Не помню, чтобы Анна Александровна о ком-то плохо отзывалась, внуки ее обожали, ее все навещали, она была абсолютная константа положительности, устойчивости этой семьи. Я была у нее в квартире на Лазурном Берегу дней за пять до ее кончины. Она была уже в очень тяжелом состоянии, и всем было ясно, что остаются считаные дни. Анна Александровна сказала, что подружилась с русским священником, батюшкой. Там недалеко русская церковь, и вообще русская колония небольшая. Рядом с виллой Березовского, которую арестовали еще в 2007 году, кажется, особняк Романа Абрамовича и еще кого-то.
Анна Александровна принимала максимальные дозы обезболивающих и все равно ужасно страдала, мучилась. Говорила с трудом, чуть шевеля губами. Я ее обняла, сказала, что вынуждена уехать и надеюсь… Но она почти не могла от боли ни слушать, ни говорить. Она слабо пожала мне руку, я наклонилась, расцеловала ее, пригладила, причесала волосы, посмотрела на нее в дверях, почти будучи уверенной, что вижу в последний раз. Через пять дней ее похоронили.
В окружении Березовского был один очень умный и талантливый человек – Юлий Дубов. Еще в 70-е годы они вместе работали в Институте проблем управления Академии наук, потом, в 90-е, в компании ЛогоВАЗ. А лет через семь он написал и издал роман «Большая пайка».
Мы с Андреем читали роман буквально взахлеб и поражались, как человек, не имевший никакого литературного опыта и образования, смог так интересно построить интригу, обрисовать характеры, так ярко и масштабно показать переломное время, его особенности. Потом Павел Лунгин снял по книге кинофильм «Олигарх». На мой взгляд, великолепный фильм, с потрясающей игрой актеров. Ирония и трагедия судьбы – он вышел в прокат, когда Борис Березовский вынужден был уехать из России.
Удивительным было отношение Бориса Абрамовича и к роману, и к картине. Вскоре после выхода романа он позвонил, спросил:
– Ты читала? Ну и как тебе? По-моему, неинтересно, пошлятина какая-то!
Я, как всегда, когда чем-то увлекаюсь или считаю что-то безумием, сумасшествием, горячо возразила:
– Да вы что?! Что с вами? Книга очень значительная, очень интересная, очень откровенная, может быть, к сожалению… Но это настоящее литературное произведение.
– Да ну… – удивился Березовский.
Такой же разговор состоялся после того, как на экраны вышел фильм. Березовский разговаривал о книге и кино с Андреем, с другими людьми, чье мнение уважал. И стал понимать, что это очень интересно, значительно. Это практически первое (и точное) отражение в искусстве жизни новых русских, их способа жизни, а еще шире – констатация нового явления, пришедшего в жизнь страны. И в немалой степени определяющего жизнь страны.
Часть шестаяПосле
Глава 1О счастье, или Падение в Венеции
27 июля 2014 года
Итак, сегодня замечательный летний день. Прошло три месяца после моего юбилейного дня рождения. Понимая, что Леонид готовит какие-то дорогие, но уже не нужные мне подарки, я попросила его праздновать вне Москвы, сказала, что лучшим подарком будет, если мы побудем несколько дней в Венеции, где я никогда не была. Этот город был в моей памяти в особом месте, но какое-то суеверное чувство отводило меня от него, и я хотела выбрать особенный день, чтобы туда поехать.
И это случилось теперь, когда Андрея нет уже четыре года. Я оказалась в Венеции. Это были действительно волшебные четыре дня. Леонид заказал очень хорошую гостиницу, была прекрасная погода, сказочная атмосфера. Все было столь ярко, так счастливо, что так и не бывает. Всю мою жизнь, как только я дам себе право почувствовать себя счастливой или сказать, что что-то удалось, как это немедленно сметается черной полосой, что-то случается.
Последний день в Венеции. Мы ездили на кладбище, отыскали могилы Бродского, Стравинского, Дягилева. Потом пошли в парк. Леня продолжал свои ежедневные тренировки, они с Настей бегали, я тоже немного побегала. В ресторане Настя сказала, что ей надо отойти на минуточку, а вернулась с подарком мне. Это был потрясающей красоты громадный шелковый, на обе стороны разрисованный платок. Настька – это прелесть. Не знаю, уготовит ли им судьба такое долголетие, как нам с Андреем. Они подошли друг другу как две половинки. И, конечно, рождение крошки Зои, которую они назвали в мою честь, продлевает мне жизнь.
В аэропорту Леня попросил меня подождать, а они пошли сдавать вещи в багаж, это рядом, буквально метрах в пяти. Но сидеть спокойно я не могу, я все время в движении. Как говорит великий хирург Андрей Королев, у меня гипертрофированная подвижность. У меня упал платочек. Я наклонилась, а наклоняюсь я до сих пор идеально, не сгибая колен. Как только я приподнялась, сиденье автоматически ушло в спинку. И я, разогнувшись, плюхнулась в кресло, в котором не было уже сиденья. И с такой высоты упала на мраморный пол и лежала там в ужасе, что все сломала. Впоследствии оказалось, что у меня перелом грудины.
С того дня прошло три месяца. Мой китайский друг и доктор Чен сказал, что это будет заживать четыре месяца, а в Швейцарии исследовали и пришли к выводу, что нужна серьезная операция. Они вводят между ребрами скальпель или шприц, который заполняет трещину в грудине гелем. Но за пять дней до назначенного дня я осознала, что не могу пойти на операцию, потому что израсходовала все силы из-за ужасной боли. Пошевелиться ночью я не могла, от боли я теряла сознание. Это было самое мучительное – лежа поворачиваться.
Я приняла решение сбежать, семья со мной согласилась. Сейчас я в Переделкине. Прошло три месяца, и боль уже утихает. Ослепительный июль. Впервые я в июле одна и на даче. Мои в Италии, у них там надолго арендован коттедж. Я там жила после кончины Андрея, меня увез туда Леонид в бессознательном состоянии, когда у меня уже были галлюцинации и бессонница много месяцев. Там, чтобы отвлечь меня, он заставлял меня диктовать. Он записал на магнитофон двести с лишним страниц, которые тоже, может быть, войдут в эту книгу.
А сейчас вернусь к разговору о счастье. Мне всегда казалось, что счастье мимолетно. Но есть у меня мысль, которую я считаю очень мудрой, и с ней живу уже много десятилетий. Человек бывает счастлив день, десять дней, минуту, час, больше ему не дано, но если судьба, родители одарили его счастьем испытывать это чувство за другого, то есть если ты так же можешь быть счастлив и радоваться за другого, как за самого себя, тогда у тебя счастья будет много. Я часто за других радуюсь больше, чем за себя.
Эта книга, быть может, последняя глава… то, что я не успела рассказать, то, что не нашло отражения в других моих книгах. Это подобно вспышкам фотоаппарата, который высвечивает лицо, позу, картинку, обстоятельства ярким светом на несколько секунд – и потом все погружается вновь в привычное состояние. Эти вспышки, картинки кратких воспоминаний, которые живут в моей голове, можно было бы еще назвать бегущей строкой. Это эпизоды, которые мне сейчас, в моем возрасте, вдруг вспоминаются и опрокидываются из далекого прошлого в сегодня.
Вот примеры «вспышек».
Мы с Андреем живем в Доме творчества в Переделкине. Утром к нам входит Григорий Горин и говорит непривычно тихим, спокойным и медленным голосом: «Не знаю, куда кинуться, ребята, в соседней комнате повесился Гена Шпаликов».
Буднично, ни один мускул не дрогнул, таков был его шок.
Так не стало одного из самых необычных и ярких писателей и киносценаристов – Геннадия Шпаликова.
Я очень много ездила на машине, я водитель с сорокалетним стажем и даже участвовала в гонках. Это была шоссейная кольцевая гонка в Латвии. У меня есть повесть «Гонки», как я влюбляюсь в гонщика, и так далее. Не я, а моя героиня, конечно. И вот, когда я возвращалась поздно вечером в Переделкино и шел дождь, я не могла давить те стаи лягушек, которые по теплому дождю по шоссе переходят дорогу. Ну как идти по этой стае! Не могла, и все. И в какой-то момент нынешнего времени я увидела, что нет лягушек. Как это? Я стала интересоваться, а куда делись майские жуки, стрекозы, лягушки? А лягушки как-то первые делись куда-то? А в Переделкине всегда это было. И я вычитала, что лягушки первые уходят, если есть в почве хоть капля металла цинка или что-то. Если с вашей усадьбы или с дачи ушли лягушки, значит, там переменилась экология, но еще не до такой степени, чтобы сосна не росла. Мне так понравилось, что они самые чувствительные, что они первые дают тебе крик о помощи.
Человек имеет судьбу, и предопределено, что с ним может быть, что нет. Я верю в судьбу, верю в предназначение. К сожалению, я не религиозна. Я не верю, что кто-то вершит нашей судьбой, не верю. Поэтому я не модный сегодня человек, я не могу понять, почему расплачиваться должно людское сообщество невинными детьми, убитыми в газовых камерах. Я не понимаю, если бы Он существовал, Он бы так не решил. Я просто в это не верю.
Глава 2Почти дневник
28 сентября 2014 года
Сегодня 28 сентября. Эти дни были у меня очень хлопотные: вчера была на приеме в честь матери Лени Огородникова, Инны, которой исполнялось 90 лет. В ЦДЛ организовали очень большой прием. Я вспоминаю то время, когда мы с ней были знакомы, и ЦДЛ был наше любимое место.
И теперь я с этим человеком, Леонидом Огородниковым, встретилась в Италии. Он оказался довольно дружен с моим Леонидом по каким-то совместным делам. И получилось, что мы летели вместе на самолете туда, и он летел уже с другой семьей, была молоденькая женщина Катя, прелестная, и малыш. Надо было посмотреть на Леонида, чтобы понять, что когда уже существует малыш, то это намертво скрепленные отношения, потому что детей он действительно обожает. Но это к делу не относится.