меня, что в Белоруссии был свидетелем разговора, когда она поставила Андрею ультиматум: «Если ты меня не возьмешь с собой, я тебе отомщу, и ты никуда не поедешь».
Андрей где-то рассказывал, что в Тане было что-то ведьмовское, гипнотическое. И действительно, Андрей тогда должен был лететь в Америку. После разговора с Таней, переходя через мостик, на ровном месте споткнулся, упал и что-то себе повредил. Полет в Америку отложили на неделю. Таня была человек очень страстный и горячий, безумный, способный даже на такие варварские проклятия, мстительные.
Подруга Тани сегодня пишет: «Всякий раз, когда у Тани кто-то из друзей спрашивал: „Ты кого-нибудь любила в жизни по-настоящему?“ – она называла только одно имя: „Вознесенского“». Она была такая богемная, пьющая, яркая женщина, с сумасшедшими порывами, мужей и мужчин у нее было много, но она сказала – «Вознесенского». И это можно понять. И я уверена, что так оно и было. Но она никогда не задавала себе вопроса, а почему он не остался с ней? Потому что не хотела этого знать. Она хотела жить в заблуждении.
Расскажу еще два эпизода. Были похороны Олега Ефремова. Олега любили все, многие женщины бывали в его объятиях, он был на это очень падок, но не способен на длительные отношения. Всю его жизнь занимал театр и явная несовместимость того, что происходило вокруг, с рамками, в которые он был поставлен как режиссер и как руководитель МХАТа, официально главного театра страны. Похороны его были действительно всенародными. Меня сразу провели за сцену, и вдалеке я увидела Таню, уже подвыпившую, чтобы залить горе этого ухода. Первое желание было – броситься к ней со словами соболезнований, потому что я знала, как она к нему относилась. Ее взгляд тоже останавливается на мне, и она в буквальном смысле шарахается от меня в ужасе. Мне это сильно запомнилось, это было на ее лице, это недовольство тем, что я здесь, что меня тоже поставили на сцену.
И еще эпизод. Раздается звонок из больницы, где она лежала в последние месяцы жизни.
– Зоя, это говорит Таня Лаврова.
– Танечка, привет. Как себя чувствуешь?
Она повторяет:
– Зоя, это говорит Таня Лаврова.
– Таня, я тебя прекрасно узнала, чем я могу тебе быть полезна?
Длинная пауза.
– Чем я могу быть полезна? – спрашиваю я.
Потом, когда я анализировала эту интонацию, я поняла, что она считала меня врагом номер один, и, когда она шарахнулась от меня на похоронах Олега Ефремова, она просто боялась. Ей в голову не приходило, что я могла пройти мимо их отношений, или Андрей мне даже не дал почувствовать и понять, что у них что-то было, и что я не только не страдала, но это не коснулось моей жизни никак. И она с таким нажимом – мне:
– Я хотела бы поговорить с Андреем.
– Конечно, – отвечаю я и иду в комнату к Андрею. И тут понимаю, что он ведь не может говорить. У него уже был тот тяжелый период его болезни, когда голос его подводил. Я объяснила Тане, что ответить он не сможет, потому что у него нет голоса, но я передаю ему трубку. Однако, когда Андрей взял трубку, связь прервалась. В трубке была тишина.
Вскоре Таня скончалась. Это был один из ее предсмертных звонков.
Другой его роман – Людмила Максакова, актриса Вахтанговского театра. Сейчас я думаю, что, может быть, и сама сыграла в его увлечениях какую-то роль. Увидев красивую женщину, я начинала восхищаться: «Какая красавица! Какая замечательная!» А он, видимо, и обращал внимание.
Людмила Максакова не просто ослепительная женщина, а явление. Ее жизнь, ее окружение, ее успех у мужчин создавали как бы некую общую ауру, внутри которой царили совершенно другие законы. Редко я видела такое соединение красоты, озорства, образованности, породы; она и пила, и хулиганила, было у нее много очень звездных, громких романов. При этом, в отличие от красивых женщин, имевших большой успех у мужчин, основное пространство ее жизни занимала профессия. Актриса, за которой все бегают как за женщиной, это как бы уже не актриса. Но Людмила Максакова всегда предпочитала мужчинам сцену. Иногда я думаю, что на некоторые ее увлечения влияло и то, что тот или иной человек способствовал ее жизни в театре, на сцене.
Я была начисто лишена чувства зависти, всегда радовалась успеху любого человека, даже если он ко мне относился неважно. Никогда не завидовала должностям, богатству, женщинам, у которых более домашние или, наоборот, всесильные, всевластные мужья. У меня один закон: «Никогда не думай, кто виноват, думай, что делать». А второй закон: если человеку в жизни отпущен месяц, неделя, день счастья и он счастлив этим, если ему отпущено свойство радоваться за других так же, как за себя, а иногда и больше, то он одарен счастьем на сто процентов. И как ты смеешь расстраиваться или убиваться по какому-нибудь поводу, когда есть столько людей, которые более несчастливы, чем ты. Спасибо тому, что у тебя есть.
Благодаря этим законам я всегда считала себя очень счастливым человеком. Может быть, сейчас, когда мне 93 года, мне еще придется испытать наказание за то счастье, которое у меня было в жизни. Но у меня никогда не было мыслей: «За что мне это? За что это наказание?» Я всегда воспринимала жизнь не фатально, а с благодарностью за то, что она такая. Всегда считала, что в любом состоянии, особенно если ты человек пишущий, ты можешь свою жизнь превратить в сюжет и сделать ее для кого-то уроком. Это творческое начало никогда не давало мне впасть в депрессию. С одним только нельзя примириться – когда уходит из жизни близкий, дорогой человек.
Людмила Максакова была одной из моих любимых актрис. Первый театр, который я полюбила без памяти, – Театр Вахтангова. Он всегда был увлекательным, зрелищным, полным фантазии – от «Принцессы Турандот» до «Филумены Мартурано». И, конечно же, в поле моего зрения была Максакова, в ней были воплощены все качества, как в каком-то божественном создании.
Мы так или иначе встречались на разных мероприятиях, и каждый раз я Андрею говорила: «Посмотри на ее профиль! Посмотри на ее глаза!» Так, наверно, и начался роман с Максаковой, поклонниками которой были самые видные мужчины, они бегали за ней табунами. Перед этим она буквально заставила с ума сходить по себе Микаэла Таривердиева.
Он был нашим другом, почитателем поэзии Андрея, написал дивные мелодии на циклы его стихов. Длинноногий, высокий, музыкальный, с шевелюрой, с завораживающим голосом, Микаэл был видным мужчиной. Андрей назвал его в своем стихотворении мустангом, и это абсолютно точное определение, Андрей всегда видел нечто большее, чем образ.
После того как Таривердиев уже «запал» на Максакову, мы часто встречались вчетвером, появлялись на приемах. Я по-прежнему восхищалась Людой. Но остыла – после смутной истории, известной практически всем. Говорят, она стала сюжетной основой кинофильма «Вокзал для двоих». Знакомые рассказывали, что Мика Таривердиев и Люда Максакова ехали в машине, возвращаясь с какого-то празднования. Мика выпил один глоток, понимая, что он за рулем. При всей своей экстравагантности это не был человек богемы. Как гласила молва и рассказывал сам Микаэл, в какой-то момент Людмила пересела за руль. И сбила на переходе семнадцатилетнего парня, он умер в больнице. Микаэл немедленно посадил Люду на пассажирское сиденье, сам сел за руль. И пошел под суд как виновник. К счастью, ему назначили лишение свободы условно.
Однако Людмила потом, много позже, говорила иначе. Она опровергала, что Таривердиев взял ее вину на себя, обвиняла его в том, что вначале он уехал с места происшествия, струсил: «В какой-то степени эта трусость исковеркала Таривердиеву жизнь – он перенес несколько инфарктов и умер довольно рано… После того трагического случая наши пути разошлись… близкие отношения прекратились… Хотя роман наш был очень красивый».
У женщин есть несколько неотвратимых мотивов, по которым они изменяют одному человеку и вдруг у них начинается любовное помешательство. Так случилось и у Максаковой в отношении Андрея. Наверно, и скорее всего, музыка и концерты, которые бывали у Таривердиева, ни в какое сравнение не шли с выступлениями Вознесенского, которые производили на нее большее впечатление, будоражили. И потому Люда спокойному и чересчур влюбленному Таривердиеву предпочла Андрея. Надо сказать, если женщины начинали бурно восхищаться его стихами, постоянно ходить на его вечера, то всегда в определенной мере растапливали душу Андрея, и он обязательно в какой-то момент увлекался, поддавался этому увлечению, которое обязательно взорвется стихами, выльется потоком творчества. Но финал был всегда одинаковый: кончалось вдохновение – уходило увлечение. Он просто исчезал. Так случилось и с Максаковой.
Были стихи, телеграммы, поездка в Прибалтику. Ялта и Рига – это два пункта притяжения Андрюшиного вдохновения, он очень любил Прибалтику, ее атмосферу. У Максаковой там был свой домик, она многих людей там принимала. Людмиле были преданы многие. Один из них – Петр Наумович Фоменко, который до последней своей минуты создавал спектакли, давая ей возможность играть в них.
Она, очевидно, делала все, чтобы удержать Андрея, хотя у нее в то время уже был муж, крепкая стена за спиной, у них была дочка. Их брак не распался, а увлечение Вознесенским стало ярким эпизодом ее жизни. Несколько стихов Андрея, безусловно, навеяны этим чувством.
Ну что тебе надо еще от меня?
Чугунна ограда. Улыбка темна.
Я музыка горя, ты музыка лада,
ты яблоко ада, да не про меня!..
…Но и под лопатой спою, не виня: