В последние годы ближе всех к нему была, конечно, Лена Горбунова-Березовская. Он очень ценил ее ум, ее умение разбираться в людях. Наверно, она помогала ему в сборе информации – она постоянно была погружена в интернет.
Ее некоторые недоброжелатели (а у такого человека они всегда найдутся!) обвиняют Лену в корысти, расчетливости. Думаю, если бы она была корыстна, то половину тех денег, которые он нажил, Борис бы не растратил, и она бы сумела открыть себе немалые счета в банках, как сделали предыдущие его жены. Например, потом оказалось, что у второй его жены, Гали, денег намного больше, чем у самого Бориса Абрамовича.
Галя была законной женой Бориса почти до последних лет его жизни. Про развод с ней пресса писала очень много, назывались астрономические суммы, которые отошли ей и детям по суду. Но надо сказать, до последнего времени этот развод ничего не значил в его жизни, поскольку он это сделал, я думаю, для Лены и для последних двух детей. Может, и потому, что предощущал опасность для своей жизни…
После развода и слухов о цене, которую он заплатил, я спросила его об этом. Он так внимательно на меня посмотрел, это было его типичное, когда вдруг он не сразу может ответить, но вот прокручивается какая-то версия, мысль в его голове. Остановил на мне взгляд и сказал: «Не совсем так». Я ответила: «Ну не совсем так не совсем». Меня же не интересовали ни сплетни, ни истинная ситуация, а только разговор как таковой. Поэтому он дал мне понять, что какие-то договоренности между ним и Галей сильно сокращали эту сумму. Я знаю, что Галя в его сознании никогда не была склочницей или корыстной, а оставалась женщиной со своими отношениями, которые другим были не видны.
Я не думаю, что он умел ссориться всерьез с женщинами, с которыми он был. Вот я этого не видела. Я видела несколько примирений, которые были с Леной, он умел подольститься, я еще раз повторяю, что в корне этого лежало то, что он женщин не считал равными, он действовал как ребенок, который обнимает мать и говорит: «Мама, ну прости, не плачь». Это на моих глазах было. Я видела несколько примирений, которые были с Леной, он ее начинал обнимать, уговаривать, смеяться, и она его прощала.
Борис продолжал общаться с Галей и детьми. Он умер в доме Гали. У него было несколько домов, но он жил в этом. Это уже был сломленный человек, после клиники нуждавшийся в пристальном уходе и заботе.
А Лена Горбунова была главной половиной его жизни в течение пятнадцати или даже двадцати лет. После официального развода с Галей я ему сказала полушутливо:
– Поздравляю, теперь вы первый жених на деревне.
Он расхохотался, а потом спросил:
– Почему?
– Потому что вы теперь холостой мужчина, и любая женщина может претендовать на то, чтобы завоевать ваше сердце.
Он посерьезнел:
– Ну нет, у меня есть жена! Моя жена – Лена.
Он установил для себя эту норму ответственности, принадлежность своей жизни, своего сердца главному существу, которое рядом с ним, – Лене.
При всех его романах, похождениях на стороне Борис был привержен семье. В нем жили, уживались два существа: с одной стороны, постоянные увлечения, с другой – абсолютная верность и необходимость семьи, семья – это святое. Это похоже на отношение к семье многих очень богатых людей, к примеру у того же Ромы Абрамовича, Романа Аркадьевича. У него шесть или семь детей, от трех жен. Возможно, это потребность в продлении себя.
Насколько я знаю, побочных детей у Бориса Абрамовича нет, никаких долгих связей его с какими-то обязательствами – тоже.
Я знала одну женщину, которая впоследствии часто упоминалась в прессе. В частности, якобы для нее был куплен тот самый второй билет в Израиль, куда Борис вроде бы намеревался улететь буквально накануне смерти, будто бы он с ней договорился, что она его встретит в аэропорту Израиля. Она москвичка. Борис ее, безусловно, любил. В последние месяцы он будто бы сказал кому-то из приближенных своих: «Позаботьтесь о Кате».
Я ее один раз видела, когда была в Лондоне. Мы с Борисом встретились в баре гостиницы, чтобы переговорить о делах «Триумфа». Минут через тридцать он повернулся к соседней комнате этого бара: «Ну, иди сюда». Подошла девочка, шатенка. Борис ей сказал: «Садись с нами». Мы познакомились. Про меня она уже знала. Девочка исключительно интеллигентного вида, тоненькая, бывают такие, про которых говорят, что они воздухом питаются. Глаза умненькие, видно, что суть нашего с Борисом разговора ей абсолютно не важна, а интересно лишь, сколько ей надо тут просидеть. И мне она показалась очень симпатичной, этакой студенткой, которой он покровительствует. Хотя это, конечно, не так. Видно было, что она его очень любит.
Насколько я знаю, женщины, которые были в жизни Бориса, его любили. Даже расходясь, даже ненавидя, даже мстя, продолжали его любить, и любили его не за деньги. По-моему, это клевета, что он их покупал. Хотя, конечно, ничего не могу утверждать. Но я знаю: когда у него уже ничего не было и он не мог ничего покупать, никто никуда не делся, не бросил его. На последнем юбилее Бориса Абрамовича в Лондоне собралась вся его семья. Лены и Гали вместе в одной комнате не было, но дети были все.
И на похоронах Бориса Абрамовича была вся семья, поминки устраивали дочери Лиза и Катя, их мужья и бывшие мужья, даже отец Егора, бывшего мужа Кати. О том, как Егор до последнего вздоха заботился об Анне Александровне, ходят легенды: сиделки, лекарства, врачи – все обеспечивал Егор. Он после развода продолжал заботиться о своей семье, о Кате и двух их детях.
И еще о том, что Березовский якобы покупал женщин. Когда Борис был в тяжелом положении, а российская пресса продолжала поливать его грязью, расписывать, какие безумные деньги он тратит на женщин, в одной из статей сообщалось, что этих девочек поставляет ему Петр Листерман, известный в бульварной прессе как «Петя Листерман». В Википедии о нем пишут, что он владелец агентства VIP-знакомств, занимающийся организацией знакомств российских бизнесменов с молодыми девушками. Что это означает, понять и оценить сложно. Сутенер, что ли? В то же время пишется, что он с 1992 года работал менеджером в парижских модельных агентствах.
Была у меня встреча с Листерманом. Как раз по указанию Березовского. Это было на феерическом фестивале «Триумфа» в Париже в 1998 году. Том самом, где блистали Олег Табаков, Инна Чурикова, Олег Меньшиков, Юрий Башмет, Владимир Спиваков, Михаил Жванецкий, Борис Гребенщиков, артисты «Новой оперы», ансамбли Игоря Моисеева и Арво Пярта.
Перед отъездом я зашла к Березовскому, спросила, приедет ли он поздравить, навестить. Он сказал, что на денек, может быть, вырвется. Он был чем-то очень занят и, в отличие от других наших встреч и долгих разговоров, явно хотел сократить мой визит. Но вдруг что-то мелькнуло, блеснуло в его глазах, какой-то озорной огонек. И он сказал, что есть человек в Париже, который помогает устроить досуг, развлекательные мероприятия, когда ЛогоВАЗ что-то устраивает в Париже. Этот человек может все, и зовут его Петр Листерман.
Я спросила, может ли этот Листерман устроить, организовать, чтобы наши концерты посетили французские знаменитости. Например, Ален Делон, Жерар Депардье, Катрин Денев… Если они появятся хоть раз, газеты напишут, что это явление не только российского уровня, но и мирового. Березовский заверил:
– Будь спокойна, Листерман все сделает, все будет стопроцентно.
Когда я приехала в Париж и встретилась с Листерманом, то сразу заподозрила неладное. Он был такой суетливый, быстро соглашающийся, не задающий вопросов. А их не могло не быть, уж я-то знаю, как это делается, сколько нюансов надо учесть, чтобы собрать звездных людей в одном месте, уж я-то собаку съела на всем этом. Однако Листерман уверял: «Да-да, все будет. Скажите мне только числа». Я ему дала полную афишу нашего пребывания. После чего он благополучно скрылся, я его никогда не видела и не слышала, он не звонил.
Так вот, может, и были какие-то девушки от Листермана, не знаю. Но уверена, что слухи о них раздуты раз в десять, не меньше. Я могла бы привести другие примеры, в частности подробности из некоего пасквильного дневника о наших ведущих актерах, какой образ жизни они вели на кинофестивале, о девочках… не буду… Просто Березовского можно было топтать, вот и топтали все, как могли.
Почему-то вспоминаю наши разговоры с Артуром Миллером о Мэрилин Монро. Она его обожала, гордилась тем, что он интеллектуал, который мог ее учить, образовывать. Если вам попадутся статьи или телепередачи, в которых Мэрилин называют «пустышкой», не верьте. Она была человеком, склонным к образованию, количество книг, которое она прочитала, несчетно, она была просто помешана на том, чтобы что-то узнавать. И стала абсолютно образованной барышней.
Артур Миллер рассказывал мне, что у нее было растоптанное детство, попранное чувство любви… В последующие годы она все время самоутверждалась, ей было очень важно, что ее любят. Причем любят не как звезду, не как артистку, а… Она ложилась спать с ощущением, что никому не нужна, что она в мире одна. Ей хотелось, чтобы немедленно кто-то ее обнял, кто-то с ней был рядом. Ну и, конечно, был заложен психический сдвиг. Она, конечно, не была уже обыкновенным, нормальным человеком.
И я иногда думаю, что это в какой-то степени относится и к Борису: стремление быть рядом с другим существом, ничего не знающим ни о его жизни, ни о тяжком грузе его деятельности или даже грузе преступлений, которые, может быть, за ним есть, а только любит его в эту ночь, обнимает, говорит, что он единственный. Не скажу, что это оправдывает его в моих глазах, но, возможно, это была уже часть его характера, где одна черта вытесняла другую и в то же время не могла без нее существовать.
Борис всегда, часто говорил, что главная женщина в его жизни – мама.
Анна Александровна Березовская умерла 3 сентября 2013 года, на полгода пережив сына. При его жизни мы не были с ней близки, хотя она всегда ходила на все акции «Триумфа». Она очень любила искусство, наверно, от нее и пошла бескорыстная приверженность, преданность Бориса искусству. А сблизились мы уже после его смерти, она спрашивала, что я думаю о судьбе ее сына. Ведь она его видела очень редко. Ей, тяжелобольной, трудно было летать в Лондон, чтобы повидаться с сыном.