Наш медовый месяц в Питере казался буднями – так мы были счастливы здесь вдвоем.
Потом он стал пропадать, меня не звал с собой, меня это обижало. А он сказал: «Запомни, никогда не ревнуй меня ни к кому, потому что никогда в моей жизни не будет человека, который сможет занять твое место, ты меня можешь ревновать только к стихам. Вот когда у меня это начинается, я не могу сказать, куда я иду, зачем я иду и на сколько часов пропаду».
Это было как запой, каждый день, в определенный период. Когда он пропадал, я знала, куда он уходит. К стихам.
Глава 10Фонд имени Вознесенского
6 января 2011 года
Выяснилось, что так много было вещественного, духовного и построенного вместе или в его присутствии, что, похоже, это не иссякнет никогда. Я собираюсь в Эмираты. Впервые за пять месяцев поняла, что если я не поеду отдохнуть, то буду все время крутиться в «Триумфе», дома, избегая встреч, знакомых, развалюсь на части. Здоровье, скажу я, уплывает, сегодня уже отказывает почти каждый орган. Но я не зацикливаюсь на этом. Главное, чтобы душа вздохнула немного, пришла в себя. Еще за это время я побывала на двух вечерах памяти Андрея. Один вечер был в театре, в переполненном зале, выступали артисты и просто люди значимые, читали его стихи, вспоминали. Мне было очень тяжело, хотя я очень благодарна этому театру, который, несомненно, чтит поэзию и чтит память Андрея. Также вспоминали Андрея на вечерах памяти Окуджавы и много где еще. Были сборные поэтические вечера.
Прошло уже больше полугода, как Андрюши нет, и я пытаюсь немного поработать.
6 января, сочельник, канун Рождества, и все равно я в «Триумфе», потому что до вручения премии 24 января остается совсем чуть-чуть времени. Сейчас ко мне придут молодые наши лауреаты, я с ними знакомлюсь и некоторым предлагаю поучаствовать в нашем театральном представлении, которое я веду вместе с Владимиром Познером. Оно в этом году состоится 3 февраля в Большом зале ЦДЛ. И только что бывший у меня Антон Шагин, актер фильма «Стиляги» и отличный актер театра Ленком, согласился принять участие. Сейчас с ним договаривались, какой фрагмент из «Стиляг» мы покажем. Он сейчас уже репетирует с Марком Захаровым Пер Гюнта, но он очень захотел почитать стихи. Как всегда, задним числом выясняется, что он мечтал попасть к Андрею и почитать ему свои стихи. Но ему сказали, что Андрей болен и очень трудно это устроить, хотя это была ошибка со стороны того, кто это сказал, потому что Андрей всегда испытывал искреннее счастье от хороших стихов молодых поэтов.
Фонд имени Андрея Вознесенского. Вот один из моих проектов, который очень хочется сделать… честно скажу, «и хочется, и не можется». Потому что мне трудно отделаться от засасывающей памяти, поэтому любые восстановления вроде музеев его имени, фондов, книг о нем и других вещей для меня очень тяжелы. Все время странное состояние, которое я описывала в первые дни, состояние психологического тупика. О чем ни думаешь, все время упираешься в то, что уже не будет этого или этого. И может, точнее всего я выразила это в публикации после его смерти. Я смогла говорить об этом только через четыре месяца, и то потому, что девушка, которая за мной ходила из «Московского комсомольца», показалась мне очень сочувствующей, и поэтому я дала согласие и рассказала что-то. Так появился материал «Я тебя никогда не увижу». Там я рассказала всю правду и о его кончине, и отчего и когда все началось, и, с моей точки зрения, об истоках этой смертельной болезни.
Поэтому вернусь к Антону Шагину, мне очень жаль, что он не смог встретиться с Андреем, потому что стихи у Шагина настоящие. Но он еще формируется, он на пути к тому, чтобы вырасти в нечто еще более существенное, потому что он бесспорно талантлив.
Прервалась почти на месяц, во время которого обзванивала массу людей, которые должны принять участие в вечерах «Триумфа». И была обрадована только тем, что это непосильное занятие для меня – говорить с людьми после ухода Андрея – дало хоть какие-то результаты. Очень многие согласились, и надо учесть, что все они выступают абсолютно бесплатно, это как дань подношения «Триумфу», что он их заметил. Гарри Бардин, Вячеслав Пьецух, Николай Цискаридзе, Хибла Герзмава – новая лауреатка нашего листа, блистательная певица, известная во всем мире. Много молодых, традиционно, как актриса Анна Королева, режиссер Андрей Денников из кукольного театра. Необычные люди – Алла Демидова, Рыбников Алексей. Это все люди, которые обладают не только дарованием, но уже и именем, они вершина сегодняшней культуры.
Три Анны и я – мы работаем с утра до ночи, чтобы в этот кратчайший срок все выстроить, обзвонить всех участников, сделать зал и много других дел. Параллельно с этим – желание забыться и беспрерывно за что-то другое волноваться, конечно, сквозь все эти абсолютно почти неубывающие сны, воспоминания. Натыкаюсь на вещи, обстоятельства, которые почти каждый день доводят до слез. Слезы очень близко. Стоит кому-то произнести: «Где ваш муж?» – и я должна ответить: «Его не стало», я не могу сдержать конвульсий. Почему нервная система оказалась так зависима от мыслей в голове от воспоминаний? Я этого не понимаю. Я думала, что скажешь имя, и начинаются слезы… но прошло уже полгода, надо бы научиться владеть собой, но удается с трудом. Я надеюсь, что хотя бы к годовщине у меня получится.
Сейчас я здесь, в Эмиратах, в Дубае, в том же отеле, где мы были с Андреем. Здесь все меня знают, все спрашивают о нем, и это невыносимо – говорить, что его нет. И меня очень многие стали узнавать, виной всему телевизор. Так случилось, что мне пришлось по телевидению последнее время говорить очень часто, при моем полном сопротивлении. Дело в том, что ушла еще и Беллочка Ахмадулина. Она сказала в стихах: «Ремесло наши души свело, закрепило звездой голубою. Осознала значенье свое лишь в связи и в соседстве с тобою». И конец: «Это так, только вот что. Когда я умру, страшно думать, что будет с тобою». Она ошиблась, но про поэта нельзя говорить, что он ошибся… Никто не знал о его диагнозе, потому что для него было страшно, что люди узнают о его бессилии. Он все время хорохорился, показывал, что может говорить, ходить.
У него совершенно отсутствовало чувство собственной безопасности, сколько раз он падал, вырывался, говорил, что все сделает сам, потом падал навзничь… Все это не пересказать. Эта сила воли к жизни, к тому, чтобы сохранить свое имя, свою стать, он всегда и до последнего просил одеть его красиво. Это у него было в крови: произвести первое впечатление на окружающих как человеку публичному, привыкшему выступать и быть на виду, чтобы появились в газетах записи, что он одет как денди. И все безобразие болезни, к сожалению, сокращало это.
Я приехала на кладбище в день, когда прошло полгода со дня смерти. Была жуткая погода, метель, я окоченела вся, но побыла с ним, глядела на его портрет и плакала. Говорила про себя, что я плохая вдова, не могу ничего делать, не могу сделать фонда, ругала себя. Это все мое гипертрофированное чувство ответственности, и я сказала себе, что, если я буду в состоянии, я все сделаю. Не надо забывать, сколько мне лет.
Это чудо, что я двигаюсь, что я не нуждаюсь ни в ком и не обременяю никого, даже Леню. Вот сейчас я здесь, а он за 15 дней не позвонил, очевидно, не ловит сеть телефон, и в «Триумфе» все жалуются на плохую связь. Но о Лёне разговор отдельный, этот камикадзе, который живет в нем… Все говорят, что это в меня. Надо было ему после очередного падения снова упасть, поломать ребра, которые еще до конца не срослись. Но меня греет, что я не должна никому ничего объяснять, я могу побыть наедине с тем, что у меня внутри.
И вот я еду после шести месяцев на машине, где у меня и видео, и аудио, по жутким пробкам, и слушаю «Эхо Москвы»[42], а в конце программы говорят: «Памяти Беллы Ахмадулиной», и я понимаю, что ее больше нет. В моей памяти так много всего связано с ней. Я выключаю радио, и раздается звонок: «Зоя Борисовна, это Первый канал. Скончалась Белла Ахмадулина. Мы едем к вам в Переделкино». Но у меня был такой ужас, как я могу говорить о ее кончине, когда у них с Андреем так много рифмовалось. Говоря о ней, я не могу не впадать в транс и не думать о его уходе.
Но они очень просили, просили не отказывать. Для меня трудно отказать, когда такой повод. Они приехали, и я, усталая, говорила о ней сразу же в вечерних новостях, а потом еще два канала просили. И на панихиде я тоже говорила. Я совершенно не помню обычно того, что говорю на публике, я очень увлекаюсь, но, как сказали потом, публике мое выступление очень понравилось. Но для меня это было тяжело. Не понимаю, почему Ирина Антонова ничего не сказала, до сих пор размышляю об этом. Может быть, и ей было трудно, не буду судить, но просто это было странно.
Боря Мессерер абсолютно потерянный, незрячий как будто, натыкается на предметы, людей, все делает за него и ему помогает государство. Я ему сказала: как ты мог взять деньги на поминки у этих чиновников? Может, я была не права, конечно. Но когда я думала об этом во время смерти Андрюши, я думала, что, если возьму у кого-то деньги, мне будто запретят, отнимут это право все делать для него самой. Ни я, ни Леня не взяли ни у кого ни одной копейки за то время, пока он болел, все больницы, перелеты и похороны – это все наше. Накануне сорока дней мы договорились с Борисом, что пойдем вместе на кладбище, потому что Беллу похоронили буквально в двадцати метрах от Андрея. И тут ему помог министр культуры Авдеев, чтобы ее похоронили на этом кладбище. А для меня было очень трудно доказать, что Андрей должен лежать со своими родителями, рядом с ними и на том же кладбище, потому что я договаривалась сама, мне никто не помогал. И вот мы приехали… Пошли к Андрею, потом к Белле, было жутко холодно, я поставила горшки цикламенов к ним обоим. Борис был очень трогателен, Белла была его ребенком, он за ней ухаживал, помогал и делал все, что нужно.