Сейчас первый ее день рождения без нее, и я осознаю, что след, оставляемый творцом, его шлейф, – это настолько иное, чем прижизненная слава, что иногда поражаешься, как это может все искажаться в людском мнении, идеализироваться или, наоборот, принижаться. Очевидно, это связано с тем, что человек на своем долгом пути то оступается, то взлетает, и жизнь его иногда зависит от единичных поступков. Очень ярко это видно, например, на судьбе Мэрилин Монро. Мексиканцы возвели ее в святые, полагая, что она заслужила своим мученичеством приобщение к лику святых. А что было при жизни? Сколько всего навалилось на нее, на женщину, которая была избрана судьбой, которую толпа обожествляла. Или более близкий пример – судьба поэта Бориса Слуцкого. Он героически воевал, он жил достойно. И вдруг – один поступок изменил отношение к нему всех литераторов. На общем собрании писателей, где поносили и осуждали Бориса Пастернака, в общем хоре выступил и Борис Слуцкий.
Но во всем, что касается Беллы Ахмадулиной, никогда не было никаких разночтений. Из ее биографии нельзя вынуть хотя бы один поступок, который мог бы бросить тень на ее успех, славу. Неподдельная, безупречная чистота поведения, которая могла быть обозначена порой как героическая, порой как мужественная. Сегодня известно, что она писала письма не только в защиту Сахарова, Солженицына, но и по просьбе любого близкого. При этом никогда не теряла достоинства, никогда не просила как милость у кого-то, а как человек, являющийся источником и поборником истинной справедливости. И когда эти послания приходили к властям, то они, ошеломленные ее стилистикой, взыванием к совести и справедливости, исполняли просьбу.
Белла была всенародной любимицей. Кстати, я не помню, выступала ли она в «Лужниках», где первым выступил Андрей, но даже если она и не собирала этот зал, то вполне могла бы. Подчас не всегда то, что она хотела сказать, улавливалось слушателем, улавливалась только мелодия, чистый звук. Ее откровения, иногда очень подтекстованное отношение к реальности и действительности, не могло быть понято всеми людьми или неподготовленным слушателем, и это ее только возвышает, на мой взгляд. Потому что быть любимым всеми – это в какой-то мере среднее арифметическое.
У нее была потрясающая память, она могла часами читать свои стихи, ни разу не запнувшись, очевидно, у нее была какая-то феноменальная память. Только в очень поздних выступлениях у нее в руках мог быть какой-то листочек. А вообще всю жизнь она выступала как будто в какой-то эйфории, сливаясь полностью с чтением своих стихов. Не представляю себе ее зазубривающей наизусть свои стихи перед вечерами, длившимися иногда по 2–3 часа. Кстати, помню, что однажды, уже уйдя за кулисы после полноценного выступления в течение полутора-двух часов, она вдруг вернулась на сцену и, несмотря на то что часть публики уже встала, покидая зал, вдруг сказала: «Я вспомнила и хочу еще почитать». Это «еще» длилось минут сорок.
Я, быть может, одной из первых узнала о Белле как о поэте. Евгений Винокуров однажды сказал: «Зоя, хочешь почитать стихи, которые мне сегодня принесла ученица с моего семинара?» И дал мне тетрадку, исписанную рукой школьницы. Когда я прочитала дома, то прибежала к нему и сказала, что это необыкновенная девочка. Это была такая музыка и очарование, такая неподдельность, будто ты держишь в руках что-то хрупкое и драгоценное. И с тех пор Белла Ахмадулина с этой тетрадкой вошла как поэт в мою жизнь.
После развода с Женей Евтушенко она вышла замуж за Юрия Нагибина, знаменитого, успешного прозаика, киносценариста, и прожила с ним почти десять лет. Он был много старше ее, опекал ее. Период Беллы с Нагибиным был для Беллы, для развития ее таланта чрезвычайно благотворным. Андрей Битов где-то сказал: «Он научил ее читать». Там она прочитала уникальные книги из его библиотеки. Я бы сказала, что ее диапазон образованности, утолщения культурного оснащения, здесь увеличился в десятки раз. Она попала в семью образованнейших интеллигентов в третьем или четвертом поколении. Нагибин писал новеллы, другую прозу, но и киносценарии, будучи востребован в кино как литератор номер один. Последний его сценарий, «Чайковский», имел очень сложную судьбу и так и не был осуществлен…
Они жили на даче в Пахре, и, бывало, он ее там запирал, потому что она была очень эмоциональной, практически неуправляемой, могла сорваться, уехать куда глаза глядят, что-нибудь натворить. Однажды Андрей вызволял ее из милиции, потому что она там кому-то назвала его имя – и из милиции позвонили нам.
Узнав, что мы с Андреем поженились, официально оформили брак, Белла примчалась в Переделкино, в Дом творчества, где мы, бездомные, тогда жили. Она сняла с груди старинный аквамариновый крестик, преклонила колени и повесила мне на шею со словами: «Он тебя выбрал». Ее поступок был волеизъявлением внутренней душевной красоты, так как дружба ее с Андреем, отраженная во многих стихах, посвященных друг другу, была сродни влюбленности. И, быть может, еще и потому, что наш брак с Андреем вызвал немало злых кривотолков, вплоть до предположений о какой-то взаимной выгоде. Тем более во многих интервью Андрей утверждал, что не женится никогда, потому что поэту нельзя жениться, и вспоминал письма Пушкина Вяземскому: «Женитьба сушит душу». Кстати, возвращаясь к теме препарирования биографии талантливых, гениальных людей, нельзя не сказать об этой способности соотечественников препарировать и искажать тем самым очень многие судьбы выдающихся людей. Отсюда столько мифов и просто разночтений в толковании отдельных эпизодов из жизни кумиров. Как часто, к сожалению, молва судит о человеке знаменитом, известном по одному фальшивому шагу в его биографии, одному неблаговидному поступку, зачеркивая всю значимость его существования в истории.
Белла была очень дружна с Галей Сокол – новой женой Евтушенко. Это было сродни помешательству, две женщины, столь не похожие друг на друга ни внешне, ни по опыту жизни, дружили неистово, беспрерывно, не проходило дня, чтобы они не виделись. Галя была отважным человеком, способным на удивительные и необычные поступки. Она свела Женю с Солженицыным, была уважаема многими диссидентами того времени, дружна с Виктором Некрасовым – он между высылкой с Украины и въездом во Францию жил какое-то время в Москве именно у Гали Евтушенко, которая открыто помогала ему.
Когда Галя ушла из жизни, в 2013 году, Евтушенко откликнулся на ее смерть, вспомнив прежде всего о ее отваге, гражданском мужестве:
«После семнадцати лет, прожитых друг с другом, всем лучшим, что я написал, я обязан Гале, ставшей для меня мерилом гражданской совести. Миша (Луконин. – З. Б.) мне рассказывал, что в день смерти Сталина она затащила его на Красную площадь и посреди горько плачущих сограждан начала отплясывать цыганочку, и он еле спас ее от возмущения толпы, которая могла ее растоптать живьем. Она говорила мне: „Зачем ты идешь иногда на поправки и портишь стихи! Все равно все лучшее прорвется“. Когда я написал стихотворение „Танки идут по Праге“ и послал телеграмму протеста, а затем вернулся в Москву, она, бывшая хранительницей ключей от квартиры А. Д. Сахарова и Е. Г. Боннэр, когда их сослали, вдруг испугалась по-матерински за меня и заставила сжечь многие самиздатовские книги, что мы и делали у костра в Переделкине: она боялась, что меня могут посадить или организовать несчастный случай.
Когда Виктора Некрасова выдавливали из СССР и он приехал в Москву получать документы на выезд, то многие его друзья прятались, боясь его приютить. А я был в клинике после случайного отравления. Приехала Галя и спросила разрешения дать крышу Виктору на нашей даче в Переделкине. Я даже обиделся, что она меня спрашивает, а она сказала первый раз в жизни: „Потому что и за тебя я тоже боюсь, иногда по ночам не сплю“. Виктор навестил меня и сказал: „Тебе повезло с женой, Женя“».
У Жени и Гали детей не было, и они решили усыновить ребенка. Так в их семье появился Петя. Первый ребенок Жени, единственный у Гали, которого они любили и вырастили как родного. В какой-то момент, когда стало ясно, что детей у Беллы, по уверению врачей, уже быть не может, Белла, под влиянием Гали, тоже решила взять приемного ребенка. Это было уже после ее развода с Нагибиным. Так у Беллы появилась дочь Анна. Она растила и любила ее наравне с появившейся позднее родной дочкой – Лизой. У Беллы был недолгий роман с кинорежиссером Эльдаром Кулиевым, сыном большого поэта Кайсына Кулиева. Все приговоры врачей о бесплодии оказались ошибкой – родилась дочь Лиза, Елизавета. Это о них стихотворение «Ожидание елки».
От самой Беллы знаю, что были периоды очень трудные с Аней, Белла очень переживала, кем она в итоге станет. Меня поразило интервью Лизы в одной из газет – вскоре после ухода Беллы. Поразило дочерним и человеческим пониманием, чуткостью, ясностью мысли и слова.
«Я и Аня чувствуем себя не детьми великого поэта, а детьми своей мамы. И при этом знаем, что она – великий поэт. <…> Я была маленькой (лет шести или семи), когда после поэтического вечера в громадном зале ко мне подбежала незнакомая женщина с выпученными глазами и прокричала: „Ты знаешь, что твоя мама великая?!“ Я не поняла, чего она от меня хочет, но инстинктивно уловила тут некую тайну, даже драматизм. Впервые люди косвенно донесли до моего сознания: мама принадлежит не только нам с Аней. <…> В день похорон некоторые люди, подходя ко мне, произносили: „Лизочка, соболезнуем. Ушел гениальный поэт“. При чем здесь поэт? Я маму потеряла. Белла Ахмадулина останется в русской литературе. А мамы уже не будет».
Да, ребенок – это то, что не может ни с чем соперничать, это твое продолжение. Но я на протяжении всей жизни с Андреем, в течение 46 лет, видела, что для поэта не может быть соперничества с поэзией. Это дар, который тобой владеет, разрушает, испепеляет. И я видела, что у Андрея все соизмеряется только с этой необходимостью творчества. Когда он уже уходил, он хотел только одного: чтобы писалось, чтобы стихи не прекращались. Очень немощный, с неработающими руками… но неукротимая, порабощающая жажда поэзии оставалась с ним всегда, именно она в какой-то степени и продлевала ему жизнь. И я была рядом совершенно не потому, что помогала кормить, поить, делать уколы, а потому, что я была его союзником, его болельщиком, его зрителем и слушателем после того, как он напишет стихи. Этот момент один из самых важных у поэтов. Как Маяковский ничего не мог опубликовать, если этого не слышала Лиля. Я не провожу аналогий, я говорю о способе существования. Так же происходило и у Лизы, которая рассказывает, что порой мама не могла ей на что-то ответить, что-то для нее сделать, а просто отправляла спать, а сама писала всю ночь в полном одиночестве. Это индивидуальная свобода от людей, от звонков, только ночь