Как прошел мой первый день рождения без Андрея? Мне не захотелось никого видеть. Леня привез меня в новый ресторан для меня, на Старом Арбате. А на следующий день мы пошли покупать мне подарок, и я выбрала красивый синий пиджак. И договорились пойти на фильм «Generation П», пошли и посмотрели его.
Я сейчас должна уехать в Питер впервые за долгий срок, я давно там не была. С этим городом меня связывает не только мое первое замужество, Георгий был петербуржцем. Там был его театр, театр режиссера Александра Пергамента. И кроме этого, Петербург стал нашим свадебным путешествием с Андреем, когда мы с Театром на Таганке, с Любимовым и с его спектаклем «Антимиры» поехали в Ленинград. Это путешествие я запомнила надолго, все «наше» еще было впереди, но мы уже были вместе.
Сегодня я еду туда на круглый стол, хочу повидаться со многими его друзьями. Хочу повидать Германов, Эйфмана, я очень давно их не видела. Боюсь, что могу не успеть, так как у меня всего три дня там. И мое самочувствие меня подводит. Но после отдыха мне уже легче.
Сейчас я вплотную занялась созданием фонда имени Вознесенского. Мой Леня мне очень помогает, мы вдвоем, я буду председателем. Одновременно – может быть, потому, что я ничего не брала у власти, никаких денег, – неожиданно мне позвонил Владимир Викторович Григорьев, наш очень хороший знакомый, человек, который готов подставить плечо в тот момент, когда это действительно необходимо.
Он позвонил и сказал, что речь идет об увековечении памяти Андрея. К 1 июня должен выйти какой-то указ, и есть планы что-то назвать его именем, учредить стипендии его имени и ходатайствовать об учреждении фонда, который будет спонсироваться самой семьей и авторскими отчислениями, которые идут от произведений Андрея.
В этом году 12 мая будет его день рождения, а 1 июня годовщина смерти. Как мне пережить эти две даты? Я буду к этому готовиться.
Я думаю, что все приедут в Переделкино на кладбище. Я позвонила Зурабу Церетели, который вместе с Андреем делал памятник для родителей Андрея, похороненных рядом с ним же, на Новодевичьем кладбище. И сейчас встал вопрос, что надо менять и плиту, и надпись, и Зураб готов во всем мне помочь. Обругал, что я все делаю на свои деньги, но я сказала, что я выступаю в этом случае как женщина, как жена Андрюши.
Глава 11Через год
Исполнился год со дня ухода Андрея, не было и дня в течение этого года, чтобы я не говорила с ним, не вспоминала его. Каждая вещь, каждый звонок по телефону, каждое дерево, место цепляет какую-то историю, какой-то эпизод, прожитый нами. Звонок ли из Германии доктора, попадаю ли я в то место, где мы с ним отдыхали, кстати, в таких я уже была дважды: один раз в Греции, один в Эмиратах, где мы с ним отдыхали и лечились вместе. Толпа воспоминаний кричащих, видимых, значимых, таких детализированных.
Но время делает свое дело. Невозможно просто представить, что вот уже, уже год. Мы отметили год его ухода тем, что с Леонидом пригласили всех на кладбище, там собралось много народу, вернее, я не приглашала никого, а обозначила время, в которое мы будем на кладбище. Никому специально я не звонила, но те, кто помнил и спрашивал, я всем отвечала: в 2:30 на Новодевичьем.
Был очень хороший день, тепло, все распустилось, это 1 июня, это уже лето. Живые цветы, которые там украшают все могилы, создают такой фон запахов, дурмана, который очень сильно отличает это кладбище от всех других. Я как-то всегда абстрагируюсь от величия этого кладбища, от того, что могила Андрюши прямо на той дорожке, на которую надо повернуть за белый памятник Шаляпину. Шаляпин гордо сидит, думает, чем-то напоминает роденовского «Мыслителя», несмотря на палку и шляпу. Проходишь мимо тех людей, их, к сожалению, много, которых мы когда-то знали.
В первую годовщину смерти Андрея народу на кладбище было полно – читатели, почитатели, издатели.
Олег Табаков привез охапку алых роз. Здесь же Вадим Абдрашитов, Борис Мессерер. Могила Беллы – в двадцати метрах от Андрея. Мы с Борей вместе ходим, я всегда кладу ей цветы, потом идем к Андрею.
Я приехала около 16:00, так как мне стало плохо по дороге и пришлось задержаться, но многие люди дождались, другие позвонили и сказали, что были с утра, поклонились, подумали об Андрее. Но, конечно, вышло не без казусов. Церетели, который восстанавливал могильную плиту и должен был закончить на памятнике в виде громадного шара по проекту самого Андрея на могиле его родителей буквы, добавить, что тут лежит еще и поэт, а не только его родители. Так вот эти буквы доделывались за два-три часа до моего приезда, и кто-то из пришедших в тот день на кладбище даже наблюдал за этим.
А у меня по дороге было такое чувство, что я не могу приехать, пока там нет его имени. Но когда я приехала, все буквы уже были, и я обрадовалась, что Зураб выполнил обещание. Моя попытка поделить с ним расходы на эти буквы, конечно, успехом не увенчалась, и он все сделал так же, как и в первый раз, когда он ставил памятник родителям Андрея, еще при его жизни. Он счел это своей данью памяти Андрею, которого очень любил. Я ему в ответ подарила фотографии, которые нашла в архиве, там он и Андрюша, они еще совсем молодые.
Это, кстати, я их познакомила. А сама я с ним познакомилась в Тбилиси, он был тогда еще молодой. У него в мастерской я поразилась пожаром красок на его полотнах. Я привезла фотографию, где он с Андрюшей, а на другой карточке они вдвоем и сбоку стоит очень красивая женщина, похожая на Инессу, его покойную жену, но оказалось, что это не она, а жена художника, очень яркого художника, Коки Игнатова.
Много разговоров о фильме «Андрей и Зоя», он только что вышел на экраны ТВ. Я его смотреть не могу – страшный документ нашей жизни, он снимался при жизни Андрея, с его участием. В кадре я звоню ему, говорю с ним. А он так и не снялся, мы все ждали, что у него появится голос… ушел навсегда накануне съемок последних серий.
Позвонили Алла Пугачева и Максим Галкин[43] – они смотрели безотрывно четыре вечера подряд. Максим сказал, что фильм – луч света в темном царстве телевидения. Я спросила: «Но вы ведь постоянно на ТВ, ведете там передачи, значит, вы-то и есть то самое темное царство?» Он ответил: «Вот именно». То есть получается, что Максим свою деятельность на ТВ воспринимает как работу, а у него талант, бесспорный, блистательный. В Алле я больше всего ценю то, что у нее нет счетов с людьми, с жизнью, она со всеми старается сохранить хорошие отношения. Когда она пела на юбилее Андрея «Миллион алых роз», у него по лицу катились слезы, и я знаю: он вспоминал то время, когда эта песня только зазвучала, ее шумный успех…
Максим сказал, что 18 июня у него день рождения, а я подумала: как странно, мой Леня родился 17 июня, Алла – 15 апреля, а я – 16 апреля, поэтому мы никак не можем сойтись вместе на наших днях рождения.
Звонила Инна Чурикова, многие и многие, в их числе и те, от кого похвалы не дождешься – я имею в виду похвалы в адрес авторов фильма.
Я на съемках скучала по Андрею, плакала, просила отпустить, говорила, что Андрей ждет, но режиссер Анатолий Малкин вел себя как диктатор, они как будто не понимали, что я нужна мужу, для них главное – съемки. У Андрея же всегда была полная уверенность, что ничего не случится, если я буду рядом. И даже если случится… Я столько раз выводила его из приступов, кризисов, и он всегда держался, если знал, что я скоро буду рядом – утишу боль. Если приеду на час раньше, ему будет легче, а если на час позже запланированного, проклинала телевидение, которое меня держало.
А вот и год без него уже прошел.
Я с трудом согласилась на фильм, сопротивлялась. Но все-таки меня уговорили. В фильме видно, как мне звонят, как я нервничаю. Мне было мучительно говорить, мучительно думать об этом, но все это снимали, да… Но самое страшное случилось, что посреди этих съемок скончался Андрюша, на моих руках. На первых съемках он был жив, а потом его не стало. Я была на грани помешательства.
Я рассказываю в фильме про то, как все у нас начиналось с Андрюшей, когда он еще жив, когда он рядом, – и вдруг его не стало. А меня заставили продолжать, чтобы осталась память, чтобы мы сняли последнюю серию, чтобы закончить, довести до конца… И я согласилась. И бог или судьба меня за это наказали. Когда снимали последнюю серию, оторвалась ручка на лестнице, которая помогала Андрею подниматься на второй этаж, и я полетела вниз, ударилась затылком. Все были в шоке, что это случилось в самом конце, буквально на последнем кадре.
Четвертую часть начали снимать через два месяца после похорон. Я согласилась.
В фильме мне говорят: «Вы совсем не похожи на железную леди?»
Отвечаю: «Ну какая я железная?.. Меня захлестывают эмоции. А когда я с ним, никто же не знает, что я чувствую, что со мной происходит, когда я ухожу в другую комнату. Я плачу чаще, чем смеюсь, ровно в десять раз. Просто это невидимые слезы. Я не могу их сдержать, когда вижу его. Это нельзя передать, каково это – быть рядом с любимым человеком, у которого не действуют руки и ноги. Он не может подойти к телефону, не может есть, не может рисовать – никаких отдушин. Значит, я работаю Шахерезадой, почтой, вестником, всем… Когда он заболел и был лишен возможности жить полной жизнью, для меня вдвойне было важно все ему рассказывать, чтобы он через меня мог все прочувствовать, понять. Иногда я даже специально шла в какую-то компанию, в которую не очень хотела, для того чтобы ему потом рассказать.
Ничего уже не было в теле, кроме боли. А человек шутил, смеялся. Верил, что так еще долго будет длиться.
Стихи продолжались, рождались в полной мере. То есть никакой роли его немощь не играла, кроме того, что он писал и о ней. Боль – сестра моя, боль – жена моя, боль – союзница моя, то есть моя жизнь. Есть такие строчки: «Отпусти меня хоть на секундочку…»
За полчаса до смерти ничто не предвещало, что это случится. А потом, когда начались предсмертные муки… он все понимал, сознание его не было нарушено. Он за 15 минут до смерти утешал меня: «Ну что ты так расстраиваешься? Ну что ты, ей-богу! Я же все выдержу. Я – Гойя…»