Меньшиков еще застал крупнейших мастеров театра и кинематографа, он работал с Михалковым начиная с «Родни», и режиссура Михалкова, его человеческое воздействие на Меньшикова было формирующим биополем, которое впоследствии уже ослабло, но до конца не отпустило его никогда. Спросила его: «Влиял ли человечески на вас Никита Сергеевич?» Ведь бывали такие отдаления, отчуждения (им вовсе не просто плыть в одной лодке), ссоры, но их творческий тандем не распался до сих пор. На мой вопрос Меньшиков отвечает: «Конечно, конечно, влиял человечески, и очень сильно. Ведь вы поймите, я же пришел к нему практически мальчишкой, только что окончив школу, мне было 18 или 19». Встреча девятнадцатилетнего Олега Меньшикова с Михалковым в «Родне» стала очень значительной для всей последующей работы Олега в кино, да и не только в кино.
Одним из первых лауреатов – 1994 года – был Виктор Астафьев. С моей точки зрения, в литературе о Великой Отечественной войне два столпа – Василий Гроссман и Виктор Астафьев, и их романы «Жизнь и судьба» и «Прокляты и убиты».
У Гроссмана очень большой диапазон понимания человека и человеческих судеб, умение сформулировать философию войны, ее стратегию, неумение ее руководителей выстроить этот отчаянный и прекрасный народ. А у Астафьева – беспощадное неприятие войны как таковой, и это все глазами человека, загубленного войной. То есть его антивоенная позиция безоговорочная, он не отступает ни на шаг.
Бесспорность его как классика очевидна. Поэтому он и стал нашим лауреатом. Это было в духе «Триумфа», поскольку жюри старалось восстановить справедливость литературной истории страны, отмечая то, что обычно или запрещала цензура, или находилось под глубоким снежным покровом невозможности говорить всерьез и открыто.
Астафьев лично приехал в Москву, чтобы получить премию – кстати, это положение было мной продумано, чтобы обойти какие-то лазейки спекуляции на премии. Личное получение премии было обязательно, невозможно, чтобы премию получали администратор театра или директор, например. На сцене должен быть тот, для кого эта премия предназначена. Премия притягивала к себе большое внимание многих людей. То, что приехал Астафьев, стало удивительным явлением в Москве. Где-то осталась фотография, которую он мне подарил и сердечно подписал. Мне была очень дорога эта встреча с Астафьевым.
Виктор Петрович приехал в Москву, будучи уже больным. Я спросила, что он сейчас пишет. А он сказал:
– Я сейчас был в Гослитиздате и узнал, что мое собрание сочинений не будет выпущено, потому что у них есть деньги только на несколько томов. – И я вижу, что у него начинает дергаться веко, он говорит с отчаяньем, с пониманием, что он ничего не может изменить. Я побежала к Березовскому:
– Это же просто преступление! Что значит – не могут? – Он сразу спросил, сколько надо. Сумма была не маленькой, для того времени даже очень. Буквально через несколько дней Борис перевел деньги – вскоре вышло собрание сочинений Виктора Астафьева.
Березовский, насколько я знаю, никогда об этом не говорил. А я знаю, что таких примеров было много. Он поддержал три балета, целиком оплатив их. Например, балет «Сны о Японии» в Большом театре появился благодаря ему, объездил полмира и каждый год приезжает в Японию.
Я не буду сейчас перечислять все благотворительные акции, которые проводил Березовский. Он никогда их не афишировал. Благодаря ему мы наградили тех, кто теперь определяет элиту ныне существующего пласта культуры. Я вдруг осознала, как много значил «Триумф». Именно эта премия – без идеологизации, без табели о рангах, без телефонного права – высветила, вывела на первый план людей, которые действительно сыграли существенную роль в искусстве.
Очень много говорили, что проект «Триумф» затеян Березовским для рекламы, прославления своего имени. Но никто никогда и нигде не читал его интервью, в которых он бы упоминал свое финансовое участие в «Триумфе». Я не знаю больше ни одного такого спонсора премии или проекта. А как можно было бы возвеличить себя как мецената культуры всея Руси, каждый год появляясь на телеэкранах рядом с выдающимися мастерами, нашими лауреатами! Уже не говоря о молодых – с 2000 года присуждалась молодежная премия «Триумф». Полина Агуреева, Максим Галкин[53], Евгений Гришковец, Чулпан Хаматова, Рената Литвинова, Кирилл Серебренников[54], Земфира[55]… Вся элита сегодняшняя, от сорока до шестидесяти, они все, за редким исключением, были отмечены «Триумфом».
Значение «Триумфа» в итоге превосходит даже мое собственное понимание того, что сделано. «Триумф» был не просто проектом, не просто премией, не просто работой. Сколько бы ни говорили плохого о 90-х годах, тогда была свобода создавать какие-то совершенно новые организмы в культуре, которые до этого, из-за советской цензуры, были абсолютно невозможны. Я соберусь когда-нибудь и перечислю, что было создано в начале 90-х и как пространство нашей страны, в особенности Москвы и Петербурга, покрылось этими новоявленными очагами культуры, производившими необычное искусство: от галерей до театров. Появлялось все с такой быстротой и в таких разных стилях, будто никогда и не было никакого социалистического реализма.
Самое потрясающее – Березовский никогда не вмешивался в работу. Лишь один раз спросил об одной очень крупной певице: почему ее не выдвигают на премию «Триумф»? Я ответила: выдвигали, но она не проходила по голосованию. Поскольку я не могла говорить, кого выдвинули, то Борис Абрамович никогда и не знал, кого выдвигают. Он никогда не был не только на закрытых заседаниях жюри, но и на голосовании, не вмешивался, не предлагал, не возмущался, что два или три раза получили премию люди, которые его поносили и участвовали в кампании по его травле. Я или наш директор звонили ему первому, когда голосование заканчивалось, и быстро сообщали результат, поскольку на драгоценных изделиях нужно было выгравировать имя.
От момента объявления до пресс-конференции и вручения проходил месяц, за который все оформлялось документально.
Расскажу один из тайных моментов, про Юрия Шевчука[56]. Первую премию из музыкантов этого направления получил Борис Гребенщиков[57], а потом Шевчук. Когда в интервью его спросили, как он относится к этой премии, он сказал, что откажется от нее. Однако через несколько дней позвонил, попросил забыть про это. Сказал: как только он увидел состав жюри, которое присудило премию, то испытал счастье, и берет свои слова обратно.
Юра, как и все лауреаты, дал большой концерт в честь фонда «Триумф». Это было негласное условие, моя установка, что искусство этих людей принадлежит не жюри, а зрителю, стране. Каждый из них дал большой бесплатный благотворительный концерт в честь «Триумфа». В том числе и Земфира[58], которая пела в Большом зале ЦДЛ, о чем ей потом часто напоминали, поскольку она не выступала в залах, где нельзя топать, курить и кричать.
Премия постепенно расширялась: начались фестивали, были персональные вечера победителей. То есть плодотворное поле разностилья увеличивалось с течением лет и событий.
Вспоминая то время, я думаю, как счастливо оно было для всех нас. Я была буквально одержима работой в «Триумфе». Сколько молодых писателей, художников, артистов, режиссеров реализовали, полнее раскрыли свои таланты благодаря нам! Конечно, была и другая сторона – кто-то рано или поздно узнавал, что выдвигался на премию, но не получил ее. Кто-то понимал: это рабочий процесс… а кто-то начинал видеть во мне врага, думая, что это я подстроила, что там от меня все зависит. Знали бы они, что половина кандидатов, которых я выдвигала в тайном голосовании, не проходили через сито жюри! Но я же не имела права об этом говорить.
Пик успеха «Триумфа», воспринимаемого как некое братство художников, словно опрокинувших 60-е годы в 90-е, совпал с жаждой нового искусства, уже освоившего пласт творений, запрещенных и положенных на полку.
К сожалению, рядом со счастливыми воспоминаниями нередки грустные.
В первые же дни бесед и обсуждений проекта «Триумф» в Доме приемов ЛогоВАЗа я была абсолютно очарована этим особняком на Новокузнецкой, 40. Эти залы, голубой, розовый, эти хрустальные люстры – все это было восстановлено, отреставрировано ЛогоВАЗом: мэрия Москвы сдавала в аренду памятники архитектуры только при условии их реставрации.
Когда не стало «Триумфа», но еще был жив Борис Абрамович, я пришла туда посмотреть на картинную галерею, устроенную там Рафаэлем Филиновым, президентом нашего фонда. Но все было уже не то. У меня осталось лишь ощущение отчаяния, горечи, поскольку мы очень сроднились с этим местом: 18 лет наши праздники проходили здесь… Больше я там не была.
Особая тема – фестивали «Триумфа» в Париже.
Глава 2«Триумф» в Париже
Весна 2017 года
Я придумала для этого фестиваля выставку художников. Понимала, что соревноваться с выставками Парижа, всемирного города художников, новаторов, модернизма, нелегко. Но вот кто был представлен на той выставке: Резо Габриадзе, Рустам Хамдамов, Давид Боровский, Эрнст Неизвестный, Юрий Норштейн. И – Андрей Вознесенский с его видеомами. Их имена, разумеется, были известны Парижу, но… сейчас парижане рассматривали это чудо странного видения людей, которые занимались совершенно другими областями искусства. У нас бывало по пятьсот посетителей в день.
Я привезла в Париж и надумала показать фильм Сергея Бодрова «Кавказский пленник» до того, как он будет показан на Каннском фестивале. Но Каннский фестиваль имеет одно неукоснительное правило – правило премьерного, первого показа.